«…Я прожил жизнь» (письма, 1920–1950 годы) - Андрей Платонов

Это убеждение явилось во мне не сразу, а началось еще с прошлого года, но лишь теперь вылилось в форму катастрофы, благодетельной для моей будущей работы. («Впрок» написан более года тому назад, что не может, конечно, служить каким-либо оправданием.)

Кроме указанных обстоятельств, я почувствовал также, что мои усилия уже не дают больше художественных предметов, а дают пошлость, вследствие отсутствия пролетарского мировоззрения.

Классовая борьба, напряженная забота пролетариата о социализме, освещающая, ведущая сила партии, – всё это не находило во мне тех художественных впечатлений, которых эти явления заслуживают. Кроме того, я не понимал, что начавшийся социализм требовал от меня не только изображения, но и некоторого идеологического опережения действительности – специфической особенности пролетарской литературы, делающей ее помощницей партии.

Я не мог бы написать этого письма, если бы не чувствовал в себе силу начать всё сначала и если бы не имел энергии изменить в пролетарскую сторону свое творчество – самым решительным образом. Главной же моей заботой является теперь не продолжение литературной работы ради ее собственной «прелести», а создание таких произведений, которые бы с избытком перекрыли тот вред, который был принесен автором в прошлом.

Разумеется – настоящее письмо не есть искупление моих заблуждений, а лишь гарантия их искупить и разъяснение читателю, как нужно относиться к прошлым моим сочинениям.

Кроме того, каждому критику, который будет заниматься произведениями Платонова, рекомендуется иметь в виду это письмо.

14 июня 1931 г. Андрей Платонов.

Впервые: Русская литература. 1990. № 1. С. 230–231. Публикация В. Перхина.

Печатается по машинописи с авторской правкой: Архив РАН, ф. 520, оп. 2, ед. хр. 294, л. 3.

{156} И. Мартынову.

14 июля 1931 г. Москва.

Москва, Пушечная ул., д. № 3 (или 5). Сельколхозгиз, агитмассовый отдел[442], 3-й этаж, Тов. Мартынову.

Тов.! Посылаю вам рукопись очерка[443], котор[ый] я обязан сдать по договору к 10/VII, но задержал по технич[еским], внешн[им] причинам; рукопись у меня была готова 8/VII. Если что в рукописи плохо, неверно, то выправьте сами и сделайте улучшения.

С приветом, Андр. Платонов.

14/VII 31.

Печатается по автографу: ИМЛИ, ф. 629, оп. 4, ед. хр. 3, л. 1.

Мартынов Иван – редактор агитмассового отдела Сельколхозгиза. В июне-июле 1931 г. участвовал в писательской поездке на Северный Кавказ. Несколько его очерков вышли в коллективных сборниках 1931 г.: «Героика будней: очерки о людях социалистических полей», «На обновленной почве: очерки о героях и ударниках». В 1932 г. Сельколхозгиз издал очерки Мартынова отдельной книгой «Ковбои на Маныче», в которой освещались актуальные вопросы коневодства. С 20 июня по 5 июля по постановлению крайисполкома по Северному Кавказу был проведен колхозный поход за социалистическую реконструкцию животноводства (см.: В поход за социалистическую реконструкцию животноводства // На стройке социалистического животноводства. Ростов-на-Дону. 1931. № 5. С. 1). В записной книжке Платонова сохранились записи 1931 г., посвященные различным проблемам коневодства (см.: Записные книжки. С. 88–93).

1

2

{157} А. М. Горькому.

24 июля 1931 г. Москва.

Глубокоуважаемый Алексей Максимович!

Вы знаете, что моя повесть «Впрок», напечатанная в № 3 «Красной нови», получила в «Правде»[444], «Известиях»[445] и в ряде журналов[446] крайне суровую оценку.

Это письмо я Вам пишу не для того, чтобы жаловаться, – мне жаловаться не на что. Я хочу вам лишь сказать, как человеку, мнение которого мне дорого, как писателю, который дает решающую, конечную оценку всем литературным событиям в нашей стране, – я хочу сказать вам, что я не классовый враг, и сколько бы я ни выстрадал в результате своих ошибок, вроде «Впрока», я классовым врагом стать не могу и довести меня до этого состояния нельзя, потому что рабочий класс это моя родина и мое будущее связано с пролетариатом. Я говорю это не ради самозащиты, не ради маскировки, – дело действительно обстоит так. Это правда еще и потому, что быть отвергнутым своим классом и быть внутренне все же с ним – это гораздо более мучительно, чем сознать себя чуждым всему, опустить голову и отойти в сторону.

Мне сейчас никто не верит, – я сам заслужил такое недоверие. Но я очень хотел бы, чтобы вы мне поверили; поверили лишь в единственное положение: я не классовый враг.

«Впрок» я писал более года назад – в течение 10–12 дней[447]. Отсюда его отрицательные качества технического порядка. Идеологическая же вредность, самое существо дела, произошла не по субъективным причинам.

