Порох из драконьих костей - Владимир Аренев

В этом был весь дядюшка Никодем. Точнее, конечно, никакой не дядюшка, а просто старинный приятель отца ещё со времён войны.

Собственно, оттуда де Фиссер таким и вернулся. На войне его взвод попал в окружение. Марта не знала подробностей, отец не любил рассказывать про те дни, но что-то там произошло. Что-то, после чего де Фиссер стал вот таким.

Пару лет назад Марта взяла и сравнила немногочисленные фото, на которых он был вместе с ними. Добрый дядюшка Никодем с годами совсем не менялся. Он всегда выглядел лет на двадцать: русые волосы, голубые глаза, ямочки на щеках, белозубая улыбка. Такой смешной!.. В детстве Марта даже обижалась, что приходится называть его дядюшкой: лучше бы де Фиссер оказался её старшим братом!.. Это же здорово, когда у тебя старший брат красавец, вдобавок — умеющий говорить на разные голоса. Как он рассказывал ей сказки, ох, Марта всегда хохотала, не могла сдержаться! Он ведь не прикидывался, голоса сменялись в де Фиссере сами по себе, словно кто-то невидимый дёргал туда-сюда настройку частот в приёмнике. И поэтому Великая имперакрыса могла говорить у него басом, Атаман огнивых псов лаял фальцетом, а Нусскнакер-младший выкрикивал приказы женским голосом, с этакой лёгкой надломанной хрипотцой.

Постепенно Марта научилась различать голоса, их у де Фиссера было ровно десять, один женский, остальные мужские. С годами они ни капельки не старели — да и с чего бы им стареть, если лицо остаётся прежним?

Иногда Марта думала, что все эти дядюшкины странности вообще не связаны с войной, только с его характером. Он выглядел как мальчишка и вёл себя как мальчишка. Он был выдумщик и поэт, всё время куда-то спешил, всегда рассказывал невероятные истории, надолго пропадал, потом заявлялся поздним вечером или на рассвете, весь пропахший специями, морем, приключениями. Мама не воспринимала де Фиссера всерьёз, но смеялась над его шутками, а Элиза — напротив, не смеялась и дядюшку не любила.

— Это ты? — Мачеха выглянула в прихожую: руки в муке, волосы собраны так, чтобы не мешали; рукава серой водолазки лишь слегка закатаны. Марта удивилась: да откуда у Элизы вообще водолазка. — Надолго?

— И я рад тебя видеть. — Дядюшка Никодем размашисто взмахнул рукой и поклонился. Висевшие у него на шее жетоны глухо звякнули. — Не переживай: перекинусь парой слов с фельдфебелем и побегу дальше.

Мачеха кивнула.

— Можешь, — сказала, — не спешить. Минут через сорок будет готов пирог. Попробуете вместе с фельдфебелем.

— Мир полон сюрпризов, — стариковским голосом шепнул Марте де Фиссер, когда Элиза ушла. — Если бы я лучше относился к людям, решил бы, что она собирается меня отравить.

— «Лучше»?

— Ну да. А так я точно знаю: ей для этого не хватит ни смелости, ни сноровки. Эй, — добавил он женским голосом, — а ты действительно сильно изменилась, красавица моя. Прежняя Марта… она бы хоть улыбнулась. Согласен, это была не лучшая из моих шуток — и всё же.

Марта пожала плечами:

— Тем, кто не является по полгода, — никаких поблажек!

Он вскинул руки, жетоны снова зазвенели. Марта не понимала, как им это удаётся: дядюшка всегда прятал жетоны под одеждой, видны были только тусклые цепочки с крохотными звеньями.

— И снова повторю: невиновен! Для меня всё пролетело как единый миг. Я был, знаешь ли, в Захолмье, выступал на свадьбе у тамошнего принца. А время в Холмах течёт по-другому… погоди, вы теорию относительности-то проходили?

— Хватит топтаться в коридоре! — позвал отец. — Марта, хорошая же из тебя хозяйка!

— Да мы идём, идём! — Дядюшка Никодем подмигнул ей и взмахнул рукой, дамы, мол, вперёд.

Сам он подхватил с пола пакет, которого Марта прежде не замечала, и поволок, улыбаясь этой своей наглой мальчишечьей улыбкой. Но в комнату пакет не попал: на полпути де Фиссер аккуратно постучал в кухонную дверь, приоткрыл её и о чём-то пошептался с Элизой. Марта услышала только: «Не надо, я на минутку… пусть… потом как-нибудь…» — после чего гость наконец-то вошёл и сел за стол, уже без пакета.

— Ну, — сказал он голосом печального философа, — и где же обещанный кофе?

Отец разлил кофе и к кофе, а Марте заявил, что ей пора делать уроки.

— Пусть посидит, — попросил дядюшка Никодем. — Рассказывайте, как вы тут.

Отец пожал плечами.

— Осваиваюсь. Вот, на работу устроился.

