Злые чудеса - Александр Александрович Бушков

скажешь? Есть оно или его нет? И можно ли сказать, что сейчас его нет, а раньше было?

Он призадумался, но совсем ненадолго, уверенно сказал:

– Вот это вопрос посложнее, командир. По-разному люди думают, одни говорят, что колдовство изошло на нет в старые времена, другие – что и до сих пор по глухим углам что-то такое встречается. Разное болтают, не раз приходилось слышать и так, и этак…

Он стал уклончив, что ему, в общем, было не свойственно. Но это мне нисколечко не мешало, я вовсе не собирался что-то от него выведывать. И развил свою мысль дальше, как задумал:

– Ну а приходилось тебе слышать про колдовское умение меняться душами? С другим человеком?

Он непритворно задумался, ничуть не удивившись вопросу – такой уж он был, вологодский мужик, не припомню, чтобы его могло что-то удивить. И в конце концов мотнул крупной головой:

– Никогда о таком не слышал…

Возможно, ему и стали любопытны мои вопросы, не походившие ни на какие прежние, но он любопытство редко проявлял, разве что чисто служебное, в разведпоиске.

– А про колдовские хомуты доводилось слышать?

– Отродясь не приходилось, – снова мотнул он головой, на сей раз не задумываясь. – Только про те, без которых ни одна лошадиная упряжь не обходится…

Мне пришла в голову неприятная мысль – сейчас я веду себя, как пацан, у которого хватило ума в сложной ситуации попросить совета у взрослого, умудренного жизнью человека… но что делать и как быть, если таких советов нет? Больше не было у меня вопросов, и я, подумав кое о чем насквозь практичном, житейски знакомом, встал:

– Пойдем-ка, есть насквозь служебное дело…

Так оно и обстояло, и дело это отняло совсем немного времени. Вещмешок Гриньши как испарился, не было его ни на обычном месте, ни вообще в помещении. Пропал начисто. Ребят я принялся расспрашивать настойчиво, собрав всех вокруг себя, и сразу же Веденеев охотно признался: он (единственный) видел, как Гриньша уходил ночью с «сидором» на плече, в чем Веденеев не усмотрел ничего странного или необычного, а уж тем более подозрительного. Многие так поступали, носили симпатиям гостинец в «сидоре»: консервы, хлеб, вообще, все съестное или лакомое, что удавалось раздобыть путем солдатской смекалки. Не под мышкой же нести? Особенно если завернуть не во что, а в карман гостинцы не взлезут.

Вот только вместе с вещмешком пропало все Гриньшино богатство – те самые как бы законные трофеи, брать которые не считалось зазорным. Я, как и другие, знал: там и золотые вещицы, и серебряные, и золотые монеты, которые мои орлы при наступлении нашли в посеченном осколками «эрэсов» немецком штабном автобусе, мимо которого в горячке пронеслась, не задерживаясь, бравая пехота (судя по чемоданам из хорошей кожи и висевшей в углу шинели с полковничьими погонами, драпал какой-то тыловой хомяк, что и другие пожитки подтверждали). Все Гриньшины накопления пропали бесследно – и унес он их, конечно, в «сидоре». Как будто заранее знал, что не вернется…

В комнатушку к себе я вернулся еще более подавленным – рассуждая логично (пусть и с позиций насквозь дурной логики), исчезновение вещмешка с ценной поклажей опять-таки, как патрон в обойму, входило в ту самую фантастическую версию, которую сознание отказывалось принимать, но она упрямо лезла в мозги…

Если допустить шальные, фантасмагорические, невозможные догадки, несмотря ни на что, упорно складывавшиеся в стройную, непротиворечивую версию… Пусть даже в нее не верится совершенно…

О хомутах речь сейчас не идет. Дело совсем в другом. Если допустить, что Гриньша со своими чертовыми умениями происхождением из таежной глухомани все же нашел способ улизнуть от войны, при котором уличить его решительно невозможно… Если у того младенца, что смирнехонько лежит сейчас в оцинкованном корыте, своей осталась только внешность, а душа у него другая…

Дезертирство удалось как нельзя лучше. Конечно, оно связано с кучей неудобств – много времени пройдет, прежде чем младенец подрастет настолько, что, не вызывая подозрений окружающих, сможет проявить кое-какие взрослые привычки. К тому же дети подвержены хворям, иногда заразным и смертельно опасным. И все же овчинка безусловно стоит выделки – когда малыш подрастет, война кончится, уйдет в прошлое.

И ведь решительно ничего не поделаешь! Что можно сделать полугодовалому младенчику, и кто вообще поверит, даже лейтенант-лобастик, если я сам в глубине души не верю? Поддавшись минутному нахлыву фантасмагорий? Нет ровным счетом никаких оснований той же военной прокуратуре устраивать в доме обыск. Да и найди они что-то… Эта Ирина показалась мне неглупой. Скажет с честными глазами, что вся эта благодать ей от отца досталась, в подполе была закопана – и кто будет разыскивать на соседнем фронте командира автобата по такому пустяковому поводу, не имеющему никакого отношения к военным делам? А ребеночка будет на что поддержать…

Гриньша ее, конечно, ни во что не посвящал – какая мать на такое согласится? Сказал что-нибудь вроде: один я, как перст, нет у меня ни семьи, ни близких, случись что со мной на опасных военных дорогах, пропадет добро, так что сохрани уж, если от меня не будет писем, продавай помаленечку, содержи мальца в достатке… Но случилось еще печальнее: ночью принес, а утром умер в одночасье. И концы в воду. И нет смысла говорить по душам с лобастым стажером, хоть он и ведет себя странновато, как человек, имеющий свое, отличное от остальных мнение о происшедшем. Если он верит в хомуты, во все остальное может не поверить, а если и поверит, что мы с ним можем сделать? Перед нами стена, которую лбом ни за что не прошибешь, и пытаться нечего…

Всё. Со старшиной Бельченко я больше не говорил ни о каких странностях и ни разу не пересекался с лейтенантом-забайкальцем, ни тогда, ни потом. Гриньшу (умершего, как авторитетно заявил Климушкин, от паралича сердца) похоронили на том же кладбище, что и Бунчука с Веней, с могилой, гробом и памятничком с красной звездочкой. Я, разумеется, на похоронах был, а как же иначе?

А через десять дней дивизия двинулась на фронт, и навалились привычные, но оттого не ставшие более легкими заботы. Все случившееся в том городке отодвинулось далеко-далеко.

Вот только через пятнадцать лет… Но это дорасскажу потом, время позднее.

Красноярск, январь 2023

Терминатор в тереме

Антинаучная фантастика

Бесславной кончине российской интеллигенции всех мастей и оттенков с облегчением посвящается

Документы из одного тайника

«Батька Зюгач!