В тесном кругу - Буало-Нарсежак

— Я не знала ничего подобного со времени своего первого причастия, — говорила она. — Настанет твой черед — узнаешь, что это такое.

Жюли молча сжимала зубы. Поздним вечером, когда все вокруг давно спали и она могла быть уверена, что никто ее не увидит, потому что сама не видела даже собственной тени, она подолгу бродила по парку и все строила и строила планы. Самого главного результата она уже достигла. Джина стала той маленькой дозой мышьяка, которая день за днем медленно, но верно убивала Глорию. Да, Жюли прямо признавалась себе в этом, потому что и ей надоедало врать самой себе. Но все равно оставалась нерешенной сама задача. Что предпринять, чтобы спровоцировать последний приступ? До конца июля оставалось меньше недели… У нее был в запасе один способ, даже два способа, правда, второй требовал времени. Зато первый казался слишком неверным. Она на всякий случай еще раз съездила на консультацию к хирургу. Он долго осматривал ее, заставил показать, в каком именно месте возникает боль, словно мог сейчас взять и вырвать ее из-под кожи. Потом долго изучал рентгеновские снимки и снова и снова ощупывал ее худенькое, как у девочки, тельце.

— Когда вы чувствуете боли? После еды? Когда ложитесь спать? После долгой ходьбы?

Она не смела сказать: «Когда вижу рядом сестру». В то же время она прекрасно сознавала, что врач задавал ей все эти вопросы лишь для того, чтобы подбодрить ее. Время надежд уже миновало.

— Да, в прошлый раз вы выглядели немного лучше, — сказал он.

— Доктор, — тихо сказала она, — мне бы хотелось дотянуть до Дня всех святых.

— Что за дурацкие идеи! Разумеется, вы доживете до Дня всех святых и еще проживете достаточно долго.

— А как я узнаю, когда наступит конец?

— Знаете что, бросьте эти погребальные мысли.

— Вы не хотите отвечать?

— Ну хорошо… Скорее всего это начнется с сильных болей в спине. И вы сразу же позвоните мне. Остальное — мое дело. И кстати, не злоупотребляйте поездками сюда. Они отнимают у вас слишком много сил.

Прежде чем вернуться в «Приют отшельника», Жюли сделала несколько телефонных звонков. В катере она спокойно дремала, как человек, выполнивший тяжелую, но необходимую работу.

На следующий день ей позвонила страшно возбужденная Глория.

— Представляешь, что творится?.. Мне только что сообщила госпожа Женсон. Сюда приехала бригада телевизионщиков из Марселя, с третьего канала. Они сейчас в конторе. Госпожа Женсон решила, что это я их вызвала, и высказала мне свое недовольство. Разумеется, я переадресовала ее упреки Монтано. Кто еще, кроме этой интриганки, способен пуститься на что угодно, лишь бы заполучить интервьюеров?

— Я об этом ничего не слышала, — сказала Жюли.

— Ты не могла бы ко мне зайти? — продолжала Глория. — Я просто вне себя.

— Хорошо. Сейчас оденусь и приду.

Но Жюли не спешила. Пусть клубок запутается поосновательнее. Не прошло и пяти минут, как Глория звонила ей снова.

— Ну и наглость! Эта шлюха клянется, что она здесь ни при чем! Госпожа Женсон в ярости! Их, кажется, пятеро. С ними целая куча всякого оборудования. Журналист, который у них за главного, уверяет, что их послали снимать столетнюю даму. Когда ему сказали, что их здесь целых две, он заржал, как дурак. Госпожа Женсон едва не выгнала его вон. Она, наверное, забыла, что мы на острове. Ты понимаешь, я чувствую, что все это может кончиться скандалом. Только этого мне не хватало! — Она захныкала, но вдруг резко сменила тон и громко скомандовала: — Быстро ко мне!

В передней Жюли встретила председательшу. Очевидно, та явилась за объяснениями.

— Вы уже в курсе, — начала госпожа Женсон. — Скажите, это Глория звонила на телевидение?

— Понятия не имею, — отвечала Жюли.

— Кто-то позвонил на третий канал и сообщил, что здесь живет очень старая дама, которая собирается отпраздновать столетие. Сейчас период отпусков, писать им особенно нечего, и они ухватились за эту тему. Прислали сюда целую бригаду. Им сказали также, что дама — бывшая артистка.

— Позвольте, — возразила Жюли, — но ведь они должны были спросить, как ее зовут?

— Должны были, но… Слышимость на линии была неважной. Наверное, они решили, что узнали достаточно, чтобы приехать.

Они без стука вошли в комнату Глории. Та лежала в шезлонге и даже не шевельнулась при их появлении. Да, на этот раз удар достиг цели. Госпожа Женсон обменялась с Жюли сочувственным взглядом.

