После поцелуя (ЛП) - Энок Сюзанна

Изабель ненадолго задержалась на ощущении предвкушения, прежде чем повернуться и посмотреть прямо в лицо Салливану Уорингу. Такое ощущение, что она готовится открыть свой первый подарок на Рождество. Это глупо, конечно же, и никто не понимает этого лучше, чем она. Салливан – интересный и необычный мужчина, но определенно не тот, к кому она может… питать романтические чувства. Должна питать романтические чувства. Даже так, девушка предположила, что нет никакого вреда в том, чтобы думать о его поцелуях.

– Видишь? – вскричал Дуглас. – Посмотри, Тибби!

Она посмотрела.

Зефир бежала рысью, описывая широкий круг вокруг Салливана, подняв голову вверх и навострив уши в его направлении. На спине у нее было седло, которое купили Изабель и Филлип, а повод теперь был прикреплен к появившейся на ней уздечке[11], а не к недоуздку.

– Потрясающе, – сухо заметил Оливер. – Верховая лошадь, которая может нести седло.

Волна нервозности прокатилась по ее телу. Если Зефир несет на себе седло, то рано или поздно от нее будут ожидать поездок верхом. О Боже.

– Ну, что ты думаешь, Тибби?

Изабель встрепенулась, переводя взгляд со счастливого лица Дугласа на гораздо менее понятное выражение у Салливана.

– Это великолепно, – заявила она вслух. – Вы делаете поразительные успехи.

– Зефир быстро учится, – отметил мистер Уоринг, легко оставив кобылу. Насколько Изабель могла видеть, он даже не взглянул на лорда Тилдена.

– Итак, я предполагаю, это означает, что скоро вы закончите свои дела здесь, Уоринг. – Оливер говорил тихо и спокойно, но Изабель смогла расслышать в этих словах презрение и гнев.

– Вам нужно решить, леди Изабель, – продолжил Салливан, словно его сводный брат ничего не говорил, – захотите ли вы или нет практиковать свою посадку на старой, спокойной лошади перед тем, как перейдете к молодой кобыле.

Еще одна дрожь пробежала по ее спине. Почему она не наняла мистера Уоринга для того, чтобы он нашел лошадь для Дугласа или что-то еще? Нет, ей понадобилось сказать, что она сама хочет лошадь. Чтобы ездить на ней, пропади все пропадом. Когда девушка поняла, что все трое мужчин смотрят на нее, она кивнула.

– Я подумаю над этим, – сумела выговорить она.

– У меня есть старая кобыла, которая может подойти, – продолжал Салливан. – Я приведу ее завтра, чтобы вы посмотрели, сможете ли вы поладить.

– С лошадью? – парировал Оливер. – Да, и, может быть, потом они смогут вместе выпить чаю с печеньем.

– Оливер, – укорила его Изабель. – Да, мистер Уоринг. Думаю, что это будет отличной идеей.

Лорд Тилден взял ее за руку.

– Пойдемте, Изабель. Я хочу покататься с вами в Гайд-парке. Сегодня слишком хороший день, чтобы стоять здесь в грязи.

В первый раз льдисто-зеленые глаза Салливана устремились в направлении Оливера. А затем, когда мужчина снова посмотрел на нее, он улыбнулся.

– Приятного дня, леди Изабель. Увидимся завтра.

О, Господи. Она коротко вдохнула, возвращаясь в дом с Оливером. Это не имело смысла; она находилась в компании очень приятного, привлекательного мужчины, собираясь на приятную, развлекательную прогулку. И все, о чем Изабель могла думать, даже зная, что, вероятно, ей придется гладить еще одну лошадь, – это о том, что завтра она сможет провести тридцать минут с Салливаном Уорингом.

Глава 11

Салливан бросил взгляд на дорогу. В этот час ночи только совершенно пьяные аристократы бродили по улицам Мэйфера. Герб на проехавшей мимо карете подтвердил это – маркиз Сент-Обин возвращался слишком домой рано; Салливан несколько раз видел маркиза в вечерней одежде довольно поздно следующим утром.

