Расклад рун - Джеймс Хайнс

Он улыбнулся присутствующим.

– По крайней мере я надеюсь, что не смогут. Ведь мне выпала почетная обязанность представлять его… – он бросил взгляд на часы, -…примерно через час. Не хотелось бы чувствовать себя неловко перед большой аудиторией из-за его отсутствия.

Беверли взглянула на историка, и ее глаза сверкнули лихорадочным блеском.

– Вы думаете, кто-то придет его слушать? – спросила Вирджиния.

– Ну конечно, придут, мой дорогой, придут, – убежденно воскликнула профессор Роудз и громко расхохоталась, так что красные бутоны на ее кофте пришли в движение.

Смеялся и профессор Монтэгю, кожа вокруг его глаз собралась в широкий веер плотных морщинок.

– Ммммфф, – согласился молодой диссертант, давясь очередной порцией экзотического угощения.

Почетная профессорша повернулась к Вирджинии с видом тетушки, наставляющей любимого племянника.

– Молодой человек, – сказала она, – все женщины на этой конференции, а также очень многие мужчины совсем не прочь вонзить зубы в упомянутого Виктора Карсвелла.

– Да, должен признать, – добавил историк, – что у Виктора вряд ли за последние годы появилось много друзей.

– А после его вчерашних заявлений на открытии конференции, – воскликнула Роудз, покачав головой, – их стало еще меньше. «Цивилизованный»! Как же!

Монтэгю поднял два пальца, изобразив ножницы.

– Чик-чик, – сказал он.

Диссертант, уже поддевший было на вилку кусок мяса с ананасом, передумал, положил его обратно и решил заняться рисом.

– Однако я в довольно сложном положении, – сказал историк. – Двое из троих выступающих на моей секции отказались от своих выступлений.

– Вот как?! – воскликнула Роудз. – Кто же?

– Мэри и Эллен, – ответил историк, употреблением имен виднейших специалистов в области гендерных исследований демонстрируя свое предельно близкое знакомство с ними. – Они заявили, что хотят вместо этого посетить внеплановое заседание, посвященное плакату конференции. Но, как мне кажется, они просто не хотят присутствовать на одной секции с Виктором, особенно после вчерашнего происшествия.

Вирджиния почувствовала, как кто-то коснулся ее голени носком туфли. Она убрала ногу.

– Виктор Карсвелл будет говорить о феминистской теории, – провозгласила профессор Роудз, содрогнувшись под кафтаном. – От одной мысли страшно становится.

– Вот именно, – откликнулся Монтэгю, и глаза его сверкнули, – это все равно что слушать лекцию доктора Менгеле по гигиене полости рта.

Гарвардский историк сжал губы, чтобы не рассмеяться. – Думаю, Карсвелл доволен, – заметил Монтэгю, – у него не будет соперников.

– Отнюдь! – возразил историк. – Виктор получает особое наслаждение от… как бы лучше сказать?… От жестокой рукопашной схватки.

Кто-то снова и явно намеренно ударил Вирджинию по ноге. Она заметила, что Беверли многозначительно подняла брови и указывает головой в сторону историка.

– Я надеялся, – сказал историк, улыбаясь профессору Роудз, – что смогу соблазнить вас, моя дорогая, на участие в работе нашей секции.

– О нет, – ответила та и расхохоталась еще громче. – Я тоже не собираюсь участвовать в работе секции, в которой участвует Виктор Карсвелл.

Брови Беверли вновь пришли в движение, она дернула головой и теперь начала как-то многозначительно покашливать в ладонь.

– В таком случае нам, по-видимому, придется вообще отказаться от обсуждения его доклада, – подвел итог историк.

Беверли ударила Вирджинию по ноге с такой силой, что та вскрикнула. Все взоры обратились в ее сторону.

– Вне всякого сомнения, – проговорила Беверли, – вам удастся уговорить моего супруга присоединиться к дискуссии.

Вирджиния, потиравшая ушибленную ногу, подняла глаза.

– Я не… – начала было она.

– Какими проблемами вы занимаетесь? – спросил явно заинтригованный историк.

– Тендерными исследованиями и… как это там твой остров называется, дорогой? – спросила Беверли.

– Э-э… в самом деле я не…

– Профессор… Юнгер?

Историк перегнулся через стол и прочел бедж Вирджинии.

– Название острова начинается с «Р», – сказала Беверли, мило улыбаясь всем присутствующим, – «Р» и как-то там дальше.

– Вы знакомы с работами Виктора? – спросил историк, проявлявший все более очевидный интерес к молодому участнику конференции.