— Ах, дорогая моя, — воскликнула она, — уверяю вас, все это скоро разъяснится! Признаюсь, до меня только сейчас начинает доходить, насколько злую шутку с вами кто-то сыграл — а я не сомневаюсь, что это именно злая шутка…

Глория негодующе покачала головой и прерывисто проговорила:

— Это все она. Она хочет, чтобы все думали, что я ищу популярности. Как будто я в этом нуждаюсь. Что она себе думает?..

Она не смогла продолжать и только помахала рукой, словно хотела показать, что самого главного она так и не сказала. Госпожа Женсон вместе с Жюли помогли ей приподняться.

— Какой ужас, — шепнула председательша Жюли на ухо. — Она буквально истаяла.

Глория откашлялась. Дыхание вернулось к ней.

— Я отказываюсь их принимать, — сказала она. — Пусть разбираются с Монтано.

— Так в том-то и дело, — отозвалась госпожа Женсон, — что Джина Монтано тоже отказывается с ними разговаривать. Она говорит, или пусть берут интервью у обеих, или она запрется у себя и никого не впустит. И они сидят сейчас возле моего кабинета, прямо на ступеньках. Представляете, что за картина?

Глория с неослабевающим упорством все мотала и мотала головой. Она даже не находила нужным отвечать. Ясно и так: нет и еще раз нет.

— Но почему же? — не выдержала госпожа Женсон.

— Потому что она лгунья, потому что она хочет воспользоваться моей слабостью, потому что…

— Но послушайте же, дорогая моя. Я знаю Джину. Она устроит что-нибудь такое, что они начнут выламывать у нее дверь. Потом она сделает вид, что они ее уломали. И они нащелкают с нее столько фотографий, сколько захотят. И все будут думать, что это именно она — настоящая и притом единственная столетняя дама. Вот чего вы добьетесь и больше ничего.

Глория закрыла глаза. Она думала. Госпожа Женсон совсем тихо шепнула Жюли:

— Мне кажется, она согласится.

Глория пошевелила губами, и обе женщины склонились к ней.

— Настоящая столетняя дама, — отчетливо выговорила Глория едва слышным голосом, — это я.

Председательша тяжко вздохнула.

— Она уперлась, — сказала Жюли. — Мне кажется, нам лучше оставить ее в покое.

— Но что же я скажу этим журналистам? — волновалась госпожа Женсон.

— Скажите им правду. Скажите, что здесь действительно живут две столетние дамы, но одна из них сейчас больна. Пусть отправляются ко второй.

— Жюли, пожалуйста, пойдемте со мной! Прошу вас, окажите мне эту услугу! Вы гораздо лучше меня сумеете все им объяснить.

Они действительно сидели там все впятером, окруженные грудой аппаратуры, и жевали сандвичи, но при их появлении дружно, как один, поднялись. Один из них, в куртке и каскетке с помпоном, улыбаясь двинулся им навстречу.

— Мадам, так значит, это именно вы…

Жюли не дала ему закончить.

— Нет, сударь. Я ее сестра. Все это довольно сложно, но вы сейчас все поймете.

И она начала свой рассказ. Он слушал и одновременно строчил в блокноте. Так-так… Пианистка? Отлично. А можно взглянуть на ваши руки? Потрясающе! Жюли Майоль? Да-да, через «й».

А Жюли уже не могла остановиться. После долгих шестидесяти лет настал наконец день ее славы.

— А давайте пройдем к вам, — предложил журналист. — Мы снимем вас дома и запишем ваш рассказ на пленку. Вы еще раз повторите все обстоятельства того несчастного случая. Если захотите, мы заснимем крупным планом ваши руки без перчаток. Прожить сто лет невелика хитрость, но вот прожить такую жизнь, как ваша, — совсем другое дело. Ради этого стоит сделать крюк.

Он говорил абсолютно серьезно, словно гурман в предвкушении вкусного блюда, и Жюли это не шокировало. В сердце ее поднималось в этот миг страшно забытое, невероятно нежное и очень сильное чувство — чувство, что она существует. Председательша радовалась, что все разрешилось так успешно, и, шагая рядом с Жюли, говорила:

— Спасибо вам. В конце концов, они ведь хотели интервью — вот они его и получат. Тем хуже для вашей сестры и для Джины. Пусть обижаются на самих себя. Знаете, то, что вы сейчас рассказали, это действительно потрясающе. Сколько страданий пришлось вам пережить! А для телевидения это просто настоящая сенсация! Да и для нашего «Приюта» тоже…

Жюли сидела в своей гостиной в клубах сигаретного дыма и говорила, говорила… Слова лились из нее рекой, и вместе с ними выплескивалось все, что годами ненужным грузом лежало в душе. Она чувствовала себя опустошенной и отмщенной… Она так никогда и не узнала, что именно в эти минуты Джина и Глория орали друг на друга по телефону, изощряясь во взаимных оскорблениях типа «интриганки» и «потаскухи, продавшейся ради рекламы»…