РАЗБОЙНИК ШМАЯ - Григорий Полянкер

Шмая поморщился.

– Старого фронтовика пошлете в обоз? Я могу ещё быть в строю, я не подведу.

Комдив рассмеялся, глядя на капитана, и добавил:

– В таком случае пошлите его в артиллерию. Подносчиком снарядов. Попробуем…

– Это дело другое! – просиял Шмая.

На следующий день Шмая был уже в новеньком солдатском обмундировании, в серой шинели, перетянутой блестящим желтым ремнем, в теплой шапке. Данила Лукич тоже остался в армии.

В далекий путь проводили Шифру.

Шмая дал ей письмо к жене, просил передать всем сердечный привет и сообщить, чтобы ждали его домой не раньше, как после окончательной гибели Гитлера.

Бывает, что человек взвалит себе на плечи тяжелый груз и отправляется в дальний путь. Но, почувствовав, что это ему не под силу, он сбрасывает тяжесть и испытывает при этом чудесное облегчение.

Но попробуй скинь с плеч прожитый трудный год!

А ведь трудный год может человеку согнуть спину сильнее всякой тяжести, наложить неизгладимую печать на его лицо, избороздить морщинами лоб, затуманить взор. Вот и скинь попробуй трудный год!…

С того утра, когда разбойник Шмая надел солдатскую шинель, пару тяжелых кирзовых сапог, с тех пор, как взял на плечо карабин и стал подносчиком снарядов, прошло больше года. Дважды за это время санитары выносили его с поля боя, дважды попадал он в руки врачей. Но стоило ему подняться и встать на ноги, как он надевал рюкзак и являлся к себе в полк. Солдаты посмеивались:

Ты, папаша, родился, видать, в сорочке. Кости у тебя крепче железа…

Дважды за это время командир дивизии пристегивал к его гимнастерке медали «За отвагу». Нередко бывало ему трудновато, но он старался не отставать от молодых солдат.

Сын часто пытался уговорить его ехать домой. Старику ведь трудно здесь, кто этого не видит? Как-нибудь добьют фашистов и без него…

В таких случаях отец усаживался с сыном на бруствер или на снарядный ящик и говорил:

Если бы ты, Саша, был не начальником, а рядовым солдатом, я бы тебе сказанул по-солдатски. Но так как ты все-таки командир батальона, то прошу тебя: не болтай глупости! Одному мне, что ли, трудно? На то и война… А то, что я старше кое-кого на недельку, так ведь недаром говорят, что старый конь борозды не испортит. Доживу до победы – сразу же еду домой. Думаешь, мне по душе война?

С сыном Шмая умел ладить. В свободную минуту Александр приходил на батарею к отцу или старик шел в блиндаж к сыну. «Но как поладить с женой? – часто думает Шмая. – Она покоя не дает, письма шлет: что, мол, слышно у тебя, разбойник? Почему домой не возвращаешься? Она пишет, что добралась до Алтайского края, там их приняли хорошо, приютили, работают в колхозе и не перестают надеяться, что скоро кончится война и они вернутся к себе в колхоз. Все как будто бы спокойно. Но в конце письма: «Может быть, ты, разбойник, приедешь наконец? Мало ты на своем веку навоевался? Что от тебя за толк? Ведь ты уже немолодой. Приезжай скорее!»

В свободную минуту, когда становится немного тише, Шмая, прислонившись к снарядному ящику, пишет жене. Она сама должна понять, что домой он вернется только после победы. Он никогда не любил бросать работу на середине, она это хорошо знает…

В середине лета началось наступление немцев на Южном фронте. Земля была охвачена пламенем, бои не прекращались ни днем ни ночью, хлеба стояли некошеные, тяжелые гусеницы танков топтали и молотили спелые колосья. Поредевшие советские части отступали к Дону.

Здесь остановился полк, в котором служил Шая Спивак. На высоком берегу были установлены орудия. Несколько раз в день измученные бойцы отбивали ожесточенные атаки гитлеровцев. Командир дивизии приказал держаться до последнего снаряда, до последнего патрона, хотя людей в строю оставалось мало. Радист принял новый приказ: переплыть Дон! Мост и переправу немцы уже уничтожили, враг подошел вплотную к берегу, прижимая поредевшие части к рубежу. Оставался единственный путь – по воде.

Солнце давно уже зашло, день угасал. Дон носил на быстрых волнах бревна, доски, остовы разбитых лодок. Красноармейцы кидались в воду. Шмая стоял понурив голову на берегу реки, и по лицу его катились слезы. Неподалеку от него валялась опрокинутая и разбитая пушка. Кто-то из солдат подошел к нему:

Плыви скорее, папаша! Немцы! Не видишь, что ли?!

До берега оставалось совсем немного, когда Шмая вдруг почувствовал, что ему стало трудно дышать. Он захлебывался. Из последних сил Шмая крикнул:

– Спасите, ребята! Тону!

