Кровавый передел - Сергей Валяев

Что же делать? Кто-то вполне профессионально обрывает нить, за которую мы ухватились. Как я понимаю, это уже четвертый полет из окон и с балконов. Первый раз — случайность, второй — совпадение, третий — закономерность… Во всех этих полетах должно быть что-то общее… Кроме смерти, разумеется… Что же это?.. Телефонные звонки?.. Да, возможно… Однако телефон действует как передаточное устройство… Где-то существует Центр по обработке и зомбированию необходимых биологических объектов… Похоже на сказку? Но почему бы и нет? Психотронное оружие — самое удобное, самое чистое оружие для уничтожения биологического материала. Никаких следов. Остается пустая, безмолвная, плотская оболочка. Если бы я не был свидетелем того, что случилось, не поверил бы. Но как не верить собственным глазам?..

Я увидел, как на носилки укладывают грузное мертвое тело, похожее на бревно. (Пусть меня простит душа старика, если, конечно, она сохранилась после ультразвукового скальпирования.) Потом носилки загрузили в карету «скорой помощи», служивый люд скоро попрятался по своим машинам, и через несколько секунд площадка перед подъездом опустела. И это понятно: кому хочется мокнуть под холодным дождем?

Была глубокая, как любят выражаться поэты, ночь. Я возвращался в дом, где меня ждали любимая женщина и ужин с душевными разговорами. День же выдался трудный. Я рассказал Никитину и ребятам все, что случилось с бывшим ГПЧ. Ситуация с золотом выходила из-под нашего контроля. Понятно, что старика уничтожили за ненадобностью. Так выбрасывают дряхлый диван на помойку. И потом: хороший казначей — мертвый казначей. Кто набросил на папа пеньковый галстук?..[21] Я попросил Никитина собрать все данные о тех троих, тоже улетевших в небеса… Потом мы обсудили наши дальнейшие действия по работе с Сыном и банкиром. Именно эта связка должна вывести нас на часть партийного золотца. И что же дальше? А дальше будем действовать в зависимости от ситуации. Как выражался Степа Рыдван, на каждую хитрую задницу всегда найдется болт с винтом. Впрочем, я предложил план действий. В принципе он был одобрен. О нем пока я умолчу. Не хочу никого обижать, но сексоты везде: они висят на деревьях и плавают в унитазах… И поэтому лучше помолчать… Что же еще?.. Наверное, интересна реакция Сына на смерть любимого отца… Когда ему сообщили о нелепой гибели папа, Виктор не поверил и даже хохотнул, затем хрястнул гостиничную вазу о стену и проговорил:

— По первому разряду, — и швырнул на столик пачку долларов. — И с оркестром. И с гимном Советского Союза. Я проверю…

Потом прибыл бывший генерал милиции Бревнов и доложил, что вынужденная посадка в Вене будет организована. Хотя возможен международный скандал, если вдруг…

— Какое «вдруг» за миллион баксов? — возмутился Сын. — Если что, всех посажу на кол!

По этому поводу выпили — чтобы все было тип-топ. Затем помянули бывшего ГПЧ — чтобы лежалось ему в гробу из американского ореха в полное удовольствие. На шум и свет праздника-поминок стали собираться всевозможные секс-меньшинства. За белы ручки привели в искрящемся, концертном костюме известного мне Пенькина. Он ломался, как бамбук во время урагана на острове Свободы. У него была слащавая, мерзкая рожа пернатого.[22] По такой роже одно удовольствие съездить кирпичом или кулаком. Однако братья по заднему проходу встретили его аплодисментами и криками «браво». И этот концертный глиномес запел для голубков.[23] Проговаривал песенным фальцетом стихи знаменитого Поэта, и я решил, что при удобном случае Пенькина я пристрелю как гниду из гнид. Позже Сын решил поиметь певчего дрозда во всем объеме его таланта. И они принялись торговаться. Как на Привозе.

— Тысяча! — кричал Виктор.

— Две, — требовал Пенькин.

— Тысяча двести!.. — утверждал Сын.

— Тысяча восемьсот, — кокетничал представитель голубеньких масс.

Остановились они на тысяче семистах пятидесяти. Долларов, разумеется. Вызвав восторг у поклонников искрящейся суки. В конце концов два вафлера,[24] обнявшись, удалились в царские покои. Никитин, разумеется, переключил камеру в спальню. Работа есть работа. Но я заматерился и, харкнув в сторону голубого, м-да, экрана, покинул приятное общество боевых друзей-товарищей. Кажется, ко всему можно привыкнуть в новое, демократическое время. Ан нет! Воротит душу как от паразитических поз, так и от политических харь. Педерастия шагает по стране! Педерастия и тела, и духа. И что же народ? Он безмолвствует. Ему не привыкать. Рабоче-крестьянская поза — самая удобная поза для полного удовлетворения. Если бы каждый мужик взял в руки колье да этим кольем… Нельзя, утверждают государственно-политические деятели современности, лучше проведем референдум по вопросу: быть или не быть демосу? Да? Да? Нет? Да? Или как?..