Однако в настоящий момент его интересовало только то, что карета проехала мимо. Как только она скрылась, Салливан нырнул под живописную поросль вязов в северном углу главного городского особняка герцога Левонзи. Он повязал свою черную бандитскую маску, а затем одно за другим проверил окна на нижнем этаже Джонс-хауса. Безуспешно. Все они были заперты. Левонзи всегда был осторожным типом, и, естественно, что это распространилось и на его домашнюю прислугу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Молча выругавшись, он снова обогнул дом, подойдя к южной стороне. Решетка для вьющихся роз выглядела достаточно крепкой, так что Салливан натянул прочные рабочие перчатки и начал взбираться. Он не мог не повредить несколько белых бутонов, и их пикантный сладкий аромат тяжело разлился в воздухе вокруг него.

Было бы немного легче, если бы герцог уехал из дома, но ненамного. Учитывая присутствие значительного штата его слуг, любая попытка вломиться в этот особняк имела свои отрицательные стороны. По крайней мере, Салливану удалось убедить Брэма не сопровождать его, хотя судя по списку вещей, который друг передал ему для того, чтобы украсть, он ощущал себя так, словно отправляется в поход по магазинам, а не на кражу с взломом.

На полпути вверх он вытянул руку в сторону и потянул кончиками пальцев ближайшее окно. Стекло чуть-чуть сдвинулось. Салливан приоткрыл его еще на несколько дюймов, а затем ухватился за подоконник обтянутыми кожей пальцами и оттолкнулся от решетки. Некоторое время он повис в воздухе, резкая боль в левом плече напомнила ему о том, что за прошедший год там побывало две пули. Вдохнув, Салливан подтянулся вверх, а затем пробрался в дом через окно.

Таким путем можно было пройти только один раз; как только картина окажется в его руках, ему придется уходить через другой выход, предпочтительнее, на первом этаже. Салливан некоторое время постоял в бильярдной, перебирая в уме планы этажей, которыми его снабдил Брэм. К несчастью, он не мог отправиться в этот дом сразу после того, как здесь побывал Брэм и его воспоминания оставались свежими, и ему чертовски не хотелось, чтобы на друга пало подозрение за его собственные так называемые преступления.

Дверь в коридор была открытой, но он не мог разглядеть никаких следов света в доме. Словно солдат, идущий в бой, он всегда ощущал сильное возбуждение, соединенное с обострением всех органов чувств. Салливан ожидал, что будет ощущать себя словно вор, забравшийся на чужую территорию, но по большей части он испытывал гнев. Не в отношении обитателей дома, а в отношении Данстона. Недостаточно того, что ему отказали в праве по рождению; маркиз еще и попытался лишить его наследства. Того единственного наследия, которое ему осталось – наследие его матери.

Но Уоринг мог вернуть его только при условии, что не станет бороться против кого-то из этих аристократов законными методами. Если он выдвинет обвинения против любого из них за то, что они завладели его имуществом, Данстон найдет способ ловко обставить все так, будто семья Салливанов не сделала ничего предосудительного, а сам Салливан Уоринг никогда не существовал, и тем более не заслуживает картин его матери. Проклятые аристократы. Если бы он не мог брать у них деньги днем или под покровом ночи, то они вообще ни на что не годились бы.

За исключением того, что ему больше не стоит делать такие необоснованные утверждения. Одна из аристократов совсем не раздражала его. И ее семья тоже. А он не был готов к этому – к тому, что ощутит к ним что-то вроде привязанности. Привязанности к ней.

Через несколько часов Салливан снова будет у них в доме. Или, скорее, в их конюшне. Двое из этой семьи знали, как Уоринг проводит некоторые ночи, и хотя это им не нравилось и они не понимали это, ни один из них, казалось, не собирался доносить на него. Однако дело не только в этом. Он не мог прямо указать на то, что чувствовал к ним, но знал, что самым мудрым решением было бы просто исчезнуть на несколько месяцев. Особенно учитывая то, что сюда вовлечен Оливер Салливан.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Что, черт возьми, Изабель вообще нашла в этом дураке? Кроме богатства, власти, положения в обществе и красивого лица, конечно же. А сам он воспитан и образован как джентльмен, но без всяких надежд на то, чтобы стать им.

Где-то в большом доме пробили часы, и Салливан пришел в себя. Сейчас не место и не время отвлекаться, ради Люцифера.