Но этим я не снимаю с себя ответственности и сам теперь признаю, после опубликования критических статей, что моя повесть принесла вред. Мои же намерения остались ни при чем: хорошие намерения, как известно, иногда лежат в основании самых гадких вещей[448]. Ответственности за «Впрок», повторяю, я с себя не снимаю, – это значит, что я должен всею своей будущей литературной работой уничтожить, перекрыть весь вред, который я принес, написав «Впрок».

Лично для вас, Алексей Максимович, я должен сообщить следующее. Много раз в печати упоминали, что я настолько хитрый, что сумел обмануть нескольких простых, доверчивых людей[449]. Вам я должен сообщить: эти «несколько» равны минимум 12-ти человекам; причем большинство из них старше меня возрастом, старше опытом, некоторые сами уже видные литераторы (во много раз сделавшие больше, чем я)[450]. Рукопись проходила в течение 8-10 месяцев сложный путь, подвергалась несколько раз коренной переделке, переработкам[451] и т. д. Все это совершалось по указаниям редакторов. Иные редактора давали такую высокую оценку моей работе, что я сам удивлялся[452], ибо знал, что по художественным качествам этот.

«Впрок» – произведение второстепенное. Теперь я понимаю, что такие редакторы были неквалифицированные люди. Но тогда мне было понять это трудней. Член одной редколлегии сказал мне следующее: «Ты написал классическую вещь, она будет жить долгие годы» и т. д.

Я редко видел радость, особенно в своей литературной работе, естественно, что я обрадовался, тем более что другие редактора тоже высоко оценили мою работу (не в таких, конечно, глупых словах, как упомянутый член редколлегии). Однако я умом понимал: что-то уж слишком!

Жалею теперь, что я поверил тогда и поддался редкому удовольствию успеха. Нужно было больше думать самому.

Теперь же вышло, что я двенадцать человек обманул – одного за другим[453]. Я их не обманывал, Алексей Максимович, но вещь все же вышла действительно «обманная» и классово враждебная. Я не хочу сказать, что 12 человек отвечают вместе со мной перед пролетарским обществом за вред «Впрока». И чем они могут ответить? Ведь никакой редактор не станет писать таких произведений, которые поднялись бы идеологически и художественно на такой уровень, что «Впрок» бесследно бы исчез.

Я автор «Впрока», и я один отвечаю за свое сочинение и уничтожу его будущей работой, если мне будет дана к тому возможность. У редакторов же было не одно мое дело, и они могли ошибиться, но только я их не обманывал. Некоторых из них я не перестал уважать и теперь.

Если же допустить хитрый сознательный обман с моей стороны, то напрашивается юмористическая мысль: не сделать ли того, кто сумел последовательно обмануть 12 опытных людей, самого редактором, ибо уж его-то не обманет никто!..

Я хотел бы, чтобы вы поверили мне. Жить с клеймом классового врага невозможно, – не только морально невозможно, но и практически нельзя. Хотя жить лишь «практически», сохраняя собственное туловище, в наше время вредно и не нужно.

Если вас заинтересует что-нибудь в связи с моим делом, если я здесь сказал не то, что нужно, то я вам напишу дополнительно.

Глубоко уважающий вас Андрей Платонов.

24/VII 1931.

Адрес: Москва, проезд Художественного театра, д. № 2, кв. 14.

Впервые: Вопросы литературы. 1988. № 9. С. 179. Публикация Е. Литвин.

Печатается по автографу: АГ. КГ-п-57-10-4.

В автографе письма красным карандашом отмечен текст для перепечатки (от «Мне сейчас никто не верит…» до «Если вас заинтересует что-нибудь…»); к автографу приложен один экземпляр машинописи; другие – очевидно, отправлены в какие-то инстанции.

Письмо осталось без ответа. 14 мая 1931 г. Горький окончательно вернулся из Италии в СССР. Приезд Горького был ознаменован масштабными кампаниями; в сентябре на государственном уровне широко отмечалось сорокалетие литературной деятельности писателя.

Летом 1931 г. Горький много выступает в центральной печати с публицистическими статьями, встречается с молодыми писателямиударниками, пишет всевозможные приветствия рабочим фабрик и заводов, проводит встречи с писателями и критиками; 12 июня принимает участие в работе пленума ЦК ВКП(б) и т. п. Безусловно, Горький был осведомлен о ситуации с публикацией «Впрок» Платонова, по крайней мере, листал «Правду», где в мае-июле постоянно печатаются его публицистические статьи и где 18 июня напечатана статья журналиста В. Дятлова (см. далее прим. 1), выполненная в логике и стилистике горьковских высказываний в знаменитой статье «Если враг не сдается – его уничтожают» (1930). В статьях мая-июля 1931 г., опубликованных в «Правде» и «Известиях» (часто одновременно), Горький не раз выскажется в поддержку проводимой партией коллективизации и в целом идеологии реконструктивного периода («Ответ интеллигенту», «12 миллионов 838 тысяч хозяйств в колхозах», «О литературе и прочем», «Об антисемитах», «О трудколониях ОГПУ» и др.).