Физрук: назад в СССР (СИ) - Гуров Валерий Александрович

— Понятно… А от меня ты чего хочешь?

— Спрячь у себя покуда, ладно?.. — попросил он. — Ты у нас человек новый. Если начнут трясти моих знакомых, о тебе вспомнят в последнюю очередь… Я бы выкинул, но жалко же…

Честно говоря, мне не очень хотелось, чтобы обо мне вспоминал ОБХСС, но и отказать Кеше я тоже не мог.

— Сколько их у тебя осталось? — спросил я.

— Пар сто…

— И сколько ты за них заплатил?

— По номиналу. Пять рублей за пару… А, что?

— Неси сюда.

Кеша пулей вылетел из комнаты. А я остался размышлять. С точки зрения моего времени, проблема не стоит выеденного яйца. Чувак заплатил, следовательно мог с этими колготками делать все, что ему вздумается, но сейчас действовали иные правила игры. Никому не хотелось угодить за решетку за спекуляцию товарами повышенного спроса. Так что держать коробку с дефицитом у себя тоже не разумно. Выходит, придется толкнуть. Да хотя бы через ту же Груню! Думаю, уж она-то сумеет пристроить дефицит через свою клиентуру. И — не по номиналу.

Вернулся Стропилин, поставил на стол коробку. Я велел ему пересчитать товар, а сам запер дверь на ключ и задернул шторы.

— Сто пять пар, — сообщил он.

— Значит, ты хотел бы и от товара избавиться и вернуть свои законные пятьсот двадцать пять рублей…

— Разумеется, но…

— Твоих райкомовских будут спрашивать, покупали они у тебя колготки или нет?

— Будут, наверное, если дело заведут, — снова приуныл Иннокентий Васильевич. — Я мог бы уговорить их расписаться в ведомости, но некоторые могут упереться…

— Сколько вообще человек в райкоме обычно покупает твой товар?

— Человек двадцать…

— Возьми двадцать пар и продай ниже номинала, только пусть распишутся в получении, а нужную сумму и количество проставь сам.

— А что делать с остальными парами?

— Ты же все равно хотел их у меня оставить, ну вот я и решу…

— Уф, спасибо тебе, Саша… Не знаю, чтобы я без тебя делал…

— На то и нужны друзья…

— Верно, — кивнул Кеша. — Хотя, признаться, я думал, что ты мне откажешь…

— Это еще почему?

— Ну-у… в школе ты был такой… правильный… Прозрачный, как стеклышко…

— Жизнь научила…

— Понимаю… Меня вот — тоже… Трудно начинать с нуля… Литейск, хоть и не БАМ, но приезжему здесь тоже несладко… Работы много, а условий никаких… Впрочем, что я тебе рассказываю, сам знаешь. Так что лучше нам держаться друг друга.

— Само собой!

Он отсчитал двадцать пар колготок и исчез, а я отправился искать комендантшу. Аграфену Юльевну я нашел на третьем этаже. Она учиняла разнос обитателям тридцать восьмой комнаты за ночной шум. Вернее — обитательнице. Я мельком заметил хмурую женщину, лет тридцати пяти, с фингалом под глазом. Захлопнув дверь, тетя Груня повернулась ко мне и суровое выражение ее полного лица сменилось почти нежностью.

— Есть дело, Груня, — сказал я.

— Слушаю тебя.

— Ты не могла бы заглянуть ко мне на минуту?

Глаза ее просияли, но она тут же потупила взор.

— Ну если только на минуту…

Я догадывался на что она надеялась, но сразу разочаровывать не стал. Мы спустились на второй этаж и увидели мужичка, топчущегося возле моей двери. Я-то его сразу узнал, а вот глаза комендантши заметно потускнели. В них снова мелькнула некоторая надежда, когда я попросил своего гостя немного подождать снаружи. В комнате, я показал Аграфене Юльевне груду упаковок с колготками, что лежали у меня на кровати. Груня мигом смекнула, какая удача плывет ей в руки. Тоска одинокой женской души сменилась в ее взгляде пламенем алчности.

— Почем продаешь? — тут же осведомилась она.

— По червонцу.

— Сколько их здесь?

— Восемьдесят пять пар.

— Дорого по десятке-то…

— Так половину мне придется отдать поставщику.

— Даю восемьсот, но зато деньги — сразу.

— Согласен!

— Тогда бери всю партию и тащи за мной.

Я переложил колготки в коробку, взял ее и вышел вместе с комендантшей в коридор, сказал трудовику:

— Заходи, Витек, я скоро!

— Я пока замком займусь… — откликнулся он.

— Давай!

— Замок меняешь? — спросила Груня, когда мы спустились в ее кабинет.

