Повседневная жизнь Испании Золотого века - Марселен Дефурно

Окончание жатвы в урожайный год тоже служило поводом для веселья с песнями и танцами, в исполнении которых жители окрестных деревень соревновались друг с другом. Во многих местах Арагона и Леванта каждый год проводились «бои христиан с маврами», в которых принимало участие почти все местное население. Иногда какой-нибудь кукловод (а их было очень много по всей Испании) разворачивал свой балаган на площади или арене для боев, развлекая публику каким-нибудь фарсом или увлекая ее — как мастер Педро, персонажи которого были вдребезги разбиты Дон Кихотом, — захватывающим пересказом героической легенды. Если деревня располагалась недалеко от большой дороги, можно было воспользоваться тем, что мимо проходила труппа бродячих актеров, которая доставляла своей аудитории удовольствие представлением какой-нибудь «комедии святых» или инсценировкой аутодафе.

Таким образом, пусть даже идеализированные, все светлые стороны деревенской жизни, представленные во многих комедиях Лопе де Вега, в той или иной мере служили отражением реальной жизни крестьян. Но театр золотого века сделал больше, чем просто вывел на сцену крестьянина: он, по словам брата Бенито де Пеньялоза, воздал ему за то презрение, с каким относились к нему представители других классов. Будь то «Овечий источник» Лопе де Вега, «Алькальд из Саломеи» Кальдерона или любая другая из множества комедий, действие которых разворачивалось в деревне, именно в образе крестьянина авторы воплощали самые высокие моральные достоинства, чтобы противопоставить врожденное благородство низости представителей других социальных групп.

Глава VI

ЦЕРКОВЬ И РЕЛИГИОЗНАЯ ЖИЗНЬ

Душа испанца настолько пронизана католической верой, что нет ни одного аспекта индивидуальной или коллективной жизни, в которой бы не проявлялась любовь к Богу. Это постоянное присутствие религиозного чувства объясняет, почему духовенство занимает столь важное место в испанском обществе, почему придается столь большое значение всевозможным способам открытого восхваления Бога и, наконец, почему такую важную роль играла испанская инквизиция, оплот ортодоксии, противостоявшей ереси и любым отклонениям от религиозной догмы и практики.

Вторая половина XVI века и начало следующего столетия были отмечены усилением могущества Церкви и, как следствие, резким увеличением количества священнослужителей, сосредоточивших в своих руках земельные богатства, приносившие значительные доходы. В ряду важнейших причин, побуждавших многих испанцев становиться священниками или монахами, следует назвать то усердие, с которым проводилась католическая реформа, отразившаяся как на мировоззрении, так и на поступках испанцев. Учреждение новых орденов, среди которых был орден иезуитов, и реформирование старых орденов, таких, как орден кармелитов или орден августинцев, способствовали привлечению лучших людей к монастырской жизни. Но были и другие причины, по которым представители всех классов посвящали себя служению Богу: младшим детям из дворянских семей (segudones), которых система «майората» лишала отцовского наследства, Церковь предлагала быстрый взлет карьеры, обеспечивавшийся их знатным происхождением; для лиц простого звания вступление в один из духовных орденов было единственным средством подняться по социальной лестнице и даже получить высокие посты в Церкви и государстве. Надеясь на это, многие крестьяне шли на большие жертвы, чтобы если не они, то хотя бы их дети могли получить в университете образование, которое позволило бы им получить приход или бенефиций. Наконец, презрение к физическому труду также способствовало увеличению числа тех, кто отправлялся в монастыри не столько с намерением посвятить себя духовной жизни, сколько ради обеспечения себе материального благополучия. «Некоторые утверждают, что религия в наши дни превратилась в один из способов зарабатывать себе на жизнь, — писал в 1624 году епископ Бадахоса, — и многие обращаются к религии так же, как они могли бы заняться любым другим ремеслом».{120}

Согласно жалобам, переданным королю кортесами в 1625 году, Испания насчитывала девять тысяч мужских монастырей (во многих из которых, правда, обитало малое количество монахов), а число женских монастырей было наверняка не меньше. Добавив к числу монахов и монахинь представителей белого духовенства, можно насчитать минимум двести тысяч лиц духовного звания (при том, что население страны составляло около восьми миллионов). Не только кортесы, представлявшие городскую буржуазию, протестовали против чрезмерного роста количества священнослужителей, в котором они видели причину снижения экономической активности; даже в самой среде духовенства раздавались голоса, призывавшие положить этому предел. В своем произведении «Сохранение монархий» (1626) отец Наваррет выражает мнение, что следует «попросить Папу ужесточить контроль за учреждением новых монастырей, чтобы они не возникали в таком количестве», ссылаясь на то, что «с увеличением числа орденов и монастырей неизбежно возрастает бремя, гнетущее тружеников».