Монтэгю, Роудз и Джеймс – все повернулись и воззрились на Вирджинию. Она почувствовала, как кровь прилила к лицу. Фраза «с работами Виктора» прозвучала для нее оглушительной пощечиной.

– Да, – ответила она после короткой паузы, – я знаком с его работами.

– Коул очень хорошо, я бы сказала, близко знаком с проблемой гендерных исследований, – добавила Беверли, сияя. – Не скромничай, милый.

– Я чувствую ваше нежелание, профессор, – сказал историк, наклоняясь, – но если бы я был в вашем возрасте, то, не раздумывая, ухватился бы за подобную возможность. Возможность сойтись mano a mano с таким закаленным старым бойцом, как Карсвелл.

Все сидевшие за столом воззрились на Вирджинию: почетная профессорша и археолог с некоторым удивлением и одновременно смущением; диссертант, челюсти которого ни на минуту не прекращали работы, с явной завистью; историк – с надеждой; а Беверли устремила на Вирджинию тяжелый гипнотизирующий взгляд. Мысль о том, что ей предстоит, ужасала Вирджинию. Тем временем рукопись работы, лежавшая в нагрудном кармане, той, которую Карсвелл меньше чем через час собирался прилюдно выдать за свою, жгла ей сердце.

– Хорошо, я согласен, – сказала наконец Вирджиния.

17

Вирджиния правильно сделала, что согласилась участвовать в дискуссии, так как в противном случае она просто не нашла бы свободного места в аудитории, где намечалось проведение секции. Лекционный зал «А» в Харбор-Холле вмещал восемьдесят человек, но к тому моменту, когда туда вошли Вирджиния, Беверли и гарвардский историк, которого, как оказалось, звали профессор Оппенгеймер, в нем было уже больше ста желающих услышать Карсвелла.

– Не родственник, – заметил Оппенгеймер, подмигнув Вирджинии, когда они шли по центральной площади кампуса.

– Не родственник кому? – спросила Беверли шепотом, дернув Вирджинию за руку.

Лекционная аудитория использовалась также как маленький кинотеатр, поэтому сиденья здесь были мягкие, и ряды поднимались амфитеатром. Большую часть аудитории составляли женщины разных возрастов, стиля и сексуальных предпочтений, аспирантки в джинсах и майках бок о бок с уважаемыми, преклонных лет профессоршами в дорогих костюмах. В общем, аудитория в высшей степени демократичная.

Некоторые аспирантки сидели в передних рядах, в то время как авторитетные профессорши стояли, прислонившись к задней стене аудитории, или сидели на корточках в проходах, натянув юбки на колени. Войдя в аудиторию вслед за профессором Оппенгеймером, Вирджиния почувствовала, что в ней дышать нечем, в лицо пахнуло духотой и запахом пота. Как только они вошли, разговоры прекратились, и Вирджиния ощутила, что все взгляды в аудитории устремлены на нее, на профессора и на Беверли, следующих по проходу к столу.

– Вижу, здесь сегодня не то что яблоку, волосу негде упасть, – произнес профессор Оппенгеймер вместо извинения, протискиваясь мимо женщин, рассевшихся в проходах.

– Извините, простите, – бормотала Вирджиния направо и налево. – Прошу прощения.

Отодвигаясь, давая ей дорогу, женщины, сидевшие в проходе, задирали головы и внимательно всматривались в нее. Вирджиния уже раскраснелась от жары, вспотела, сильнейшее неудобство начал доставлять ей подбородок с наклеенной бородой. Вместо того чтобы держать руки перед собой для сохранения равновесия, она засунула их в карманы брюк, чтобы не было заметно, как они дрожат. По толпе, собравшейся в аудитории, легким бризом пронесся шепот:

– Кто это такой?

В передней части аудитории располагалась кафедра с двумя столами с откидными крышками по бокам. Карсвелл еще не прибыл, и место за столом занимал пока только один из участников дискуссии – усталого вида коротышка средних лет в мятом костюме, купленном явно не в самом дорогом магазине. Он сидел, сгорбившись и нервно потирая руки. Казалось, коротышка тщетно ищет в аудитории хоть одно дружественно настроенное к нему лицо. Увидев спускающихся по проходу Оппенгеймера и Вирджинию, он с вялой улыбкой распрямился.

Подойдя к кафедре, профессор Оппенгеймер попытался убедить женщин, сидевших на полу в передней части аудитории, немного потесниться и дать место Беверли, и та примостилась на самую нижнюю ступеньку, которая вела на возвышение для столов президиума. На самом возвышении второй диспутант вскочил на ноги с каким-то преувеличенным энтузиазмом и, как только профессор Оппенгеймер представил их, начал неистово жать руку Вирджинии.