Эдельвейс - Лебедев Andrew

– И лично ваша мудрость, товарищ Сталин, – вставил Берия.

– Ладно, погоди, – Вождь недовольно прервал льстеца, – мы успели эвакуировать нашу промышленность, а противник не рассчитывая на это, не создал у себя стратегической авиации, способной долететь до Уральских гор. В этом мы переиграли Гитлера и его приспешников.

Сталин несколько раз пыхнул своею трубочкой, пустив по кабинету облачка ароматного дыма.

– Несостоявшийся поп, – подумал про себя Берия, – окончил бы семинарию, стал бы дьячком, а потом иереем, пускал бы дым из кадила и тоже поучал бы прихожан, как меня теперь поучает.

– Но игра еще не выиграна, Лаврентий, – сказал Сталин, понизив голос, – мы выиграли один ход и сейчас под Сталинградом мы поставили на карту все, все наши козыри, но противник выложил далеко не все свои тузы, противник еще сильнее нас.

И теперь решается наша судьба.

Берия напрягся в ожидании того, какой вывод из своих слов сделает сейчас Хозяин.

– В прошлый раз я спрашивал тебя, сможем ли мы сохранить государственное устройство нашего Советского Союза, сможем ли мы сохранить завоевания Ленинской революции, если мы потеряем Сталинград? И я сам отвечу тебе теперь, что Сталинград это наш последний бастион, Лаврентий.

Сталин сделал многозначительную паузу и махнул в воздухе рукой, будто ставил точку или восклицательный знак.

– А это значит, и то, что лично для тебя, Лаврентий, лично для тебя это тоже последний бастион, ты понимаешь это?

– Я понимаю, – Берия снова сглотнул слюну.

– А ты все наряжаешься в дорогие костюмы, – сказал Сталин, – в костюмы по пять тысяч рублей за штуку.

Берия вытянулся едва не по стойке смирно. И ужасно чесалось в том месте, где свалялись скрутившиеся трусы, прижатые натяжением новых американских подтяжек.

– Если немцы возьмут Сталинград, Лаврентий, то нам с тобою несдобровать, нам с тобой негде будет скрыться, Лаврентий, ни на каком Кавказе, ни в Сухуми, ни в Батуми, ни в твоем Зугдиди, – сказал Сталин.

– Он прямо мысли мои читает, – ужаснулся Берия мгновенно вспотев, – мне до него, как до Луны пешком, я только подумал, а он уже говорит…

– Вот-вот, – как бы подтверждая догадку Берии, закивал Сталин, – и все твои планы по эвакуации вождей никому не нужны, не будет в них проку, если мы сдадим Сталинград.

Берия глядел не мигая.

– А отсюда вывод, – сказал Сталин, – рассматривай наш успех или неуспех под Сталинградом, как решение твоей личной судьбы, ты понимаешь меня?

Берия понимал.

Он очень хорошо понимал.

Если падет Сталинград, а за ним Кавказ, то в оставшиеся у Сталина два-три месяца, в которые немцы будут перегруппировывать свои силы для последнего броска на Москву, Сталин успеет расстрелять все свое окружение, свалив на него вину за проигранную войну. И среди расстрелянных, первым будет он – Берия.

И именно тут в голове у Берии стала зарождаться некая новая совершенно оригинальная идея.

– Прав Сталин, нужно на шаг переигрывать противника, – подумал Берия, – но в такой ситуации его личный противник не только наступающие на Сталинград немцы, но и сам Вождь, но и сам Сталин. И случись немцам взять Сталинград, не Гитлер расстреляет Берию, а Сталин. И поэтому… Поэтому надо искать выход. …

Потом, через два с половиной года, весной сорок пятого, когда разведке Берии и Судоплатова стали известны факты переговоров Гиммлера с Аленом Даллесом, суть которых была в сохранении в послевоенной Германии сил безопасности – гестапо и СД, Берия вновь был в паническом страхе… – неужели Вождь не догадался и не догадается, что Берия осенью сорок второго тоже был готов пойти с Гитлером на подобные переговоры, о сохранении в послевоенной России сил безопасности под его Берии руководством…

Но, Сталин, если и понял это, то до поры решил не подавать вида…

А Берия тогда сделал для себя вывод, что беда Гитлера и беда Канариса были в том, что на начальном этапе войны, глава разведки не входил в ближний круг… …

– Рейхсфюрер, мы имеем абсолютно достоверную информацию о том, что группу фон Линде будет встречать такая же группа русских коммандос, мы знаем их численность, а также время и место, где будет организована засада.

Говоря это, Шелленберг, как это часто бывало с ним, загадочно улыбался.

– Прям, как Джоконда кисти Леонардо, – подумал про себя Гиммлер, – словно знает что-то такое сокровенное, другим неизвестное, и не говорит.

