Франко - Леонид Хинкулов

«Деятели» этого лагеря пытались дискредитировать русскую литературу, вновь и вновь стремились они внушить молодежи, будто бы только «своя земля» должна их интересовать и волновать, будто бы украинской культуре враждебно не только правительство царской России, а и русская интеллигенция, весь русский народ.

И снова Франко поднял свое острое и гневное перо в- защиту истины. Он призывал молодежь не верить фальшивым националистическим «теориям». В русской литературе — и прежде всего в русской! — Франко видел как раз то, чем так бедна была литература западноукраинская и чего так не хватало галицкой интеллигенции: глубокую' связь с жизнью народных масс, ярко выраженную гражданственность. «Литература русская, — писал Франко, — для галицких украинцев имеет совсем иное, особое значение, нежели все другие европейские литературы… Безмерно различное влияние оказывали на нас произведения Ауэрбаха, Шпильгагена, Дюма, Диккенса и прочих европейцев, — и произведения Тургенева, Толстого, Щедрина, Успенского, Решетникова, Некрасова и пр. Если произведения литератур европейских нам нравились, волновали наш эстетический вкус и нашу фантазию, то произведения русских мучили нас, волновали нашу совесть, пробуждали в нас человека, пробуждали любовь к бедным и обиженным… Народ русский создал великое государство, на которое так или иначе обращены взоры всего Славянства… Русский народ создал духовную, литературную и научную жизнь, которая также тысячами путей непрестанно влияет и на Украину[11] и на нас[12]».

Такую статью в то время в Галичине негде было напечатать. Для газет она была велика по размерам, а журнал «Заря» категорически ее отклонил.

И впервые она была опубликована только спустя полстолетия, в 1936 году.

Замечательное десятилетие — восьмидесятые годы— в творчестве Ивана Франко достойно увенчала большая философская поэма «Смерть Каина». Она вышла сразу отдельным изданием в 1889 году, третьим выпуском «Литературно-научной библиотеки».

После своей политической лирики, после «С вершин и низин» — книги единого художественного дыхания— Иван Франко создает небывалый в украинской литературе жанр, полюбившийся ему затем и обогащенный еще не одним прекрасным произведением.

Это эпико-драматическое полотно, в котором на материале библейской мифологии или средневекового германского фольклора, древнеиндийской поэзии или славянских сказаний ставятся актуальнейшие социальные и философские проблемы современности. Широкий круг литературных ассоциаций, сокровища многовековой народной мудрости — все это помогает поэту глубже обобщить мысль, ярче и убедительнее ее выразить.

Такова и поэма «Смерть Каина» — поэма о любви к людям и преданности им, о служении заветной цели, о конечной победе добра над злом…

О люди, дети, внуки дорогие!Довольно плакать об утрате рая!Я вам несу его! Несу вам мудрость,—Она поможет новый рай построить…

IX. ТРЕТИЙ АРЕСТ

Летом 1889 года, — рассказывает Иван Франко, — нас настигла новая беда. Вследствие какого-то ложного доноса, а вернее — для того, чтобы запугать народ накануне выборов (в сейм), правительство произвело налет на свободомыслящие элементы нашей Галичины. Арестованы были сначала Вислоух и еще некоторые польские эмигранты (из России), а затем также и я, и Павлик, и целая группа университетской молодежи из Киева, прибывшая погостить на летние каникулы в Галичину…

Выборы в сейм были назначены на сентябрь 1889 года.

Франко всю весну и лето провел в деревне, переезжая из одного уезда в другой. Он беседовал с крестьянами, разъяснял им, как власти обманывают народ.

В печати писатель, насколько это было возможно, выступал с разоблачением буржуазной системы выборов, их фальсификации.

Полиция, правящие круги, их консервативные и буржуазно-националистические прихвостни принимали все меры к тому, чтобы изолировать Франко, а также и всех его друзей.

Но писатель в это время не мог знать, что шел тайный нажим и со стороны русского правительства: австрийскому консулу в Киеве было сообщено, что в Галичину выехала группа студентов специально для того, чтобы «возмущать крестьян против помещиков и украинцев против австрийских властей».

Консул немедленно доложил об этом министру иностранных дел Австро-Венгрии…

Между тем Франко, поселив молодую жену с первенцем Андреем в родных Нагуевичах, у отчима, разъезжал по деревням — и один и с друзьями. Писал, отдыхал, гулял, удил рыбу и читал крестьянам книги. Посещал рабочие поселки, центры бориславской и дрогобычской промышленности.

Крестьянин села Школьные Млинки Дрогобычской области Василий Коцко позже рассказывал [13], как он встречался в это время с Иваном Франко в одной рабочей семье на окраине Дрогобыча.

Здесь, в доме вдовы Казакевич, у ее сына постоянно собирался рабочий кружок. Тайком читали запрещенные книжки, социалистические брошюры, которые доставал молодой Казакевич.

Однажды Казакевич днем предупредил Василия Коцко:

— Василий, ты умеешь держать язык за зубами?.. Я тебе сейчас что-то скажу, но поклянись, что никому и нигде не разболтаешь.

— Ну, знаешь ли… — обиделся Василий и ударил себя кулаком в грудь. — Пускай я издохну на этом самом месте, если что-нибудь скажу. Ей-богу!

— Верю. Знаешь, приходи сегодня вечером ко мне, — шепотом сказал Казакевич, — я пригласил еще нескольких человек из нашего кружка. К нам придет один гость — писатель Иван Франко.

— Что ты говоришь? Франко?..

Книги Франко читались нарасхват. Молодежь хорошо знала, что Франко за социалистическую деятельность сидел уже несколько раз в тюрьме, состоял под судом…

Сообщение так взволновало Василия, что он в этот день не был способен ни к какой работе и только с нетерпением ждал вечера.

«Мы все думали о нем (Франко) как о бесстрашном революционере, о котором следует говорить только с почтением, — вспоминал Коцко. — И вот я, пятнадцатилетний мальчишка, имею возможность собственными глазами увидеть этого писателя!..

В сумерках я побежал к Казакевичу. В комнате уже сидело человек пять из нашего кружка, и каждый из них, можно было сразу заметить, прямо дрожал от необыкновенной таинственности этого вечера. Все ждали гостя. Хоть я и знал, что Франко— крестьянский сын из Нагуевичей, однако мне почему-то казалось, что увижу его таким, как большинство тех крестьянских сыновей, которые «вышли в господа»: то есть элегантным, надушенным барином в черном костюме, с тростью и золотой цепочкой на груди, с блестящими перстнями на пальцах. Кроме того, этот господин будет так важен, что мы от робости проглотим собственные языки…»