Один в чужом пространстве - Олег Приходько
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вы там были?
— Как-то… давно. Я не по этой части. Так, слышал… Там о ней вслух не говорят, она проходит под кодовым названием.
— Каким?
— Не помню.
— Постарайтесь вспомнить, Александр Иванович. Это важно!
Корзун наморщил лоб и, пока вспоминал, вывел четвертую строку: «чистый вес».
— Нет, не помню…
— А «чистый вес» — это что?
— Вес без котейнера. В контейнере делаются отверстия, туда вставляются ампулы. В зависимости от количества — вес. Потом они заливаются смолой.
— Дальше?
Напротив цифр «99, 99» Корзун написал: «пробность», но я решил не тратить время на уточнение этого понятия.
Расшифровка следующей строки превзошла все мои ожидания: боже, кок все просто! Там, где было единственное и такое загадочное слово «cherry», почти машинально физик черкнул… «цвет»!
Цвет! Ну, конечно, цвет, что же еще!
Он вернул мне книжку, записку и «паркер».
— Все?
— А что-нибудь еще?
Корзун усмехнулся, поежился, словно от холода.
— Откуда я знаю, что вам надо? — сказал, отвернувшись к окну. — Может быть, вас интересуют сроки изготовления, точка мгновенного парообразования… Что там еще может быть в характеристике такого продукта… ну реакция «К», реакция «ТЕМП», реакция «PFN»…
Он, конечно, издевался, прекрасно понимая, что я — ни бум-бум в этих делах. И я решил его наказать.
— Пишите! — вернул книжку. — Все пишите.
Он нехотя вернулся к своему занятию. Некоторое время я молча следил за его пером.
— А что будет, если открыть такой контейнер? — спросил.
— Ничего. Если ампулы целы, конечно.
— А если нет?
Он глянул на меня поверх очков, как на придурка, и засмеялся своим надтреснутым хохотком:
— Лучше не надо!.. Видите, я пишу: «точка мгновенного парообразования 37,7 °C»?
— И что?
— И — все! Вы вдохнете и… и хрен с вами, вы мне глубоко несимпатичны, признаться. Но в случае разгерметизации ампул произойдет мгновенное токсическое заражение местности.
Он стал писать что-то латинскими буквами дальше, а я вдруг вспомнил, как саданул дипломатом по оконной раме в гостинице, как отбил им щепу от перил, и похолодел…
— Значит, у нас эта ртуть не применяется, но производится?
— Молодой человек, я ведь не политик, я ученый. Стоило бы напомнить ему, что он вообще вахтер, чтобы не кочевряжился, но это могло все испортить.
— А при чем тут политика?
Взглядом он опять не преминул подчеркнуть мою неосведомленность.
— Вы же сами сказали: не применяется, но производится. Значит?..
— Продается? — догадался я. — Она что, дорогая?
— Не покупал.
— А все же? Примерно?
Он задумчиво уставился в потолок.
— Долларов четыреста, — бросил.
— Контейнер?
— Грамм!
Я невольно присвистнул.
— Все. Больше я вам ничем не могу быть полезен, — теперь уже окончательно вернул канцелярские принадлежности Корзун.
Я бесцеремонно вырвал из книжки две исписанные странички.
— Могу быть свободен? — не скрыл физик сарказма.
— А я вас не арестовывал. Спасибо за информацию.
Обмениваться рукопожатиями мы не стали. Корзун приоткрыл дверцу, поставил ногу на асфальт и обернулся ко мне.
— Хотите совет? — спросил. — Не связывайтесь: не удастся. Сопровождающий конвой в лифте меняется на каждом этаже по пути следования готовой продукции из лаборатории с полным документальным оформлением передачи груза. На каждом!.. Стреляют без предупреждения.
Настала моя очередь выразить сомнение по поводу его умственной полноценности: он что же, решил, что я готовлю ограбление секретного завода?!
Взгляд мой Корзун пережидать не стал. Обойдя «волгу», замер вдруг, потом вернулся и наклонился к окошку:
— Вспомнил!
— Что вы вспомнили?
— Кодовое название вспомнил.
— Ну?..
— «Красная вишня», — и, не прощаясь, побрел по тротуару в никуда.
— Мэни в филармонию трэба, — тихонько напомнил о себе импресарио.
— Давай.
«Значит, тридцать "кэгэ" по четыреста "зеленых" за грамм это… — подсчитывал я в уме под мерный шум двигателя, — это… получается, что на чердаке у Хобота я оставил двенадцать миллионов долларов?!.»
Красиво! На эти деньги вполне можно купить пачку «Кэмела», кроссовки, часы, заплатить за год вперед за квартиру и даже Мишке на собаку останется!
Вспомнив о «Кэмеле», я закурил. Вывод, который напрашивался из всей этой информации, был прост, как ливерная колбаса: помимо мафии, эмвэдэшников, безошников и прочих, в поисках пропавшего «дипломата», а стало быть, и меня, задействован весь военно-промышленный комплекс с его самым большим и старым генералитетом в мире!
