Караул устал (СИ) - Щепетнев Василий Павлович

— На шахматы? — опять выкрик с места.

— Шахматы — это, как сказал Ленин, гимнастика ума. Не самоцель, а подготовка головы к большим объёмам работ. Учите иностранные языки, прежде всего английский.

— Почему?

— Наследие колониальной эпохи. У Великобритании было много колоний по всему миру, а в колониях говорили по-английски. Так что учитесь. Если хотите увидеть мир как человек труда, а не просто турист.

На том и закончилась наша встреча. Мне поаплодировали, но как-то… задумчиво, что ли. Словно не до конца верят, сомневаются. Могут ли быть аплодисменты задумчивыми?

Я возвращался в Каборановск, недовольный собой. Говорю, в общем-то, верные вещи, но виляю хвостиком. А дети это чувствуют. Взрослые тоже чувствуют, но взрослые привычны, для них подобное виляние нечто обязательное, как лозунги на крышах зданий, «НАША ЦЕЛЬ — КОММУНИЗМ» «СЛАВА КПСС» и прочие. Как бутафорские продукты в витринах гастрономов. Глаз не замечает, замылился. Беда не то, что продукты бутафорские, беда, что с другими, с настоящими — не очень хорошо, и год от года хуже и хуже. Детей, понятно, ограждают, но как оградишь, если это — жизнь? Если мама приходит с работы не в половину шестого, а к семи, объясняя, что стояла в очереди. За чем — уже и не важно. За всем. А если очереди нет, значит, ничего и нет. Детишки видят. А я им о сардельках…

Лет через десять этим ребятам будет за двадцать. И они не захотят ограничиваться сарделькой к обеду, которую ещё дадут ли. Они захотят взять сами. А сарделек на всех почему-то не хватит. Вот что сложно понять — куда что девается? Я же не из газет, не из телевизора знаю: да, работают, много работают. И на заводах, и на полях, и на фермах. Планы так или иначе выполняют, и даже перевыполняют. Пусть порой страдает качество, но количество, куда делось количество?

Загадка. Ребус. Тайна. Это вам не кооперативный мат в шесть ходов решить.

Или вот тот же английский язык. В обычной школе с пятого класса учат, учат, учат — а кроме «Май нейм из Васья» много ли знают? Был я в австрийской школе — английский у большинства на две головы выше, чем у наших школьников. Был я в шведской школе — английский у большинства на две головы выше, чем у наших школьников. Был я в Англии… ну, в Англии это понятно.

И ведь никто не мешает учить, напротив. Пластинки с уроками продают. Газету «Московские новости» на разных языках печатают, хорошую газету, с новостями науки и техники, прямо из британских и американских газет. Детективы и фантастика в каждом номере, читай за копейки. Опять же Московское радио вещает на английском — хотя в свете последних решений приемники с коротковолновым диапазоном выпускают много меньше прежнего. Но никому короткие волны особенно и не нужны, я был в пункте обмена старых радиоприемников на новые: несут и меняют вполне приличные аппараты. Потому что новые — это новые! Стерео! Пластинки звучат иначе! У всех в классе стерео, один я моно, дурак дураком!

Но это в теории, а на практике не так уж много стереоприёмников и выпущено нашей промышленностью. Пока не так уж и много. Темпы недостаточно быстрые. И потому сдать аппарат — пожалуйста, но вместо желанной новинки человек получает бумажку, что податель сего имеет право на внеочередное приобретение стереофонической радиолы в кредит, с зачетом первого взноса в такой-то сумме. А когда приемники-то будут? Скоро, скоро. Может, уже в будущем году. А сейчас что я слушать буду?

И несут люди свои «Рекорды», «Арфы», «Уралы» обратно, домой. А кто поумнее, заранее звонят:

— Есть?

— Ожидаем!

— Ну, ожидайте, ожидайте…

Я остановился у посадки, заглушил двигатель, выключил радио, где передавали концерт для тружеников села.

Солнце стояло низко, вечер, в поле никого, до ближайшего жилья километра три. Тишина. Хочется иногда послушать и тишину.

Вышел из машины, прошёлся, разминаясь. Повороты туловища в стороны. Наклоны. Взмахи руками, взмахи ногами. Вращение головой. Крови не нужно застаиваться, кровь любит движение.

