Ыых покидает пещеру - Лев Белов

— Кшуа хи?

— Кшуа хи! — подтвердил раненый дикарь, уже без всякой опаски подходя к Вожаку, с которым не разговаривал со дня своей мнимой смерти. — Кшуа хи Аль! — добавил он, выразительно глядя в глаза Ыыху и кивая в сторону Сверчковой.

— Каа муу! — вскричал Ыых. — Аиф! Неандертальцев словно подбросил подземный толчок — с такой поспешностью они вскочили на ноги, едва Ыых произнес последнее слово.

Теперь все двадцать охотников безмолвно стояли на горной тропе, а у их ног лежали смертоносные дубинки и копья.

— Кшуа хи! — закричал Уау, поднимая руки с растопыренными пальцами.

— Кшуа хи! — повторили дикари. — Хи! Хи! Хи!

— Нашли время хихикать, — пожал плечами Вовка. Подойдя к Галке, он с улыбкой произнес — Вот видишь, они нас уже не боятся!

Сверчкова смерила мальчика снисходительным взглядом, однако ничего не сказала в ответ, так как ее отвлек Вожак.

Ыых положил руку на плечо девочки и, повернув лицо к своим соплеменникам, закричал:

— Аль хи Кшуа!

— Аль хи! — повторили неандертальцы.

— И чего орать? — поморщился Вовка. — Все же стоят рядом.

Только исключительно тонкий психолог смог бы понять недовольство, охватившее Тутарева в те самые минуты, когда, казалось бы, следовало радоваться счастливому спасению от неминуемой гибели. Лишь тонкий психолог ощутил бы, что Вовка втайне испытывает зависть к девочке, имя которой с таким явным восторгом повторяли охотники племени Каа муу. Мальчик, конечно, понимал, что именно вселяло в неандертальцев такое глубокое уважение к Сверчковой. Было очевидно даже грудному младенцу, что дикари смотрят на Галку как на какое-то сверхъестественное существо, обладающее способностью воскрешать мертвых! Но кто-кто, а Тутарев прекрасно знал, каким образом вышло так, что ожил мнимо убитый Кшуа.

Ничего не поделаешь, есть еще такая категория людей, которые при самых благоприятных стечениях жизненных обстоятельств умеют находить повод к недовольству и жалобам на свою будто бы несчастную долю. А в то же время другие люди, у которых жизнь складывается совсем не так, как этого бы им хотелось, находят в себе силы всегда быть бодрыми и умеют улыбаться, глядя в лицо своей хмурой, непокладистой судьбы.

Как это нередко случается с завистниками, человек, к которому они испытывают это низменное чувство, тем больше возвышается, чем больше они желают ему всяких пакостей, и оттого их желчь становится гуще, а кровь жиже.

Автор рад сообщить, что все сказанное им по поводу зависти уже не имеет никакого, ну буквально никакого отношения к Вовке Тутареву, ибо это чувство, как показали дальнейшие события, захлестнуло его лишь на мизерную долю секунды. А с кем такого не бывало?

Уау неожиданно для Галки тоже подошел к ней и тоже положил свою волосатую руку на ее плечо. Но при этом он с такой выразительностью посмотрел в глаза Ыыху, что тот, немного помедлив, убрал руку с плеча девочки и отошел от нее на несколько шагов.

Это было еще более удивительным, чем поведение дикарей, которые, собираясь растерзать свои жертвы, вдруг бросились к их ногам и распластались на мелких камешках, усеявших тропу: Вожак повиновался Уау!

Глава тридцать четвертая

ПОСВЯЩЕННАЯ ВОСПОМИНАНИЯМ КШУА ОБ ЫЫХЕ, УАУ, ГУА, ИУ И ЭУ, А ТАКЖЕ ПОВЕСТВУЮЩАЯ О ПРИГОТОВЛЕНИЯХ К КАЗНИ

Было совершенно непонятно, зачем неандертальцы стали вдруг спешить и часто поглядывать на небо, в котором скорее мог появиться старый дряхлый дирижабль, чем свежее облачко. Но Вовке и Галке ничего не оставалось делать, как молча наблюдать за действиями дикарей, ибо в эти минуты ребята не могли уже рассуждать логически, так как действительность топтала любые предположения.

Только одно поняли пионеры — сейчас все двинутся назад, к стоянке, туда, где ждут женщины, дети и старики. Зачем? На этот вопрос ответить не представлялось возможным.

Вовка, сосредоточив свое внимание на Ыыхе, поразился изменениям, которые произошли во внешности Вожака в течение каких-нибудь десяти минут. Ыых как-то сник и даже стал немного ниже ростом. Его недавно суровое волевое лицо превратилось в безвольный комок, в верхней части которого трагически теснились глубокие морщины, а в нижней комически дергалась редкая рыжеватая борода. В обратный путь все двигались почему-то в таком глубоком молчании, словно среди них находился покойник. Вовка и Галка не раз обменивались понимающими взглядами, однако этим самым они лишь подтверждали, что никто из них ничего не понимает в создавшейся обстановке.