16
«Нет гармонии. Нет гармонии… гармонии… Родина — это Россия? А Украина теперь уже как, не Родина?.. Родина — это "кто" или "что"?.. Двенадцать миллионов на чердаке у генерала КГБ! Пусть даже опального, отставного, покойного — все равно смешно. Ха-ха-ха!.. Впрочем, почему бы и нет? В стране, где пионеры обчистили склад показательной гвардейской десантной части, где у одного флота — два главкома-адмирала, по одному от разных держав… Да и не в стране вовсе, а на 1/6 части суши, которая и названия-то не имеет. Наши отечественные кретины задержаны где-то в Италии: торговали ураном-238. Америка охотно скупает секретные МИГи в частное пользование. На военной базе под Ригой готовят офицеров Ирака. Поставка "красной вишни" в страны Арабского Эмирата: самонаводитесь, ребята, нам доллары нужны!.. Господа, мы готовы продать Индонезии ракеты типа "Скад", вырученные деньги приплюсовать к тем, что получим от японцев за Курилы, и дружно, всем миром, пропить! Очень выгодное партнерство: по Даманскому дали один залп из установки "Град", и полуостров сгорел; братья-армяне дают по азербайджанцам двадцать ежедневно — и ни хрена, не горят! Господа, мы не прогораем!..
О чем я?.. А-а… Гражданское пробуждение, как же. Сын поруганного Отечества, пуп Земли: "ищут прохожие, ищет милиция…" "Мой дом — моя крепость". А у меня нет дома. И нет крепости. Я — волк, который гуляет сам по себе. Ни морали, ни души, ни духа — бизнес! Служите музам? Очень хорошо! Почем нынче билеты в филармонию? На Рахманинова?.. А-а! Хватит блефовать: наше дело правое, наше дело левое… Ложь! Будь оно все проклято!.. Где ваш хваленый гуманизм? В чем ваше милосердие? Мишка, вот моя Родина… Интересно, почем нынче собаки? Мне нужна большая, чтобы всех съела…»
Я сижу в темном зале филармонии. Без градусника знаю: где-то под сорок. Тошнит. Трясет всего. Холодный пот выступает. А еще этот хмель «кафешантана»… Теперь — все, не остановится. Делаю отчаянные попытки сосредоточиться на чем-то одном — не получается: мыслям тесно в чугунной башке. Очень болит затылок; во рту — привкус красной вишни. Лампы на сцене расплываются. Туман. Музыка — какофония. Нет гармонии. Много оркестра — почти нет рояля: не слышу. Валерия маленькая такая… Она работает, засучив рукава. Пашет. Вкалывает. Там, у Хобота, было совсем не так… Пропала гармония, перестала существовать не то для нее, не то для меня… Кажется, Рахманинов уехал отсюда в Америку? И правильно сделал. А что, если и мне? У меня — капитал двенадцать миллионов долларов. Открою частное сыскное агентство — Квадрат от зависти лопнет!..
«Зараз "адажио" писля "аллегро" будэ и кинэць», — так Толик объяснил. Смешно очень сказал, но ведь знает! А может, он тоже из несостоявшихся?.. Интересно, это уже «аллегро» или еще «адажио»? В том смысле, когда освободится Валерия? «Спасите меня, я умираю!» Нет, не нужно. Не нужно показываться перед ней таким. Где здесь выход?.. Если бы кто-нибудь на свете знал, как мне надоели эти кошки-мышки, эта болезнь, это тупое, безысходное, безжалостное одиночество!.. При чем тут распад державы, если человека просто гложет одиночество? И в Киеве, и в Москве — тоска! Paботать, как папа Карло, получать, как Буратино, без конца вертеться, как грешник на сковородке, в поисках пропитания, а потом, когда уже под пятьдесят, оглянуться и увидеть, что «поздно, Маша, пить боржоми», все чужие вокруг, все чужое… Возраст романтики кончился. Хочу иметь детей, хочу, чтобы на моей кухне пахло щами и бисквитом, а за окном шел снег. Не из вишневых лепестков, а настоящий. Хочу на пенсию, хочу гараж с какой-нибудь ржавой «мыльницей» и приемник «Альпинист» — окно в мир…
Нужно уходить, иначе Валерия с Рахманиновым научат меня краснеть, и перед тем, как ударить пяткой в лоб, думать: а хорошо ли я поступаю? Эта какофония делает меня сентиментальным. Похоже, под ее воздействием я и рассиропился…
Музыка обрывается. Что-то в сердцах говорит дирижер. Кто-то занудно подстраивает какой-то инструмент. Постукивание палочки. Тишина… (Какое у меня сиплое дыхание!..) Повторяют «адажио» (или «аллегро»?). Жар. Хочется прилечь, припасть щекой к холодной земле, втянуть живительную влагу всеми порами… Никогда не болел, и вот теперь нашел время и место. Ох, как плохо!