Занимательные истории, новеллы и фаблио - Маркиз Сад

– Ах, как вам к лицу этот наряд! – беспрестанно повторяла зловредная маркиза. – Поистине, господин д'Оленкур, если бы до знакомства с вами я знала, что верховное судебное ведомство Экса скрывает столь обаятельных людей, как мой дорогой зять, торжественно вам заявляю, что старалась бы выбрать мужа исключительно среди членов этого выдающегося собрания.

И президент поблагодарил, нижайше согнувшись и любезно осклабясь. Несколько раз он даже незаметно покрутился перед зеркалами, произнося вполголоса: «Да, видно, я еще хоть куда». Наконец настало время ужина. Мнимого врача задержали до часа трапезы: он сам пил, как швейцарец, и без особого труда сумел убедить недужного следовать его примеру. Позаботились о том, чтобы в непосредственной близости от них находились нужные вина, быстро туманящие мозг. Вскоре президент совсем раскис, как того и добивались. Все поднялись из-за стола. Лейтенант, превосходно справившийся с порученной ему ролью, добрался до кровати, отоспался и на следующее утро отбыл восвояси. Нашим же героем завладела женушка, которая повела его к супружескому ложу в сопровождении почетного эскорта. Маркиза, чье обычное очарование еще более усиливалось от выпитого шампанского, уверяла, что он перестарался и она опасается, как бы из-за чрезмерного возбуждения парами Бахуса он и этой ночью не выскользнул из сетей Амура.

– Все это сущие пустяки, маркиза, – ответил президент, – эти два божества-искусителя, соединясь, делаются еще более могучими. Что касается разума, то в минуту, когда можно без него обойтись, совершенно безразлично, какому из двух божеств он будет принесен в жертву, – утратишь ли ты его разгоряченный вином или сжигаемый пламенем любви. Мы, магистраты, лучше всех на свете умеем обходиться без разума. Мы гоним его из наших трибуналов так же, как и из своих голов; нам даже забавно попирать его ногами. Именно это превращает наши предписания об аресте в истинные шедевры, ибо, хотя издают их никогда не руководствуясь здравым смыслом, исполняют столь твердо, словно уверены в их непогрешимости. Вы сейчас видите перед собой, маркиза, – продолжал президент, подбирая с пола красный колпак, в минуту забытья слетевший с его плешивого черепа, – да, вы видите воочию одного из лучших умов нашего сословия. Именно я в прошлом году убедил собратьев по духу выслать на десять лет из провинции и тем самым навсегда разорить одного дворянина, честно служившего королю, и все из-за пирушки с публичными девками; кое-кто противился, но я настаивал на своем, и собрание прислушалось ко мне. Так что, видите, сударыня, я блюду нравы, чту умеренность и воздержанность, и меня возмущает все, что оскорбляет эти добродетели. Надо быть строгим, строгость – дочь правосудия... а правосудие – мать... прошу простить меня, сударыня, бывают моменты, когда память подводит меня...

– Да, да, как это справедливо, – не унималась маркиза, спеша удалиться и увести с собой остальных, – только смотрите, чтобы этой ночью вас еще что-нибудь не подвело, а не только память! Право, пора уже с этим кончать, друг мой, моя бедная сестричка так вас обожает, не может же она вечно довольствоваться подобным воздержанием.

– Не опасайтесь, сударыня, ничего не опасайтесь, – продолжал президент (провожая маркизу, он пытался устоять на ногах), – не страшитесь ничего, клянусь, завтра я верну ее вам уже госпожой де Фонтани, и это так же несомненно, как то, что я человек чести. Не правда ли, малышка, – не умолкал этот судейский крючок, возвращаясь к своей супруге, – вы позволите мне этой ночью завершить нашу работу... Вы видите, как все этого жаждут, нет никого в вашем семействе, кто не счел бы за честь породниться со мной: ничто так не льстит дому, как наличие в нем магистрата.

– Да кто же в этом сомневается, сударь, – отвечает юная особа, – уверяю вас, что я, со своей стороны, никогда не испытывала такой гордости, какую переживаю с тех пор, как меня называют госпожой президентшей.

– Верю в это без труда, а теперь, ну-ка, раздевайтесь живехонько, солнышко мое, что-то я нынче огруз, надо бы по возможности побыстрее завершить нашу операцию, пока сон окончательно меня не свалит.

Но мадемуазель де Тероз, следуя обычаю новобрачных, никак не могла закончить свой туалет: то она не находила какого-то необходимого предмета, то бранила горничных, и конца этому не видно было. Президент, не в силах больше терпеть, решил улечься в кровать и уже оттуда выкрикивал добрых четверть часа:

– Ну идите же, черт подери, идите же! Не понимаю, что вы там делаете, еще немного времени – и будет поздно.

