Гаs - Andrew Лебедев

Впрочем, руководить, как выяснилось, было совсем не сложно. Работяги работу знали, материалы и техника были в достатке, "руководство" мое сводилось лишь к надсмотрщицким функциям, чтоб "не забаловали", да пару раз на дню выставить нивелир – проверить отметку дна котлована. Но вот тут-то и выявилось то самое отсутствие у меня "знания жизни", то самое расхождение теории с практикой, тот дефицит реальных знаний, опыта решения простых жизненных ситуаций – дефицит того, что не дает наш горный институт. А дает лишь наставник или личный опыт. У меня не было ни того, ни другого. А кабы были, через год вернулся бы в Ленинград на новых "Жигулях". Случилось так, что на соседней стройке – а была это комсомольская стройка века – ни больше ни меньше – не чета моему объекту с зэками да с Генкой Петровым! Тянули рядом участок знаменитого газопровода Уренгой – Помары – Ужгород. Каждый день к ним на новую, только отстроенную военными железнодорожниками станцию прибывал состав с трубами большого диаметра.

И состав этот надо было разгружать, чтобы пустые вагоны отогнать. А на их место принять новый состав с новыми трубами. Но однажды кран, который вел выгрузку, сломался. Причем крепко так сломался – что сразу и не починишь. Прораб, что до этого в непрошибаемом высокомерии мне в буфете и головой-то не кивал, тут вдруг бросился мне в ноги. Выручай, брат! Дай кран на пару дней, пока мой починят. А не то всю станцию уже составами с трубами забили – мне без крану – хоть в петлю…

Я парнем был несмышленым. Наивно полагал, что все мы живем в одной стране и делаем одно общее дело. А бери – если надо! Сам как-нибудь обойдусь. Был бы на моем месте Пузачев, он бы не потерялся, а я…Теперь-то я за такую услугу с этого гордого провинциала не меньше пяти тысяч баксов содрал! А тогда, с моими пионерскими иллюзиями о Стране Советов, максимум, на что я мог покуситься, – это дружеский ужин в вокзальном буфете. Однако крановщики мои оказались не настолько наивными, а даже наоборот – очень в таком деле искушенными. Оказывается на все такие "левые" дела уже давно были разработаны свои "левые" тарифы и прейскуранты.

Один подъем – десять рублей. Коротко и ясно. Десять рублей, для справки, – это по ценам того незабвенного тыщща девятьсот семьдесят девятого года – две бутылки водки и закусон. Или хороший ужин в ресторане. А при разгрузке только одного вагона с трубами таких подъемов надо было сделать целых пять. А в составе – сорок вагонов! Одним словом, если я был бескорыстным дураком и не умел заработать на чужой беде да на своем служебном положении, то мои подчиненные этот дисбаланс быстро исправляли. И каждый вечер после смены аккуратно приносили мне в барак две бутылки армянского коньяку. Каждый вечер на протяжении двух недель, пока бедолаге-прорабу не прислали новый кран.. А потом пришел ко мне главный инженер соседнего хозяйства. Дай бульдозер на недельку – дорогу к новой ферме проложить… Я опять – само бескорыстие! Бери, коли надо.

Потом мне сказали: за неделю работы моего бульдозера этот главный инженер сам себе из совхозной кассы четыре тысячи рублей хапнул, а это почти половина стоимости новенького автомобиля "жигули". А мне в благодарность прислал парочку свежих уток. Заколебался я потом их ощипывать. Сварил и слопал.

И такие дела у нас происходили часто.

То кому-то мою трехтонку надо на пару дней, то насос с дизель-электростанцией, то бетономешалку с мешком цемента…

За это да за то денег я никогда не брал. Но от выпивки – не отказывался.

На стройке моего объекта дела шли не шатко и не валко. Зэки мои все были местные – все со своими огородами, а по этой причине на заработок наш смотрели как на "экстра мани", то есть вполне могли и без него на садик-огородик, да на поросенка Борю просуществовать. Поэтому-то и работали они так, что за неделю мы делали столько, сколько в нормальном коллективе делают в полдня до обеда.

Но что касалось всяких проказ, то тут у "рабов" хватало и энергии, и смекалки.

Строили мы к нашей насосной еще и временный мостик через речку-говнотечку. Река – одно названье! Курица вброд перейдет. Однако весенние разливы в этих местах – серьезные, и мостик наш получался почти аж в пятьдесят метров.

Как-то говорят мне работяги: давай, мол, реку запрудим да откачаем – рыбы наловим! Мне и самому интересно – а давай!

А им что бы ни делать – только бы ничего не делать!