— Да, приходится, — ответил я. — Мало ли кто в моей комнате раньше жил… Может ключи себе оставил.

— По правилам один ключ должен оставаться на вахте.

— Думаю, мы решим этот вопрос.

Я поставил коробку с колготками на комендантский стол, а Груня отсчитала мне восемь сторублевок. Из них, я мог с чистой совестью половину оставить себе. Ведь связи связями, а шмотьем обзавестись не мешает. Осень я может еще как-то перепрыгаю в своем кожзаме, а наступит зима — околею. Обувка нужна. В кроссах да кедах тоже не разгуляешься, как только погода ухудшится. Да и белье, носки, головные уборы. А еще мне нужен холодильник — свой, а не казенный, диван, телевизор. В общем — на жалование, даже с доплатами всего не укупишь.

— Слышь, Шурик, — вернула меня к действительности Аграфена Юльевна. — Если еще товар будет, обращайся.

— Обязательно, — буркнул я и поспешил к Витьку.

Тот уже и замок успел сменить. Когда я вошел в комнату, он вручил мне связку ключей.

— Спасибо, друг! — обрадовался я. — Сколько я тебе должен?

Он отмахнулся.

— Брось! Свои люди, сочтемся.

— Тогда — по пивку?

— От этого не откажусь… У меня уже и так слюнки текут от запаха воблы.

— Давай-ка мы ее заголим, профурсетку…

Вобла оказалась отменная, а не кожа да кости, как это бывает. Мясо легко отделялось от костей, а в каждой второй рыбешке обнаружилась даже икра. Жаль только пиво было теплым, но ничего — приобрету холодильник и больше такого безобразия у себя дома не допущу. Да и беседа у нас, с коллегой, вышла задушевная. Он меня просветил насчет нашего школьного коллектива. Пересказал все сплетни. Например — о том, что завучиха тайком сохнет по директору. Ему хоть и за шестьдесят, а мужик он крепкий. Охотник и страстный рыболов.

Подтвердил Витек и то, что военрук редкостный бабник. Ни одну юбку, младше сорока, в педколлективе не пропускает. И до сих пор у него соперников не было. И мужиков-то в школе раз, два и обчелся. Кроме директора и военрука — он, трудовик, историк Трошин, Петр Николаевич, да преподаватель немецкого языка Карл Фридрихович Рунге. Толстяк Трошин убежденный холостяк, баб боится, как огня, Рунге верен своей Гретхен, а он, Виктор Сергеевич, и со своей-то намучился, где ему на других косяки кидать.

Вот и получается, что до появления в школе номер двадцать два молодого препода по физре, Гришаня мог пастись в учительской, как козел в огороде. Раз уж сущность моего соперника обозначилась, я решил узнать о нем как можно больше и навел Витька на разговор именно о преподавателе начальной военной подготовки. Мой собутыльник подтвердил, что Григорий Емельянович Петров пришел в школу из военкомата. Был трижды женат. Со всеми тремя женами развелся со скандалом.

— Ты понимаешь, Санек, — пустился в рассуждения Курбатов, — у него к бабам подход есть…

— Видал я его подходы, — буркнул я.

— Не, не скажи… Он баб понимает… Этим их и берет… Сразу просекает, какая готова из трусов выпрыгнуть, а какая кобениться будет… Вот он к ним разные методы и применяет… Ты с ним поосторожнее будь, Санек, он на разные подлянки горазд…

— Ладно! Учту…

Я посмотрел на часы. Половина десятого. Пора собираться. Мы же с биологичкой договорились в кино пойти на последний сеанс. Благо кинотеатр «Аврора», где мы решили встретиться за пять минут до начала фильма, находится всего в двух кварталах от общаги. Я выпроводил гостя, отдав ему половину оставшейся воблы, и принялся собираться. Умылся, побрился — хорошо, что у Шурика еще не щетина, а пушок растет на щеках и подбородке — вычистил зубы. Надел свежую рубашку и без пятнадцати минут выскочил на улицу. Я все же чуть-чуть опоздал, но увидев меня, Люся обрадовалась.

Мы ворвались в фойе кинотеатра. Я сунулся к окошечку кассы и тут случился облом. Билеты все были проданы, а фильм в 22.00 шел только один, мелодрама «Москва слезам не верит». Мне было все равно, но Людмила Прокофьевна смотрела на меня умоляющими глазами, так ей хотелось посмотреть эту незамысловатую историю про девушек-лимитчиц, которые приехали покорять столицу и преуспели в этом, каждая по своему. И я решительно постучал в деревянную фанерку, отгораживающую кассиршу от назойливых покупателей билетов.