— А я только недавно из командировки, — всё тем же раздумчивым голосом сообщил де Фиссер. — Мир — удивительная штука, как ни крути. Вот ты, Марта, слышала, например, что на Синдбадовых островах живёт племя, которое питается фантазиями? Ну то есть буквально: у них, помимо вождей, жрецов, охотников и пивоваров есть грёзники. И эти грёзники вымечтывают по заказу племени когда что: куриц там, кроликов, бананы всякие, хлеб. Даже семечки. А если грёзник по-настоящему хорош — то семечки без шелухи, представляешь!

— Что-то я запутался, — сказал отец. — Зачем же им тогда охотники? Если — даже кроликов, а?

— Ну, это как раз понятно, — вмешалась Марта. — Грёзников-то им кормить нужно. А мечтами сыт не будешь!

— Эй, красавица, ты откуда всё знаешь?

— Нам классе в шестом рассказывали. Или в седьмом? — Марта потёрла подбородок и нахмурилась, как будто пыталась вспомнить. — На… — Тут она не выдержала, хихикнула. — На литературе, когда сказки проходили.

Отец с дядюшкой переглянулись, и де Фиссер расплылся в улыбке. Даже отец улыбнулся, и Марте впервые за много дней стало спокойно и хорошо. В этом тоже был весь дядюшка: почти волшебным образом мир вокруг него сам собою делался чище и уютней. Жаль — ненадолго; потому что дядюшка никогда не задерживался на одном месте, всегда спешил, всегда где-нибудь ещё его ждали дела.

— Ну ладно, — сказал де Фиссер, отпив кофе, — ладно, Похитительница Сердец. Так чем же ты сейчас увлечена? Какие тревожат твою душу мысли, какие надежды?

Марта пожала плечами:

— Да так… Разные.

Об Элизе и Бударе дядюшке не расскажешь, о проблемах с костями тоже. Вот, подумала она, раньше я от него ничего не скрывала, разве только какие-то вещи, за которые мне было стыдно. А теперь всё по-другому.

Он смотрел на неё, чуть приподняв левую бровь, всё с той же насмешливой улыбкой.

— Кстати, — сказала Марта. — Мы сейчас проходим историю драконов, а вы же где только ни бывали. Может, слышали какие-нибудь интересные штуки, с ними связанные?

— Ещё бы! Полным-полно, если все рассказывать, нам и месяца не хватит! О чём именно ты хочешь услышать? О мечах, которые изготавливали из драконьей кости? Такой меч никогда не ломался, но уж если ты вынимал его из ножен, следовало напоить клинок кровью — иначе он мог обернуться против тебя. А книги в переплёте из драконьей кожи считались самыми долговечными, только читать их было трудно: всё время казалось, что кто-то нашёптывает тебе совсем другие слова, причём на твоём родном языке. — Дядюшка пристукнул пальцами по столу, раздумчиво нахмурился. — Ещё есть история о радиоприёмниках: мембрану к ним изготавливали из драконьей чешуи, и такой приёмник настраивался на станции, которых вроде бы и не существует. А в Зашишижье годах в пятидесятых из драконьей кости изготавливали зубья для бороны и распахивали ими тундру. Она родила щедро лет пять-шесть, приставы писали, что буквально метлу воткнёшь — и расцветает.

— И чем, интересно, плодоносили у них мётлы?

— Не важно чем, о Прозорливая, важно — как долго. Году на седьмом всё это прекращалось. Земля становилась бурой, наружу вместо колосьев пробивалась железная стружка — острая, ржавая. Она ранила оленям копыта, собаки все поголовно хромали, а волки и песцы просто покинули те края, ещё раньше. И птицы улетали, не хотели вить гнёзда. Остались мухи — такие, знаешь, крупные, переливчатые. Они даже не садились на тебя, просто летали и ждали, пока раны от стружки загноятся, пока упадёшь и уже не сможешь подняться.

— Рассказал бы ты что-нибудь повеселее, — заметил отец.

Дядюшка Никодем пожал плечами (жетоны снова звякнули):

— Как-то больше ничего в голову и не приходит. — Он улыбнулся Марте: — Слушай, Милосердная, нам бы тут парой слов перекинуться, ты не против?

— Пойду запишу всё это, — сказала Марта. — И мне ещё позвонить надо было, кстати.

Про позвонить она даже не выдумала: хотела спросить у Чистюли, как там его отец, но забыла.

— Да как, — отозвался Бен. Голос у него был непривычный. Вроде спокойный, но что-то такое звучало, Марта пока не могла понять, что же именно. — Нормально всё. Гиппель его вызвал, работы выше крыши. Внушение сделал, наивный. Как будто оно поможет, внушение.

— Чего киснешь? Не дома сидит — уже хорошо: не будет нависать, сам говорил. Ты давай на понедельник не забудь отпроситься, вечером собираемся же.

— Считай, отпросился. Уйду — никто даже не заметит. Слушай, Марта, а что там у Ники… ты не в курсе, она с этим, как его, с Вегнером, типа, общается?