Через вселенную - Бет Рэвис

Я слишком многого не знаю об этом корабле. Вот этим я для начала и займусь: найду других людей, побольше разузнаю о «Годспиде» и придумаю, как защитить маму с папой от того, кто меня отключил. Да, они нужны мне сейчас больше всего на свете, но я не хочу, чтобы они просыпались в холоде и одиночестве, захлебываясь, под стеклянной крышкой.

Свет из-за металлической пластины рядом со шкафом очерчивает на стене квадрат. Я касаюсь металла, и щит отъезжает в сторону, открывая взгляду мутное, грязное оконное стекло, за которым — ярко-зеленые поля.

Значит, вот здесь я проведу следующие сорок девять лет и двести шестьдесят шесть дней.

Выглядит не так уж ужасно. Лучше, чем я ожидала. Все зеленое. По сторонам пыльной грунтовой дороги, ведущей от Больницы, вдаль уходят гряды холмов. Пастбища и поля разделены темно-зелеными изгородями и коричневыми заборчиками. Тут и там виднеются коровы, а пушистые белые точки вдали — это, наверное, овцы или козы. Аккуратные ряды ярко-зеленых растений делают землю похожей на лоскутное одеяло. А там, с краю, словно куча огромных кубиков лего — множество стоящих друг на друге трейлеров (или, может, это грузовые вагоны?), выкрашенных в разные яркие цвета. Эта какофония цветов смутно напоминает мне Диснейленд. В детстве, еще когда мы жили во Флориде, мама с папой возили меня туда каждое лето. Тогда он казался огромным, гигантским, словно целая страна, втиснутая в парк развлечений, но сейчас я с изумлением понимаю, что замок Золушки легко поместится в этом железном пузыре, а по площади уровень раз в пятьдесят больше, чем все Волшебное королевство.

Пытаюсь сосчитать трейлеры, но сбиваюсь. Сколько же людей тут живет? На пару тысяч места точно хватит.

Интересно, Старший тоже живет в одном из этих цветных кубиков?

Ищу взглядом горизонт.

Но горизонта нет. Потому что нет неба. Над раскрашенными трейлерами высится холодный серый металл. Он куполом укрывает город, пробираясь над всем этажом. На самом верху серый цвет сменяется бледно-голубым. Наверно, пытались сделать его похожим на небо, но вышло не особенно удачно.

Точно посередине ярко горит шар желто-оранжевого света. На него не так больно смотреть, как на солнце, но все-таки неприятно. Может, если б я никогда не видела солнца, меня бы впечатлил этот рукотворный источник свет и тепла. Но я видела солнце, и оно куда великолепнее, чем эта крошечная подделка. Я вглядываюсь в него, пока взгляд не застилают слезы, потом, отвернувшись, зажмуриваюсь и долго-долго не открываю глаз.

Под веками пляшут отблески света. Как может эта огромная лампочка сравниться с солнцем?

Все здесь неправильно. Не хватает силы. Не хватает цельности.

Даже света.

Даже мне.

Я никогда не думала, как много значит небо, пока его у меня не отобрали.

Вокруг — только стены.

Я просто сменила один ящик на другой.

20

Старший

Спускаясь в лифте на криоуровень, мы со Старейшиной не разговариваем. В частности, мы не разговариваем о том, что сигнализация на столе на четвертом этаже лежит разобранная и разбитая, а все ее внутренности разбросаны по полу. Сломанная. Бесполезная.

Дверь открывается — на уровне уже горит свет.

— Сюда! — зовет голос Дока.

Старейшина шагает очень широко, хоть и хромая, и я едва успеваю следом за ним по проходу меж рядов пронумерованных дверей. Пытаюсь отыскать глазами номер сорок два, но мы идем слишком быстро — чтобы найти его, причлось бы остановиться.

За углом начинается проход с номерами семьдесят пять — сто.

Она дверца открыта. К ней подставлен стол, на нем лежит криоконтейнер. Рядом, склонившись над контейнером, спиной к нам стоит Док, но, хотя за ним мало что можно разглядеть, ясно, что случилось что-то нехорошее.

Старейшина решительно шагает вперед.

Я колеблюсь.

В контейнере, в жидкости с голубыми искорками, плавает человек. Он мертв. Руки его согнуты, пальцы скрючены, и мне ясно — он пытался выбраться из ящика, пока таял криораствор. Я знаю это точно, потому что глаза его распахнуты, рот широко раскрыт, лицо исказилось яростью и отчаянием. На полу под ним — лужа мерцающей голубым жидкости, на неестественно бледной шее — красные пятна.

Старейшина с Доком вместе поднимают крышку. Мертвец всплывает на поверхность: теперь его пальцы, нос и колени торчат из раствора.

— Кто это? — спрашиваю я.

— Номер сто. Последний контейнер в ряду, последний замороженный.

Мне это ничего не говорит, но Старейшина ахает. Док понимающе кивает ему.

Голова мертвеца вдруг шевелится, и я испуганно отскакиваю. Но это всего лишь Док тянет за трубки, торчащие у него изо рта. С каждым рывком тело сильно дергается. Жидкость из ящика выплескивается на пол. Я отступаю, но брызги все равно попадают мне на ботинки. Подойдя к столу в конце прохода, я беру в руки пленку Дока и провожу пальцем по краю, чтобы включить ее. Экран загорается. Нажимаю на панель сканера, и на нем появляется: «Степень доступа — Старшая. Полный доступ разрешен». Экран заполняется ярлыками, папками, записями. Мне нужен номер сто, и, после нескольких попыток, я нахожу: вот оно — личное дело мертвеца.

Имя: Уильям Робертсон

Номер: 100

Должность: специалист по командованию

Статус: первостепенен при организации наступления

Предшествующий опыт: американская морская пехота, действительная военная служба в период войны…

Старейшина вырывает пленку у меня из рук. Гасит экран касанием пальца.

— Не отвлекайся, — рычит он, указывая головой в сторону Дока, который наконец-то заканчивает вынимать трубки. Изо рта мертвеца появляется маленькая электрическая панель, и он снова погружается в криораствор.

— И? — спрашивает Старейшина. — Это был сбой? Опять?

— Минуту. — Док нагибается над ящиком с электроникой. Нажимает кнопку, и в нем открывается панель. Он достает оттуда какую-то круглую маленькую железку и кладет себе на кончик пальца. Старейшина подает Доку отобранную у меня пленку, и Док вставляет туда чип.

— И?

— Его отключили, — глухо произносит Док.

— Отключили?

— В каком смысле? — спрашиваю я.

— Вот, — Док указывает на черный ящик с лампочкой в головах стеклянного контейнера. Она мигает красным. — Кто-то открыл ящик и повернул выключатель. — Он бросает взгляд на Старейшину. — У этого кого-то есть доступ.

— Он это сделал нарочно? — спрашиваю я, и так уже догадываясь.

Док смотрит в мою сторону, и я очень надеюсь, что ярость в его взгляде не направлена на меня.