Однако ничего не менялось, а в состоянии опьянения, в котором пребывал наш новый Ликург, было довольно трудно, приложив голову к подушке, не заснуть. Он и не устоял перед этой насущнейшей потребностью и, прежде чем мадемуазель де Тероз успела переменить сорочку, захрапел так, словно успел осудить какую-нибудь марсельскую потаскуху.

– Он уже хорош, – говорит граф д'Эльбен, неслышно входя в спальню в ту же минуту, – иди сюда, душенька, иди ко мне и подари минуты блаженства, которые хотело у нас похитить это животное.

И он увлекает за собой трогательный предмет своего поклонения. В брачных покоях гаснут свечи. Пол мгновенно устилается тюфяками, и, по условленному сигналу, часть кровати, занимаемая почтенным судьей, отделяется от остального ложа и посредством специальных приспособлений поднимается на двадцать футов от пола. Состояние беспробудного сна, в коем пребывал наш законодатель, не позволило ему ничего заметить. Тем не менее к трем часам утра, разбуженный некоторым переполнением мочевого пузыря и вспомнивший, что рядом на столике был сосуд, призванный его облегчить, он шарит по сторонам: сначала удивляется, что вокруг пустота, затем подается вперед всем телом. Кровать, держащаяся лишь на веревках, сообразуясь с перемещением находящегося на ней веса, в конце концов становится подобной качелям и выбрасывает на середину комнаты отягчающий ее груз: президент падает на заботливо припасенные тюфяки. Изумление его столь безгранично, что он принимается реветь как бык, которого ведут на бойню.

– Э... что за чертовщина, – бормочет он, – сударыня, сударыня, вы наверняка здесь, вы понимаете что-нибудь в этом падении? Я лег вчера в четырех футах от пола и вдруг, чтобы достать мой ночной горшок, плюхаюсь с высоты в двадцать футов.

Никто не внемлет этим жалким стенаниям, и президент, в сущности не так уж плохо устроившийся, отказывается от дальнейших поисков и заканчивает ночь так, словно провел ее на своей скромной провансальской постели. После падения отделявшаяся часть ложа была полегоньку спущена и прилажена к остальной, так что казалась целой и неделимой кроватью. Около девяти часов утра мадемуазель де Тероз тихо входит в комнату. Тотчас же она распахивает все окна и вызывает звонком своих горничных.

– Поистине, сударь, – говорит она президенту, – ваше общество, надо признаться, не из приятных, и я всенепременно пожалуюсь моей семье на ваше обхождение со мной.

– Что здесь происходит? – говорит протрезвевший президент, протирая глаза и так и не находя объяснения своему падению на пол.

– Как это – что происходит? – говорит юная супруга, разыгрывая негодование. – Когда, подвигнутая своей привязанностью к вам, я этой ночью приближаюсь к вашей особе, чтобы получить подтверждение подобных же чувств с вашей стороны, вы с яростью отталкиваете меня и сбрасываете на пол...

– О Небо праведное! – вздыхает президент. – Послушайте, малютка, я начинаю что-то понимать в этом приключении... Тысячу раз прошу прощения. Этой ночью, испытывая малую нужду, я всячески искал способы удовлетворить ее и все время устремлялся под кровать, наверное, я и вас увлек за собой. Я заслуживаю прощения, поскольку мне приснился сон, будто я свалился с высоты двадцати футов. Но это не страшно, не страшно, ангел мой, отложим утехи на ближайшую ночь, ручаюсь, что буду соблюдать себя. Ничего, кроме воды, не стану пить. Ну поцелуйте же меня, сердечко мое, помиримся, прежде чем показываться людям, иначе я буду считать, что вы на меня дуетесь, а я ваше расположение даже на королевство не променяю.

Мадемуазель де Тероз соглашается подставить одну из своих розовых щечек, еще не остывшую от любовного огня, под гнусные поцелуи старого фавна. Появляется наша компания, и двое супругов старательно скрывают ночное фиаско.

Весь день прошел в развлечениях и в прогулках; удаляя господина де Фонтани от замка, они давали время Ла Бри подготовиться к новым действиям. Президент твердо решил довести свою женитьбу до конца и так осторожен был в еде, что с этой стороны трудно было найти средство для помутнения его разума. К счастью, на вооружении еще оставались другие не менее действенные способы. Наш замечательный Фонтани имел слишком много врагов, сговорившихся против него, и не мог выскользнуть из их капканов. Итак, вновь наступает время отправиться в постель.