А еще был случай… Записки репортера - Илья Борисович Гейман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что он может припомнить? С меня ничего не возьмешь – я рабочий, без должности. Мне нечего терять, кроме запасных цепей. Но и он должен знать, что все имеет свою цену. Его подлость в том числе.
– Вот я думаю, придет ко мне такой принципиальный человек – что мне делать?
– Почему к тебе?
– Я сегодня устроился на работу. Можешь удивляться. Начальником отдела кадров.
– А редакция?
– Не могу устроиться. Пока предложили эту работу – я согласился. Квартиру на-днях получим. А дальше – продолжу искать место в редакциях.
* * *
Чем ниже человек душой,
Тем выше задирает нос.
Он носом тянется туда,
Куда душою не дорос.
Омар Хайям.
Если перевести с латыни “terra incognita”, получится “неизвестная земля”. Именно таким представлялся мне большой зал в типографии, в котором были расставлены наборные машины. Подчеркну: такое впечатление оставляла не техника, а люди, работавшие здесь.
Среди наборщиков были старики. Этого я в прежних типографиях не видел.
Или вот, сидел за клавиатурой человек средних лет и медленно, еле шевеля пальцами, что-то набирал.
А за другим линотипом работал еще один человек. Через какие-то промежутки времени он вставал, поднимал с пола пудовую свинцовую чушку и выжимал ее рукой по многу раз.
Нагромождение таких необъяснимых странностей приводило в смущение и наводило на мысль, что попал в какой-то иной, незнакомый мир.
Я делал свою работу, набирал статью за статьей и в то же время одним глазом наблюдал за тем, что происходит в цехе.
Рядом со мной сидел за линотипом по моим тогдашним меркам дедушка. Ему было трудно ходить. Еще труднее подниматься на ступеньку, чтобы привести в порядок верхнюю часть машины. Мешала одышка.
Как-то в паузу мы разговорились и я спросил, почему в цехе так много стариков. Труд-то здесь не из легких.
– Мы все работаем здесь с того времени, когда в Латвии еще не было советской власти. Многие из моих коллег набирают без перерыва – при красных и белых. Мне с началом войны пришлось бежать – людей моей национальности расстреливали в гетто.
Когда освободили Ригу от немцев, я вернулся. Пошел в типографию на мою работу, на мой линотип.
В старое время, до войны, у меня была хорошая профессия. Лучшая. Мы очень хорошо зарабатывали. Жили в отличных квартирах, носили самую модную одежду, ели замечательную пищу.
Вы позже познакомитесь с нашим ночным директором. Он тоже линотипист. У него была своя машина и свой шофер. Когда кончали работу, он переодевался – галстук бабочка, добротный костюм, на голове котелок, в руках трость… Чистый буржуй.
Он выходил из типографии. У входа его ждал автомобиль. Наш коллега ехал в клуб развлекаться.
В другой раз в свободное время я попросил начальника цеха рассказать о человеке, который набирает очень медленно.
– Это особый случай, – сказал он. – Когда кончалась война, этот человек ушел вместе с немцами в Германию. Как рассказывает, работал там в типографии линотипистом.
Теперь вернулся на родину. Нам порекомендовали взять его на работу. Вот и работает.
– Но он набирает слишком медленно. Это непрофессионально.
– Нет, он утверждает, что профессионально. Набор очень аккуратный. Но к его несчастью, нам важно количество, а качество – на втором плане. Мы платим за то, сколько ты набрал. И точка.
– Но ему же надо зарабатывать на жизнь…
– Вы работаете сдельно. Ему назначили твердый оклад. Теперь безразлично, быстро он набирает или медленно, заработок ему идет без изменения.
– Почему так?
– Тут политика. Вместе с немцами из Латвии бежало много латышей. Не все они были в чем-то виноваты. И теперь мы заинтересованы в том, чтобы они вернулись домой.
Этот наборщик тоже возвращенец. Мы стараемся, чтобы он понял: родина его и таких, как он, ждет.
* * *
Человек очень силен, когда он хочет быть только тем, что он есть. И очень слаб, когда хочет подняться выше человечества.
Жан Жак Руссо.
Не успел освоиться на новом месте, как тут же получил поручение. Оказалось, у типографии есть подшефный колхоз. В нем через два дня проведут отчетно-выборное собрание. Я должен буду на нем присутствовать.
– Как кто?
– Как представитель шефов, – сказал парторг типографии.
– И что делать?
– Сидеть и слушать.
– Так я же ни слова не понимаю по латышски. С Дальнего Востока только что приехал…
– Там и понимать нечего – колхоз-то русский. И еще у тебя будет напарник. Он язык знает.
Оказалось, что над этим колхозом шефствует еще и редакция. От нее тоже едет представитель.
– А если что-то спросят, что я скажу?
– Ничего говорить не придется – им будет не до тебя. В случае чего, ответит работник местного райкома партии. Он едет туда.
Со спутником мы встретились на вокзале. Это был уже немолодой человек. В глаза бросилась его чрезмерная полнота. По всему видно – опытный журналист, много видевший и много знающий.
Вот и хорошо. Теперь не пропадем.
В дороге мой компаньон рассказал о колхозе. Это захудалое хозяйство. Председатели меняются один за другим. Один пьяница, другой дурак. Колхоз довели до того, что к концу зимы коров подвешивали на ремни – не могли стоять на ногах. В окрестных лесах все елки посекли на корм. Сена нет. Как манны небесной ждут первой травы.
В коровниках полно навоза. Это – удобрение. Но его на поля не вывозят.
Колхозники давно бы разбежались кто куда, но им, как и всем сельским жителям страны, не дают на руки паспорта. А без паспорта они бесправны. Они бродяги.
…Люди шли на собрание в большую избу. Там, наверное, размещалось правление колхоза… Народу набралось немного. Сидели в тулупах, шапках, дымили махоркой. Ждали.
Начал собрание представитель райкома партии. Как положено, высказался об успехах в стране, районе. Сказал несколько хвалебных слов о колхозе.
Но тут же перешел к проблемам. Урожай в колхозе упал, надои снизились.
– А все почему? Руководства у вас настоящего нет. Не везет на председателей. Пьют, казну разворовывают, производство организовать не могут.
Из рядов поднялся человек:
– Так вы их нам сами присылаете…
– Некультурно мешаешь докладчику. Что о нас представители из Риги подумают? Мы стараемся присылать вам лучших. Да кто поймет, что у него на душе? Однако, я сейчас не об этом.
Сегодня вопрос стоит очень остро. Последний председатель сбежал. Надо немедленно решить проблему с новым руководством и приниматься за работу.
Оратор остановился. Народ молчал. Райкомовец подождал
