999. Последний хранитель - Карло Мартильи

Последний подъем на вершину холма от виллы Святой Петрониллы вконец обессилил лошадей, которые и так устали за целый день скачки. Их темная шерсть покрылась белыми потеками пота, и на ней виднелись следы ударов кнутом. Прежде чем войти внутрь каменной загородки, окружавшей аббатство и гостиницу, Джованни и Ферруччо бросили последний взгляд на лежащую внизу долину. В тусклом закатном солнце она выглядела огромным болотом, с которого то и дело взлетали то цапля, то журавль. Птицы отправлялись на вечернюю охоту.

На вывеске гостиницы красовался черный кабан на красном поле, что плохо соответствовало мрачному облику аббатства, расположенного напротив, и представляло собой странное смешение священного и мирского. Ферруччо попросил принести им выпить и поесть в комнату. Она была рассчитана на шестерых, но спутник графа настоял, что они будут ночевать вдвоем, и заплатил сполна. Пока он разжигал огонь в камине, в дверь робко постучала служанка, принесшая графин с красным вином и паштет из ягненка и кабана. Судя по вывеске, это было коронное блюдо.

— Граф, могу я кое-что спросить? — сказал Ферруччо, вытирая соус с тарелки кусочком хлеба. — Почему к вам проявляется такое повышенное внимание? Если вы не ответите, я не обижусь, это ваше право, но мне просто любопытно.

Джованни помедлил, но этот человек ему нравился.

— Вы не поверите, Ферруччо, но меня погубило любопытство. Я ни за что не смог бы его преодолеть. Постараюсь рассказать вам все, насколько смогу. Дело во мне и в книге, которую я написал.

— В той, что вы носите при себе?

— При мне нет никакой книги.

— Граф, вы первый человек, которого я защищаю с удовольствием. Вы ловки, умны, говорите мало, никогда не болтаете глупостей и ничему не удивляетесь, словно прожили уже сто лет, хотя выглядите совсем мальчишкой.

— Благодарю вас. Я тоже восхищаюсь вашим мужеством и… возможностями.

— Но пока не можете понять, стоит ли мне доверять, ведь так? Я понимаю. Но я видел у вас маленький цилиндр, который вы так бережете, будто в нем мощи Спасителя. У него нет пробки, он не содержит жидкость. То, что там лежит, громыхает как палка, хотя и не оружие. Пожалуйста, не хотите — не говорите, но не насмехайтесь надо мной. Если бы в мои задачи входило завладеть этой штукой, то, прошу прощения, я уже давно это сделал бы. И для меня вопрос был бы закрыт.

Мирандола по достоинству оценил слова своего спутника, а тот принялся с аппетитом обгладывать истекающие жиром кабаньи ребрышки.

— В Талмуде, священной книге евреев, где изложены дискуссии между мудрецами и учителями, написано, что правы не святые, а те, кто делает нужное дело в должное время, — сказал Пико.

Ферруччо проглотил большой кусок и перешел к другому краю ребрышка.

— Интересно. Вы что, еврей?

— Нет. А для вас была бы какая-то разница?

— Разве что я отнесся бы к вам с большей симпатией.

— А вы, случаем, не из их числа?

— Нет, но бывали дни, когда хотелось быть евреем.

— Вы дали мне все ответы, какие я хотел. Теперь я кое-что расскажу вам. Но это длинная история, Ферруччо.

— У нас есть время, граф, хотя кто-то и пытается его отнять.

Джованни налил себе вина и принялся его смаковать. Как только терпкая жидкость проникла ему в желудок, душа сразу открылась.

— Постараюсь не особенно вам наскучить. Я уже сказал, что все началось с написанной мною книги. Но это не та книга, что я ношу с собой. В цилиндре находятся естественные заключения, выводы из текста, который я опубликовал несколько недель назад. Суть обеих книг изложена в девятистах девяноста девяти тезисах.

Ферруччо заинтересованно на него посмотрел. Он не понял ни слова из того, что ему сказал Джованни, и даже не пытался это скрывать.