Кшуа — это не вызывало сомнений — тоже не мог понять, что же теперь происходит. Сначала как будто бы все стало ясно: его собирались убить из-за истории с тем громадным муу, которого потом уничтожил юный пришелец. Затем выяснилось, что его, Кшуа, испугались такие сильные люди, как Ыых и Уау. Ыых испугался Кшуа! Да разве это укладывается в голове? Ыых, которого боялись все без исключения охотники племени Каа Муу, Ыых, который мог одним движением руки приговорить к смерти любого, кто осмелится ему не повиноваться, этот самый Ыых вдруг испугался его, Кшуа!

А Уау? Да ведь это именно он, Уау, не раз показывал Ыыху копье Кшуа и смеялся, пробуя на язык каменный наконечник, от которого даже и не пахло кровью. Все, все было загадочно, туманно, непонятно. Не мог понять Кшуа и того, почему сразу же не убили эту Аль, которая спасла его, а, значит, уже нарушила законы племени Каа муу. Конечно, Аль и Офх были какими-то особыми и очень сильными существами, но ведь у них так же, как у него, имеется по две руки и по две ноги, они тоже могут проголодаться, они тоже боятся громадных зверей и тоже бегут от них. Правда, Офх и Аль были отважнее любого человека Каа муу, но разве двадцать охотников не смогли бы справиться с двумя людьми?

Кшуа почувствовал, что у него разламывается на части голова, и решил больше не думать ни о чем, а покорно следить за тем, что происходит. Так он долго шел вместе со своими сородичами и юными пришельцами, пока его снова не одолели мысли об Ыыхе и Уау. Все-таки какой сильный человек был этот Ыых! Если нужно, он мог убить даже родного брата, а уж об остальных нечего и говорить — Ыых не щадил никого, кто осмеливался ему перечить.

Кшуа живо вспомнил, как однажды его брат, Гуа, во время охоты на мии кии не послушался Ыыха и метнул копье в вожака рогатых. Было ясно, что сам Ыых не смог бы достать этого крупного мии кии своим копьем, так как находился от животного на слишком большом расстоянии. А вот Гуа был почти рядом и, конечно, не промахнулся. Но как тогда рассвирепел Ыых! Он велел прекратить охоту, заставил Гуа своими же руками сбросить убитого мии кии в пропасть, а потом приказал Уау размозжить голову Гуа, для чего одолжил на время свою собственную — самую тяжелую в племени — дубину.

После этого случая люди Каа муу голодали до тех пор, пока светлое пятнышко йо, которое освещало ночью землю, не стало похожим на кончик рога мии кии. Ведь вожак мии кии был первым, кого удалось убить во время той навсегда запомнившейся Кшуа охоты, а когда его сбросили в пропасть, все стадо умчалось с такой быстротой, что о его преследовании уже нечего было и помышлять. А потом начались дожди, и охота надолго прекратилась.

Кшуа очень жалел своего брата и не мог спокойно глядеть на Ыыха. Но мать, старая суровая женщина по имени Иу, у которой на набедренной повязке блестел клык убитого ею муу, объяснила своему сыну, что Ыых поступил правильно, приказав уничтожить охотника, посмевшего ослушаться его распоряжения. Для того он и Вожак, чтобы слово его было законом для всех.

Однако Кшуа долго не мог примириться с тем, что Ыых убил его брата. Гуа сначала было даже хотели сбросить в пропасть вслед за вожаком мии кии, но Уау запротестовал. Он объяснил, что Гуа не проявил себя трусом, а поэтому его надо положить туда же, где находятся другие охотники племени, погибшие от лап муу или от когтей баа. Ыых тогда нехотя согласился с доводами Уау и досадливо махнул рукой, разрешая хоронить Гуа в гроте. Кшуа помнил, как кто-то из его племени во время захоронения Гуа недовольно урчал и даже, кажется, произносил имя Ыыха. Но тогда в гроте было очень темно, и никто не мог определить, какой из охотников так открыто выражал свои чувства.

Кшуа немного удивило поведение Уау: ведь он сам же размозжил голову Гуа, а потом стал требовать, чтобы убитого захоронили с почетом, которым окружали люди Каа муу храбрых погибших охотников.

И снова старая Иу объяснила Кшуа, что Уау поступил правильно, так как действительно ее сын Гуа был храбрым охотником и заслуживал таких же почестей после смерти, как и другие соплеменники. И все же даже теперь воспоминания об убийстве Гуа обжигали сердце его брата.

Когда Кшуа уже, наконец, примирился с гибелью Гуа, новое событие взволновало его, да и не только его: во время пиршества, устроенного по случаю удачной охоты на мии кии, брат Ыыха, Эу, неосторожно потянулся за осколком черепной коробки с остатками мозга животного. Это заметил Ыых, который пользовался правом съедать самые лакомые куски мяса. Не проронив ни звука, Ыых взглянул на Эу злыми глазами, поднялся с земли и, схватив за волосы уже испуганного брата, поставил его на ноги. Затем Ыых поискал глазами свою дубину, взял ее в руки и с быстротой баа, прыгающего в гущу охотников, опустил ее на голову Эу. Несчастный свалился, обливаясь кровью, а Ыых снова присел на корточки и стал спокойно доедать остатки мозга мии кии, за которыми так опрометчиво потянулся было его брат. Один из охотников, увидев, что Эу еще шевелится, привстал, чтобы узнать, нельзя ли ему чем-либо помочь. Но Ыых так угрожающе заурчал на своего соплеменника, что тот снова присел на корточки.