Что тут сказать? Лучше промолчать. Или выразиться, как выражались наши пращуры во время погони за мамонтом-педерастом. Отчего вымерли мамонты и динозавры? Верно, от неправильной половой ориентации. Человечеству в отдельно взятой стране надо об этом помнить.

Итак, я возвращался в дом, где меня ждали. Я припарковал машину под защиту сталинских стен. Выбрался под мелкий дождик. Небеса работали добросовестно, выполняя мелиоративный план. Я поднял воротник куртки и зашлепал по лужам.

В подъезде было тихо и сумрачно, как в склепе. Лифт не работал отдыхал, как весь советский народ. Я не спеша поднялся по лестнице. Открыл ключом дверь. И остановился на пороге. Запах! Чужой, удушливый, галантерейный запашок… Включил свет в прихожей, осторожно прошел по коридору. Что-то изменилось в уютно-домашней атмосфере квартиры. Это невозможно объяснить словами. Но это так.

Лики не было. В комнатах висели сгустки страха, ужаса и беспорядка. Что же случилось?

И как ответ на этот вопрос — резкий звонок телефона. Я вырвал трубку из аппарата.

— Да!

— Доброй вам ночи, — проговорил молодой, карамельный голосок. — Вы Алекс?

— Да.

— Вам просят передать, что Лика Петровна в полном здравии. Ее готовы вам вернуть. За алмаз Феникс.

— Да, — сказал я.

— Вам просят передать: никаких резких движений, — предупредил все тот же вежливый молодой голос. — Все зависит только от вас, Алекс…

— И от вас, свора[25] кроличья…

Правда, меня не поняли и не обиделись. Из дальнейшей напряженной беседы я понял, что мне и вправду не следует совершать ошибок и резких движений. Пока. Мои враги владели всей информацией о моей светлой личности. Когда, где, куда, зачем, почему, был, не был, привлекался, состоял, не состоял и прочее. Их единственное заблуждение заключалось в том, что они считали — алмазная птаха порхает у меня в брюках. В смысле: алмаз в кармане… Я разочаровал кроличью бригаду: птичка порхает в деревне Смородино. Про деревню и дом они тоже хорошо знали. И поэтому поверили. И мы решили дружной компанией выехать на природу. (Мне нужно было время.)

Ошибка моих врагов была ещё в том, что они предупредили меня о себе. Я успел приготовиться к неординарным действиям. И успел предупредить Никитина, что у меня проблемы и чтобы они приняли боевую готовность. Помощь нужна? — поинтересовался мой товарищ. Я ответил, что нет. Люблю свои проблемы решать самостоятельно. Потом, спрятав спутниковую трубку и «стечкина», отправился на улицу, где меня любезно ждали в БМВ мои собеседники.

Их было трое. Литые, крепкоголовые убийцы. Трупоукладчики. Недружелюбные приматы. Портупейные идиоты. Маниакально-депрессивные болваны. Они очень нервничали — принялись меня общупывать, как барышню. Ничего не обнаружили, и мы отправились в неожиданный для меня ночной поход. Я был зажат между двумя шкафами, которые, вероятно, боялись, что меня утомит их мебельно-деревянное общество. Водитель же провел радиопереговоры с неким Рафиком и сообщил, что алмаз практически у них в кармане, часа через два пусть ждут птичку… Я потребовал, чтобы меня связали с Ликой. Мне пошли навстречу; приятно иметь дело с любезными разметчиками чужих судеб…

— Лика, — сказал я. — Как ты? В порядке? Держись, родная…

— Да, Саша, — ответила она. Голос был утомленный. — Я ничего не понимаю…

— Прости, — сказал я. — Я тебе помогу… Ты мне веришь?..

— Верю… верю…

И все. Голос пропал в шуме мотора, во мраке ночи, в моем сознании. Пока все в порядке. Лика жива. И будет жить. Остается лишь такая мелочь, как алмаз. То, что его нет, знаю только я один. Значит, для всех трупоукладчиков его место в деревенско-дачном доме. Ситуация предельно проста: алмаз — жизнь. Человеческая жизнь в четыре паршивых миллиона долларов… На такой обмен способен лишь ухищренный умишко полковника ГБ на генеральской должности. Сын выдал меня Фроликову в качестве компенсации за услуги. Интересно, что это за услуги, которые оказал Кроликов американизированному банкиру? И ещё такой вопрос: каким образом я засветился? Как бригада убийц вышла на генеральскую квартиру? Странно-странно. Я был чист, когда пришел в гости к Лике. О ней никто не знал. Никто. Даже сам Господь!..