Ошибка Пустыни - Соловьева Мария Петровна

– Но… но…

– Ты даже блеешь, как овца! – С этими словами Мастер Шай резко наклонился и отточенным молниеносным движением рассек пополам свернувшегося змееныша. Два золотистых обрубка стали извиваться в агонии так сильно, что темная кровь разлеталась по всей комнате. И там, где капли падали в песок, тут же образовывались небольшие шуларты.

– Что вы делаете?! – Лала сама не поняла, как выхватила свой клинок и не размахиваясь всадила его в то место, где у Шая должно было быть сердце. Лезвие встретило пустоту, а сама Лала не удержалась на ногах и упала сквозь фигуру в красном. Подставить руки она не успела и со всего размаху стукнулась о песок.

Она поднялась, со стоном ощупывая лицо, и замерла, не разогнувшись до конца. В комнате никого не было, кроме мирно спящего анука. Живого и невредимого.

– Сон. Доброе небо, это был сон! Ты живой! – Она наклонилась к ануку и погладила, а потом засмеялась с облегчением человека, только что очнувшегося от кошмара.

– Ничего смешного! – Мастер Шай стоял за черным шкафом, по-прежнему не поднимая головы.

Лала схватила анука и стала прятать его под плащ. Анук извивался и жег ей руки так страшно, что она не выдержала и бросила его на песок. Ладонь нестерпимо болела, и Лала с оторопью уставилась на широкий кровавый рубец с только что лопнувшими волдырями. Мастер Шай рассмеялся чужим голосом, скрипучим и высоким, будто ржавые петли на дверях научились смеяться.

– Учитель, да что происходит?! – Лала скрежетала зубами от боли в ладони.

– Ты все делаешь не так! Ты не прочла Кодекс, ты как неразумное дитя смотрела картинки и пропустила все важное!

– Я просто не успела… – Тут из глаз Лалы брызнули горячие слезы, она утерлась здоровой рукой и замерла. Вся ладонь, а также ее лицо и плащ были не в слезах, а в крови. – Что это?! Я с ума схожу?

– Почти, – внезапно хихикнул Шай, совсем как отравленный Чигиш там, в Пустыне, в прошлой жизни.

Лала попятилась и наступила на что-то. Босая нога сразу почувствовала, что это, но мозг отказывался верить даже тогда, когда Лала вскрикнула от укола в пятку и почувствовала огонь внутри, мгновенно переходящий в смертный холод. Она медленно осела на пол и завалилась на бок. Полураздавленный золотистый анук сворачивал и разворачивал свое тонкое тело все медленнее и медленнее и наконец замер, отражаясь в остановившихся глазах Лалы.

«Надо же, как красиво играет золотое в янтарном, никогда бы не подумала», – эта мысль была первой. Только потом Лала поняла, что стоит посреди комнаты и смотрит на мертвую себя, лежащую у кровати. Она затаила дыхание и подошла к шкафу, но Мастера Шая там не было. Просто угловатая тень. Тихий шорох, наползающий из-за спины, становился все ближе, но Лала боялась оторвать глаза от шкафа, он вдруг оказался единственным непрозрачным предметом в комнате. Но шорох добился своего – Лала повернулась на звук. Это был Аш, страж дома. Он казался намного больше, чем ей виделось сначала. Анук прополз сквозь другое ее тело, лежащее на полу, проглотил на ходу останки маленького раздавленного змееныша и медленно свился кольцом вокруг ног Лалы.

Страх вернулся. Она вспомнила ту ночь в пустыне, когда тень Ростера превратилась в змею, и смертный ужас, который не вмещался в душу и тело и чуть не убил ее. Лала захрипела, коченея внутри этого золотистого кольца, что сжималось все туже и туже. Тьма залила ей глаза, и последнее, что она увидела, были шестигранные переливающиеся чешуйки, отрывающиеся от тела анука и парящие в воздухе, как пылинки в солнечном луче.

Вездесущая чернота не молчала, она, словно издеваясь, шумела на все утренние голоса большого города. А потом скрипнула и чертыхнулась голосом Шурна:

– Эй, что с тобой? Ты живая?

Глава шестая

Лала открыла глаза. Она лежала на полу, рядом – открытый Кодекс, а на нем, прямо на кляксе, скрывающей главу о Благих Землях, свернулся живой и невредимый маленький анук.