Еще более значительным, чем численный рост монашества, было связанное с ним неуклонное возрастание церковных владений. К земельному наследству, доставшемуся от Средних веков и составлявшему существенную долю испанской земли, прибавлялись земли, подаренные монастырям, переданные по завещаниям или в качестве вклада богатых девиц, постригавшихся в монахини, земельные владения «капелланств» и богоугодных заведений, создававшихся отдельными семействами, желавшими обеспечить своим детям и их потомкам, принимавшим духовное звание, доходы с этих земель, и, наконец, земли, купленные самими религиозными общинами. «Когда крестьянин вынужден продать часть своего наследства, — пишет автор XVII века, — он не найдет другого покупателя, кроме религиозной общины».{121}

Какова же была величина дохода, который получало духовенство с этих владений и к которому следует еще добавить доходы с десятины? Есть основания полагать, что он составлял треть всех земельных доходов Испании. Именно количество монахов и богатство испанских церквей было тем, что больше всего изумляло иностранных путешественников. Находясь в Вальядолиде (в то время столице королевства), духовник французского короля Бартелеми Жоли отмечал, что церкви там построены хуже, чем во Франции, но «превосходят французские по богатству картин в золоченых рамах, великолепных ковчегов, икон и церковного облачения». Восхищаясь крестами, чашами, дароносицами, украшенными драгоценными камнями за счет прихожан, приносящих Богу свои пожертвования, он в заключение высказал мысль, в которой сквозила некоторая зависть: «Прибавьте сюда роскошь этой нации, елейной и блестящей внешне, дорожащей репутацией раздающего направо и налево, очень приверженной, чтобы ничего своего не отдавать, делу Церкви». Эта любовь к Церкви отразилась также на материальных условиях жизни священнослужителей, «которые живут довольно обеспеченно», и создала вокруг них атмосферу глубокого уважения: «Именно в этой стране монахи чувствуют себя лучше всего; их повсюду почтительно, с уважением величают „падре“, везде они желанные гости, везде им рады».{122}

В описании Вальядолида того времени, сделанном португальцем Пинхейро, мы читаем: «Монастыри сами могли бы составить довольно крупный город, и я удивляюсь, как Вальядолид способен заключать в себе столько монастырей и церквей. Один только монастырь францисканцев с двумя сотнями монахов занимает половину города». Еще более поразительное впечатление производил Толедо, архиепископ которого, будучи примасом Испании, являлся к тому же хозяином более 700 населенных пунктов, и капитул которого получал огромные доходы. «Город достаточно большой, — писал поляк Ян Собеский, посетивший Толедо в 1611 году, — в нем такое количество монастырей, монахов и монахинь, что ни в какой другой части Испании, да и всего христианского мира, столько не найти; кажется, что весь город и состоит из монастырей и церквей… Кафедральный собор очень красив и величав, а его сокровищница, даже не считая золотых ковчегов, драгоценных камней и украшений, настолько богата, что, по-моему, нет другой такой в мире».{123}

Оборотной стороной богатства испанской Церкви было известное падение нравов, которому способствовал и порядок рекрутирования высшего духовенства. На высшие церковные должности назначали монархи, и если Филипп II относился очень внимательно к выбору прелатов, то его преемники не были столь разборчивы: самый типичный случай — история с инфантом Фердинандом, сыном Филиппа III, который в возрасте десяти лет получил кардинальскую шапочку и сан архиепископа Толедо, делавший его примасом Испании. В душе солдат, «Кардинал-Инфант» никогда не появлялся в своей епархии, но зато прославил себя на полях сражений Тридцатилетней войны. Этот случай, конечно, исключение, но очень многие епископы, получившие сан благодаря своей высокородности, вели в своих епископских резиденциях жизнь скорее аристократов, чем священнослужителей, окружив себя оруженосцами, пажами, а иногда и шутами. Тем не менее религиозный дух сохранился у некоторых из них, как, например, у епископа Паленсии, Антонио де Эстрады, который в 1658 году умер в нищете, раздав все свое имущество бедным.