Ватикан - Антонио Аламо

Кардинал Малама бурно выразил свое полное согласие с архиепископом Ламбертини.

— В Сан-Дамазо, — продолжал между тем архиепископ, — чтобы привести хотя бы один из множества примеров, достойных обсуждения, зарегистрировано не менее двухсот убийств, и среди святых есть небольшая группа, которая весьма своеобразно толковала пятую заповедь, однако Церковь до сих пор не изгнала их из лона своего. Наверное, тому есть какая-то причина, вам не кажется, брат Гаспар? Или вам известно более, чем самой Церкви? Святой Доминик де Гусман заставил взойти на костер не одного человека, он тоже думал, что учение есть нечто более святое, чем человеческая жизнь. Вы, брат Гаспар, носите рясу ордена, основанного святым Домиником, а одна из целей, с которой он был основан, и вы не можете отрицать этого, состояла в том, чтобы превратиться в молот еретиков.

— Да, но…

— Никаких «но», брат Гаспар, никаких «но», учение не всегда прозрачно, как родниковая вода, иногда и оно подвергается смуте, так что ваша щепетильность мне непонятна, если только, конечно, вы на нашей стороне и, в свою очередь, не одержимы дьяволом.

— Насчет этого можете быть спокойны, ваше высокопреосвященство, — ответил брат Гаспар.

— Надо его убить, — вновь вмешался кардинал Малама.

— Минутку, — перебил его секретарь Кьярамонти монсиньор Луиджи Бруно. — Действительно ли мы должны настолько серьезно относиться к угрозе, которая, похоже, испугала брата Гаспара? Я хочу сказать, что… Способен ли он на такое? Способен ли? Уже не раз ходили слухи, которые, к счастью, не подтвердились, как, например, когда он сказал, что собирается продать Сикстинскую капеллу японцам, а потом, когда настала решающая минута… Да, когда пришла решающая минута, он так и не осмелился. Собака лает — ветер носит. Так что я не уверен.

— А вы что думаете? — спросил кардинал Кьярамонти, глядя на монаха. — Следует ли нам воспринимать эту угрозу всерьез?

— Я… — начал доминиканец. — Я уже сказал вашим высокопреосвященствам, что думаю, что… Нет… Почему… Но… В конце концов, он действительно сказал мне, что… Но я не знаю…

— Чего? — спросил Кьярамонти.

— Искренне говоря, я… Его душевное состояние — как бы точнее выразиться? — очень изменчиво, а реакции непредсказуемы.

— Он одержим, — сказал кардинал Малама.

— Не могли бы вы совместными усилиями изгнать из него беса? — спросил монсиньор Луиджи Бруно голосом, в котором угадывалась ирония.

— Да, но убийство — гораздо проще и эффективнее, — ответил кардинал Малама с обескураживающей беспечностью.

— Итак, убийство? — сквозь зубы спросил Кьярамонти, глядя на каждого, словно спрашивая согласия.

— Да, — ответил кардинал Малама.

— Да, — в свою очередь подтвердил архиепископ Ламбертини.

— А что скажет его преосвященство Ксиен Кван Мин?

Сказать его преосвященство так ничего и не сказал, но, продолжая улыбаться, слегка кивнул.

— Куда вы, брат Гаспар? — спросил кардинал Кьярамонти.

— В уборную.

— В уборную…

— Да, — ответил тот, засовывая сандвич в карман своей сутаны и снова повергая в удивление всех присутствующих.

Открыв дверь, он вышел из зала и пошел по коридору, причем в голове у него проносились примерно такие мысли: «Неужели это возможно? Они хотят убить Папу? Кто бы мне сказал, с чем мне придется столкнуться, прежде чем я поспешил в Ватикан. Косме предупреждал меня, чтобы я держался осторожнее, но такое? Вот так, нежданно-негаданно, оказаться в самом центре безумного заговора с целью убить Папу? Убить Папу! Да, но не любого Папу, а Папу, одержимого бесом! Неужели до них до всех еще не дошло, что мы живем в двадцать первом веке? Сам себе не верю! Поехать в Рим, чтобы утратить веру!»

Всем нам нравятся сильные эмоции, почти пророчески сказал Папа в то самое утро 4 ноября, но после полудня брат Гаспар окончательно убедился, что запас его эмоций исчерпан, а дело в том, что когда он мочился, то вдруг почувствовал, что кто-то стоит за ним, вследствие чего словно остолбенел, волосы на всем теле встали дыбом и процесс прервался, когда оказалось, что это не кто иной, как тот, кого он больше всего боялся, — кардинал и архиепископ Лусаки, его высокопреосвященство Эммануэль Малама, который, встав рядом с доминиканцем, расстегнул пурпурную мантию, вытащил член и, как моментально убедился бедняга Гаспар, принялся удовлетворять свои естественные физиологические потребности. Монах, непонятно почему, не мог оторвать глаз от этого зрелища, пока не услышал прерывистый шепот кардинала:

— Брат Гаспар.