Всё вокруг колхозное, всё вокруг моё. Ну, не моё, я не колхозник, но ведь могу им стать? Теоретически? Выучиться на механизатора, приехать, и сказать: нужен? Да милости просим, со всей душой! И буду весной пахать, летом обрабатывать посевы, осенью убирать, а потом опять пахать, а зимой торить дороги, рыть канавы, ремонтировать доверенную сельхозтехнику, а также всё, что придётся — весело будет! Понятно, руки загрубеют, появятся трудовые мозоли, ну, да дело житейское. «От ветров и стужи петь мы стали хуже», но от механизатора никто вокала и не требует. Приходя домой, буду радоваться здоровой усталости, сознавая, что мой самоотверженный труд — наглядный, что он весомо, грубо, зримо вливается в самоотверженный труд миллионов, созидающих новое, дотоле невиданное общество свободного человечества.

Благостная картина, да. Благостная, да что-то царапает. Нет, даже дело не в том, что я никогда не пойду этой дорогой, дело в другом: а оно вообще — хорошо ли? Всю жизнь не просто трудиться, а трудиться — самоотверженно, то есть вопреки собственным, личным интересам?

Не личным, а шкурным, сказал ехидный оппонент.

Дешёвый приём, ответил я ему. То бишь себе. Сам о своей шкуре не позаботишься — позаботится скорняк. Оно мне нужно?

Вот страна. Миллионы и миллионы трудятся самоотверженно. Во имя общественных интересов. Вопрос — что это за интересы такие, если требуется самоотверженность — от всех и на всю жизнь?

У Маркса об этом ни слова. У Маркса, напротив, трудящиеся в идеале должны трудиться на личное, на собственное благо, не позволяя капиталу изымать прибавочную стоимость, созданную их трудом.

А как же строительство железных дорог, электростанций, больниц и школ, создание новых городов за полярным кругом? На какие средства, кроме той самой прибавочной стоимости? Антон Павлович Чехов, занимавшийся школами, сетовал, что мужики не хотят тратиться на эти школы, даже имея средства. Говорят: вам нужно, вы и стройте. Несознательные мужики. Не любил Чехов мужиков — потому что сам из них, натуру мужицкую знал, видел, чувствовал. Тот, дореволюционный мужик был кем? Собственником! В большинстве своем собственности у него было чуть, но дай волю — вырастет в кулака, сядет на шею ближнему своему, такому же мужику, и начнёт душить. На меня работай, на меня! А не на себя!

А теперь? А теперь на кого он работает, мужик? Мозоли трудовые у него есть, с мозолями у него полный порядок, но почему в сельпо на заработанные рубли ему предлагают водку и рыбные консервы, а не, к примеру, джинсы?

Впрочем, вру. Джинсы механизатору тоже предлагают. Недавно зашел в сельпо, в надежде купить минералки, и увидел их, заветные. Сто восемьдесят рубликов! Нет, сказала продавщица, наши, деревенские, столько платить не станут. Дурных денег в деревне нет, это не город, — раскусив во мне городского, несмотря на мою одежду и «УАЗ», стоявший перед магазином. На руки посмотрела — и раскусила. В деревне продавщицы глазастые, каждая Шерлоку Холмсу пешку вперёд даст. А то и коня.

А что же покупают, спросил я.

Дрожжи, ожидаемо ответила продавщица.

Есть дрожжи?

Нет. Разобрали. А вам-то зачем? Вы, поди, казенную пьёте? Или коньяк?

Казённая была. «Золотое Кольцо», по пятнадцать рублей. И коньяк, КВВК, примерно в ту же цену.

Но я углядел «Боржоми» и взял целый ящик. Продавщица рассталась с минералкой без сожаления: видно, деревенские воду за деньги тоже не жаловали. За тару, за ящик пришлось заплатить больше, чем за саму воду, но я же городской, у меня деньги дурные. Восемь часов отработал в чистоте и уюте — и по асфальту домой пошёл, опять в чистоту и уют, ни огорода, ни поросёнка, ни даже кур.

Но это было три дня назад, и «боржом» тот давно выпит работниками кинопроизводства, в просторечии киношниками.

А сейчас по пути магазинов не было, да и закрыты они, магазины, пожалуй. Восьмой час, а продавщицы тоже люди. Хотят культурно отдохнуть — борщ сварить, кур покормить, кролика, барбоса. Мужа, если есть.