И тут же почувствовал, как несколько человек стали подталкивать его.

– Держись, папаша! Берег близко! Держись!

Добравшись до берега, он упал на мокрый камыш. Дождь хлестал в лицо. Пролежав несколько минут, Шмая поднялся и пошел тяжелым шагом. Крикнул:

– Данила, где ты, Данила?

Невдалеке послышался слабый голос:

– Конец, Шмая… Умираю…

Шмая пополз к Даниле.

– Крепись, Данила, сейчас санитары подойдут,- почти крикнул Шмая.

У Данилы была оторвана нога, а кругом все шире разливалась кровь…

– Напиши моей Галине, детям…

Шмая пытался остановить кровь, но было поздно.

Слезы не переставали катиться по лицу Шмаи. Он похоронил Данилу в одной из воронок, вырытых недавней бомбой.

Над полем простиралась хмурая ночь. Ветер разрывал тучи. Шмая шел, ничего не видя и не слыша. Он не наклонялся, когда пуля летела над головой, не припадал к земле, когда поблизости рвалась мина. Он шел прямо, время от времени оглядываясь на Дон.

Рассвет застал старика в степи. Впереди, подожженная бомбардировщиками, горела станция. Шмая шел с обнаженной головой, усталый, в изодранной и грязной рубахе.

Тут и там шли красноармейцы. Кто нес на плечах винтовку, кто – пулемет или автомат, иные шли с пустыми руками, без оружия. Много чего повидал Шая Спивак на войне, но то, что произошло в последние сутки, потрясло его. Вечером он видел своего сына на берегу под ураганным огнем и не надеялся, что тот останется жив. Поэтому, увидав забинтованного сына, он не поверил своим глазам. Старик обнял сына и прижал к себе. Он не стыдился слез.

Сын молчал. Сердце его было переполнено болью и горем.

В небе все ещё ревели фашистские бомбардировщики. Где-то неподалеку земля вздрагивала от взрывов. Солдаты шли за своим командиром, стараясь держаться поближе к нему. Раненые напрягали силы, чтобы не отставать. Каждый хотел поскорее добраться до станицы Раздельной, где полк получит свежее пополнение и сможет немного отдохнуть. А потом – снова в бой.

После полудня солдаты увидели крыши и сады большой станицы. По мосту им навстречу бежал красноармеец и что-то кричал. Это был Вася Рогов. Он поискал глазами командира. Капитан протянул ему руку:

– Жив, Вася? Хорошо, хорошо! – произнес капитан. – Где знамя? Знамя полка?

Ординарец вытянулся и ответил, как при рапорте:

– Товарищ капитан, ваш приказ выполнен! Знамя полка спасено. При переправе через Дон пал смертью храбрых сержант Гаврилюк – мы вместе выносили знамя…

Несмотря на страшную усталость, люди почувствовали облегчение.

Шмая щурил от солнца глаза и смотрел на сына, на солдат, на знамя.

– Ничего, ребята! – сказал он. – Не надо падать духом. Покуда мы живы, враг нам не страшен. Я старый солдат, я знаю, что на войне всякое бывает. Ведь смеется все-таки тот, кто смеется последним.

Наступила ночь, и люди потянулись к станице. Надо было привести в порядок себя, оружие, одежду. Предстояли новые, упорные бои…

Лейтенант Иван Борисюк прибыл в полк, когда под Сталинградом уже закончились бои. Он даже не успел измазать новенькую шинель, выданную в военном училище где-то в Средней Азии.

Его назначили командиром батареи вместо погибшего лейтенанта Аджанова – любимца полка. Может быть, потому, что никто на батарее не мог привыкнуть к мысли, что Аджанов пал в бою, на нового командира Ивана Борисюка смотрели как на чужого.

– Видать, ещё пороха не нюхал…

– А молоденький, раза в два с гаком моложе Шмаи…

– Такого, как Аджанов, у нас больше не будет…

Молодой офицер нередко заставал солдат, когда те говорили о нем, и это заставляло его краснеть. Он был бы счастлив показать себя в бою и терпеливо ждал этого дня.

После отдыха полк грузился в эшелон.

В этот день произошло неприятное для Шмаи событие. Лейтенант Борисюк стоял у вагона и следил, как грузят на платформы орудия, снаряды и другое снаряжение. Среди всех этих вещёй он заметил ящик, который вызвал у него подозрение. Он вскрыл ящик и увидал тщательно завернутые гайки, подшипники, ключи, различные части трактора.

– Что это за железяки? Куда их везут? – спросил Борисюк у Шмаи – тот был теперь гвардии сержантом и заряжающим орудия.

– Это не железяки, – ответил Шмая, – а важные части тракторов, которые я собираю по пути. Я привезу их в подарок своему колхозу, если вернусь живым…