– Неужели у вас с русскими установились бартерные отношения равноценного обмена информацией? – иронично спросил Гиммлер, – вы им, а они вам в том же объеме!

Русские что? Хотят сделать любезность или это нечто иное?

– Рейхсфюрер, – мягко, дабы не показаться шефу более умным, чем сам шеф, Шелленберг принялся за объяснения, – в соприкосновениях двух разведок всегда происходит некая игра, в расчете на неблагоприятный исход той или иной компании, и разведчики, будучи людьми из плоти и крови, пытаются заручиться какими-то гарантиями на тот случай, если их сторона проиграет.

– Вы хотите сказать, что и у нас, с нашей стороны это тоже возможно? – спросил Гиммлер.

– Я просто хочу сказать, что сейчас русские ближе к катастрофе чем мы, и поэтому они ищут себе место в послевоенном устройстве мира, – ответил Шелленберг.

Гиммлер кивнул и жестом руки дал знак, что разговор закончен и он желает, чтобы его оставили.

Шелленберг молча поднялся из кресла и взмахнув рукой в нацистском, принятом в СС за уставное – приветствии, вышел из кабинета.

Гиммлер снял очки, и положив обе руки на стол, крепко сжав их в кулаки и откинув голову далеко назад, закрыл глаза.

– Рано… Рано он начал атаку на Геринга. Если на Восточном фронте все рухнет и провалится в тартарары, то жирный боров отвертится и Гитлер ему снова все простит. Потому что именно личная симпатия, именно старая дружба, именно доверие, завоеванное еще в молодости – психологически срабатывают сильнее чем сто тысяч аргументированных доводов против того, что этому человеку можно доверять. Ах, почему Гиммлер не стал тогда в двадцать третьем году другом фюрера? Тогда в Мюнхене. Ведь он тоже, как и Геринг был тогда в Мюнхене и участвовал в путче! Но Геринг был ранен и попал в тюрьму и Гитлер стал считать Геринга своим другом и преемником. А Гиммлеру так и не удалось встать в самый ближний круг преемников, какими стали для Фюрера Геринг и Рудольф Гесс. Даже после той огромной услуги, которую Гиммлер оказал Фюреру после того, как в ночь длинных ножей они свалили толстого гомосексуалиста Рэма с его коричневыми СА… Даже после этого, Гиммлер хоть и стоял всегда рядом… Но оставался для Гитлера только чем-то вроде его овчарки Блонди. Но не другом, каким являлся для Гитлера Геринг. Поэтому, рано…

Рано начал Гиммлер атаку против жирного борова, против этого нахватавшего себе всех мыслимых и немыслимых титулов бывшего летчика – ныне рейхсминистра авиации, председателя Имперского совета по обороне, ответственного за "четырехлетний план", главного лесничего, и прочая и прочая и прочая…

Гитлер всегда простит Герингу любой из его проколов.

Ну и что с того, что нет у Германии стратегической дальней авиации, с которой можно было бы долететь до Урала?

Вон и гроссадмирал Денниц жалуется, де Геринг не дал разрешения на создание морской авиации, как отдельного рода ВВС, а ведь из-за этого действие "волчьих стай" в Атлантике против англо-американских конвоев – вдвое или втрое менее эффективны, чем могли бы быть. Во всем мире – и в Америке и в Англии и в Японии и даже в России – морская авиация существует и подчиняется морскому командованию.

А этот жирный боров и ревнивец он просто упрямо уперся в своем ревнивом высокомерии и сказал, – де все что летает – это моё! И Гитлер сказал, – Герман знает, что надо Германии, оставьте его в покое. И ни Денниц, ни Рэдер не смогли убедить фюрера в том, что морская авиация нужна.

Поэтому, Гитлер все простит Герингу. Простит ради их ранней дружбы и совместного сидения в тюрьме тогда после путча в двадцать третьем году.

Гиммлер раскрыл глаза, потряс головой, как это делает собака, когда встряхиваясь как бы приходит в себя.

– А вот Сталин, насколько известно Гиммлеру, как его информируют люди из отделов политической и военной разведки, вот Сталин, тот не имеет друзей. Тот тоже имел их, когда сидел в ссылке при царе. Но в тридцатые годы, тридцать седьмом, Сталин развязал себе руки от химер дружбы и юношеских привязанностей. Он всех своих друзей пересажал и перестрелял.

Может, настанет пора и Гитлеру избавиться от друзей молодости, от первых соратников по борьбе?

И тогда он – Гиммлер встанет на место Германа Геринга – первого заместителя фюрера, его преемника и наследника.

Ну что ж, а пока надо готовиться к этому.

И это дело…

И это дело с этими коммандос там на Кавказе – эти люди из горных егерей генерала Конрада, это дело надо взять на контроль, пусть они сгинут в вечных снегах.