— Ваше высокопреосвященство?.. — ответил брат Гаспар, прямо взглянув ему в глаза.

— Как вам нравится все, что тут происходит?

— Невероятно интригующе, — с не совсем подобающей месту и времени искренностью ответил монах.

— Мы обязательно должны сегодня увидеться, — последовал ответ.

— Несомненно, — сказал брат Гаспар.

— Я хочу сказать… Встретимся наедине, без Кьярамонти и остальных.

— Да, — кивнул Гаспар.

— Я знаю, они испытывают вас.

— Что?

— Да, брат Гаспар, они постараются убаюкать вас лестью, милостями, обещаниями материальных благ, но не поддавайтесь, храните благоразумие и взвешивайте все хорошенько, прежде чем дать свое согласие.

— Да.

— Есть важные обстоятельства, которые вам необходимо знать.

— Да, — повторил брат Гаспар.

— Кое-что, чего вы еще не знаете.

— Вполне вероятно, — согласился монах.

— Да. Вы тоже заметили, верно?

Гаспар кивнул.

— Да?

— М-м.

— Не верьте Кьярамонти, он тоже одержим. Вы это заметили, не правда ли, брат Гаспар?

— Да, — ответил тот.

Кардинал стряхнул последние капли, спрятал член в исподнем и немного отстранился, чтобы застегнуть мантию.

— Ватикан — логово демонов. Это зараженный город!

— Да, — сказал брат Гаспар, словно поверив правде этих слов.

— Я зайду к вам в гостиницу в половине шестого вечера. Вас устраивает это время?

— В половине шестого. Замечательно.

— К этому времени я освобожусь.

— Как скажете, ваше высокопреосвященство.

— А теперь мне надо вернуться на собрание, но вы не падайте духом и, разумеется, не говорите ни Кьярамонти, ни кому другому о нашем разговоре и о том, что мы встречаемся сегодня вечером. Их высокопреосвященства ужасно мнительные. Никому и ничему не верят.

Гаспар кивнул.

Затем его высокопреосвященство кардинал Малама хлопнул его по плечу, заговорщицки подмигнул и сказал:

— Держитесь осторожней, никому ничего не обещайте, не посоветовавшись со мной. Это важно. Понимаете? От этого зависит наше вечное спасение.

— Да, — ответил бедняга Гаспар.

Потом (но только потом, когда Малама уже ушел) продолжил мочиться.

IX

По самой своей природе Церковь — общество неравное, которое делится на две категории: пасторов и паству. Только иерархия позволяет двигаться вперед и осуществлять контроль.

Бедный Гаспар, он рассчитывал столкнуться в Ватикане с кое-какой коррупцией, кое-какой развращенностью, кое-какими грязными делишками — почему бы и нет? — ведь не случайно речь шла о средоточии власти, а власть, как известно, не обходится без вышеупомянутых вещей, но такое?! Этому невозможно было даже подобрать названия. Было ясно, что наименее серьезное, что он может сказать их высокопреосвященствам, подумал Гаспар, было то, что они не воспринимают во всей его глубине образ Христа, равно как было ясно и то, продолжал размышлять он, что они лишились рассудка. Убить Папу! Разве брат Гаспар, член ордена братьев-проповедников, разочаровавшийся в церковной помпезности, не должен был взять дело в свои руки и помешать их высокопреосвященствам и архиепископам довести до конца преступный план, подробности которого они, должно быть, обсуждали в эти самые минуты? Так ему показалось, и, вскоре после того как его высокопреосвященство кардинал Эммануэль Малама оставил его справлять свою нужду, он сполоснул лицо, руки и затылок, вышел из уборной, прошел по коридору и спустился по пышной лестнице, твердо решившись покинуть Епископский дворец и во всем признаться первому же встречному полицейскому, который, несомненно, выслушав эти ужасы, поспешит отвести его к своему начальству, и тогда брат Гаспар не остановится, пока не расскажет все секреты происходящего в курии, которые ему удалось раскрыть и которые подтачивали изнутри ковчег святого Петра, но тут, к сожалению, послышались легкие шаги, и, заглянув в пролет лестницы, брат Гаспар различил кардинальскую мантию и шапку, а в представшем перед ним еще через мгновение кардинале узнал Джозефа Хакера, так же как тот узнал в нем Гаспара, потому что сказал:

— Извините. Ваше лицо мне знакомо, — и это, равно как и зажигательная улыбка, мягкий, приятный голос, преисполненные изящества манеры, говорило: «Вы, несомненно, брат Гаспар».