— Вы совершенно правильно удивились. Я сейчас все объясню, — продолжал Пико. — В первой книге я сделал вывод, что никаких различий между христианской религией и верой евреев нет. Пусть не напрямую, но напрашивается еще один вывод: это относится также и к последователям Магомета. Библию, все Евангелия, причем не только четыре канонических, и Коран связывает единая нить, наличие единого Бога, которого я предпочитаю называть Высшим Существом. Все принципы, нормы и способы, которыми эти религии получили послание свыше, у них общие. Небольшие различия объясняются разным временем написания священных книг. Признание этого сходства приводит к неизбежному выводу, что все битвы, какие человечество ведет именем Господа, ошибочны. Начиная с Крестовых походов так называемые священные войны приводили только к тому, что на Святой земле пролилась кровь христиан, евреев и арабов. И эта кровь не сделала ее хоть сколько-нибудь плодороднее. То же самое относится и к преследованиям, практиковавшимся во всех религиях. Тезисы я хотел обсудить на большой ассамблее, где христиане, евреи и магометане смогли бы найти ключ к своей идентичности. Ну вот, а теперь вы, конечно, поняли, что все это не доставило большого удовольствия Католической церкви, к которой я пока принадлежу и хочу видеть ее реформированной, единой. Вторая книга, та, что я ношу при себе, имеет еще более важное значение… Но кажется, я вас смутил.

Ферруччо очень посерьезнел. Он несколько раз провел по ладони лезвием кинжала, ощущая холодок металла, потом крепко стиснул рукоять обеими руками.

— Вы говорите странные вещи. Один из моих предков дорого заплатил всего лишь за несколько тех самых суждений, которые вы мне сейчас изложили. Извините меня и продолжайте.

— Один из ваших предков? Так кто же вы, Ферруччо? На этот раз мне стало любопытно. Насколько я вижу, этот недостаток присущ нам обоим.

Ферруччо встал и со вздохом подошел к окну.

— Думаю, что заслужил ваше доверие, граф, — сказал он, отвернувшись. — Но прошу вас, забудьте и больше не возвращайтесь к этой теме. Моя фамилия не столь знатна, как ваша, но у меня есть основания ею гордиться. Я зовусь де Мола. Ферруччо де Мола.

Он повернулся к Джованни.

— Возможно, мое имя вам ни о чем не говорит, но если вы произнесете его на французский лад, то вам станет обо мне известно намного больше.

Джованни Пико изумленно на него поглядел. Произнести на французский манер… Что он имеет в виду? И вдруг понял, по крайней мере ему так показалось. Если его догадка верна, то это одно из знаменитейших имен христианства, некогда имевшее огромную власть, а потом подвергшееся гонениям и казни. Оно и сейчас отдавало серой.

— Значит, вы ведете происхождение от кавалера…

— Да, граф, я прямой потомок Жака де Молэ.

Джованни Пико впервые взглянул на Ферруччо, то есть на благородного кавалера де Мола, с восторгом, который намного превосходил восхищение его воинской доблестью. Жак де Молэ был последним великим магистром ордена Иерусалимского Храма. Граф хорошо изучил историю его героических военных походов, хотя за истекшие два века на все эти сведения и прежде всего на трагический конец было наброшено покрывало молчания и забвения. Еще лучше он знал религиозную философию тамплиеров и образ их жизни.

— Жак де Молэ… — прошептал Пико. — Тот, кого Филипп Красивый послал на костер перед церковью Нотр-Дам в Париже. Гнусность, которая и сейчас больно жжет.

— Так вы не верите в его виновность?

— Виновность? Да, согласно истории, написанной победителями, он такой же преступник, как Катон, защитник Римской республики, или Марий, который оберегал права народа от тирании Суллы. Да если бы я носил имя де Мола, то гордился бы им больше, чем своим. Вот еще что, Ферруччо. То, что я вам сказал о своих тезисах, уже было известно товарищам вашего предка, которые тайно, под покровом ночи, встречались под стенами Иерусалима с представителями еврейской и магометанской мысли. Днем они вынуждены были вести навязанную им войну и убивать друг друга, но по ночам собирались и обсуждали, насколько непрочны все религиозные различия и как они близки к Единой Сущности, стоящей над всеми. Может, у них и не было тех знаний, которыми сейчас располагаю я, но они обладали блестящим, как чистейший изумруд, интеллектом и максимально приблизились к истине. За эту истину я и сражаюсь, за нее меня и разыскивают. Кое-кто в очередной раз хочет помешать ее распространению.

— Откуда вам все это известно? — Де Мола смотрел на него, как на призрака. — Ведь только немногие люди, такие как я, обладают этим знанием. Я потомок тех, кого преследовали и убили, кавалеров, не отрекшихся от своей веры. Я буду поддерживать эту веру всеми своими делами. Храм никогда не умрет.

— Вы еще не все знаете обо мне, Ферруччо. Скажем так, любопытный характер, способности к учению и необыкновенная память, которую многие считают чудом, да еще помноженные на деньги и изобилие всего необходимого, к счастью, дали мне возможность основательно документировать свои мысли. Я никогда не верил россказням о роспуске ордена. Власть и познания тамплиеров внушали страх. О конце хранителей Храма объявила auri sacra fames,[34] ненасытная жажда денег, сжигавшая их недругов.