Полдня перегораживали бульдозерами речку в двух местах. Потом полдня откачивали из образовавшегося водоема воду. Откачали – и "рабы" с гиком бросились на дно – рыбу собирать. Набрали два полных двадцатилитровых питьевых бака. Килограммов пятьдесят – не меньше. В основном щучек, окушков и вьюнов. Один бак они себе взяли, а другой – не менее двадцати кило – отдали мне… И я тогда впервые в жизни сварил себе в своем бараке тройную уху.

А в бараке моем текла и налаживалась жизнь. Прежде всего, мне как человеку не просто городскому, а в этом смысле – даже очень рафинированному, совершенно непостижимыми казались проблемы деревенского быта. Когда ко мне на третий день моего пребывания в Мартыновке пришли знакомиться местные пацаны (в этом ничего необычного для меня не было) и спросили, как я собираюсь зимовать без запасов, этим вопросом они меня откровенно озадачили. Я-то, наивный, думал, что в деревне можно, как в Питере, днем – в столовке, а вечером – в кафе… И что в любое время тут и булочная, и винный магазин… Насчет винного магазина, оно, конечно, здесь было организовано почти как в столицах – был даже армянский коньяк, правда, за год моего пребывания, кроме меня, его там никто ни разу не покупал, а вот насчет всего остального – тут были свои специфические особенности. Короче говоря, пацаны по-крестьянски рассудили, что надо мной необходимо взять шефство.

Шефство это было не бескорыстным. Вообще, все отношения в социуме основываются на принципе бартера. И пацанам, безусловно, со мной было интересно. Они потом так и говорили: "к тебе приходить, как в Америку приезжать". У меня они и на фотки разных ансамблей, развешенные по стенам, пялились. И "Дип Папл" с "Криденсами" последние записи слушали, да еще и с комментариями. И вообще – про жизнь питерскую, про самые ее обыденные вещи – про то, как там, в столицах, любят, развлекаются, едят и пьют, могли слушать часами. Причем это были самые нормальные деревенские хулиганы – всегда готовые подраться, да и кому шею свернуть. А у меня в бараке сидели, как зайчики, – внимали моему трепу, затаив дыхание. Я их, кстати говоря, приучил "Голос Америки" и Би-Би-Си слушать ночами.

Там-то, в Мартыновке, глушилки не работали – прием чистый шел. Но они до меня вообще политикой не интересовались, а через полгода общения превратились в законченных диссидентов. В том, надо полагать, проявилась моя миссионерская просветительская функция. Интеллигент в ссылке. Фюить. Пацаны свое шефство осуществляли добросовестно. Как-то вечером приехали ко мне на великах и заявили:

"Сегодня будем тебе картошку заготовлять". Я потом понял, что заготовлять, это тоже что и воровать, но только потом..Чуть стемнело – велики в руки и за большой местный магазин. Оказывается, там все воруют.У пацанов с собой были мешки. Все-то они предусмотрели! Мы их быстренько наполнили и через десять минут, перевесив поклажу через велосипедные рамы, возвращались домой с двумя центнерами потатов.

Ребята ликовали больше моего.

– Ну теперь не пропадешь, говорят. И они оказались правы. Сколько раз в сильный мороз, когда из дому не охота высовываться, или по выходным, когда местная столовка закрыта, я жарил на электроплитке этот картофан и тем был жив!

А вообще, уже на второй месяц пребывания за посещение моей обители я стал брать с пацанов что-то вроде таксы. Понемножку. Особенно любил я, когда подношение состояло из шмата домашнего сала с картошечкой шло – за милую душу и бутыли местной самогонки. Под сальце-шмальце оч-чень хорошо проскакивал. Однако поскольку в фирменном алкоголе и деньгах дефицита я не испытывал, самогонкой я не увлекался. Помню, как-то в сильнейший мороз пришли ко мне прихожане. В руках они минут тридцать несли бутылку самогонки. С порога налили в стаканы – выпили.

И… Прощай, голос! Самогонка-то была с мороза все минус тридцать! Я две недели ни единого членораздельного звука не в силах был издать. А вообще, в этой самой "фюить" были и счастливые моменты.

Бывало, идешь к знакомому пейзанину "в байню". Мороз – все сорок градусов. Небо…

Такого неба ни в одном городе не бывает. Звезды светят так, что без луны вокруг все видно. Снег под валенками хрустит… Дымок из труб вертикальными струйками – и не шелохнуться даже… А "в байне" жар невыносимый. Распарят тебя, веничком отхлещут, в снегу потом поваляют, снова попарят…

А потом в балок и к столу. А там – настоящим ухватом из настоящей русской печи достают чугун щей с телятиной! А к ним – пирог с картошкой. И самогоночку наливают. Вот так.