Когда Шурн наклонился к ней, анук встрепенулся и впился в него немигающими красными глазками. Шурн замер в неловкой позе:

– Сестра, придержи змееныша, он думает, я на тебя нападаю.

Пошевелить рукой было сложнее, чем сдвинуть Снега с места, когда тот этого не желает. Но Лала, натужно хрипя, все же положила ладонь на анука, и он успокоился. Жар его тела оживил онемевшую ладонь, а через нее все тело, и очень скоро Лала смогла сесть.

Шурн наблюдал все это со смешанными чувствами. Страх и опасение прятались в его зрачках, но приподнятые брови и растянутый в полуулыбке рот свидетельствовали о крайнем удивлении и восторге. Так выглядели мальчишки в замке Фурд, когда смотрели на заморских трюкачей, развлекавших хозяев глотанием огня. От ненужных воспоминаний вдоль спины Лалы пробежал острый холодок, и она окончательно пришла в себя.

– Что ты делаешь в моей комнате без разрешения?

Мальчишеское выражение исчезло с лица Шурна. Он принял высокомерно-официальный вид и громко заявил:

– Сестра Лала, после завтрака ты обязана прибыть на заседание Совета и представиться. Отказ неприемлем.

– Откуда они знают, что я здесь? – меньше всего Лале хотелось сейчас представляться Совету.

– Я доложил.

– А нельзя было дать мне время отдохнуть, освоиться?

– Можно. Наверное. Но у меня почему-то не возникло такого желания.

Шурн поклонился преувеличенно вежливо и вышел.

– Ты это слышал? – повернулась Лала к ануку. Тот снова пытался уснуть, мостился на книге, как конюшенная собака на сене, сиял крошечными золотыми чешуйками и совершенно не интересовался миром. – Соня ты и лентяй. А этот брат мой, Шурн, вообще странный тип. Он больше на простолюдина похож, который из зависти украл красный плащ и притворяется Мастером Смерти. Надо бы за ним проследить. Я пока не уверена, но мне кажется…

Развить тему Лала не успела. Дверь распахнулась от глухого, но сильного стука. На пороге снова стоял Шурн. Стучал он ногой, потому что руки были заняты большим подносом. От запаха свежих лепешек с юговым маслом, мгновенно заполнившего весь мир, закружилась голова. Горы фруктов хватило бы на троих. Вместо вчерашнего кувшина с вином на подносе возвышался прозрачный графин причудливой формы. Боязливо косясь на спящего анука, Шурн прошел в комнату, оставил завтрак и вышел, обронив через плечо:

– Не пей ничего, кроме этой воды. Как будешь готова, я провожу тебя в купол Совета.

Обильный завтрак чуть было не усыпил ее повторно – сказалась странная ночь. И только мысль о Снеге удержала от неодолимого желания прилечь на полчасика.

Лала оставила несколько кусочков лепешки для дрома, тщательно заплела три сложные косы, глядя на свое отражение в кинжале, и уже открыла дверь, как раздался еле слышный шорох. Анук покинул свое книжное ложе и явно собирался вместе с ней выползти в свет.

– Нет, ты останешься здесь. Мало ли чего натворишь, ты опасный.

Анук не замедлял хода, и Лала чуть не прищемила его, захлопнув дверь перед самым змеиным носом. Змееныш высоко поднял узкую голову, и Лала замерла. Точно так же в ее ночном кошмаре готовился к нападению огромный Аш. Она вспомнила, как во сне сгорела изнутри от укуса анука, вспомнила свой, казалось бы, уничтоженный, но не исчезнувший страх перед змеями, чужой голос Мастера Шая, черную густую кровь мертвого Ростера и несколько своих смертей. Эта дикая мешанина чавкала у нее в памяти, пожирая все остальные чувства, обездвиживая и убивая снова и снова, потому что время остановилось. Нужно было сдвинуть его с мертвой точки. Вдохнуть, моргнуть, шевельнуться. Сделать хоть что-то. Спасти себя. Или кого-то другого. Живого и слабого.

Тик Ростер возник в памяти так естественно, будто они расстались вчера. Внимательные карие глаза смотрели на нее задорно и выжидающе. Совсем не таким был его взгляд, когда они прощались в Этоле. На сердце стало тепло, и Лала наконец смогла вдохнуть. Она села на корточки перед приготовившимся к нападению ануком, достала кинжал и строго сказала: