Пылай, огонь (Сборник) - Николас Мейер

Я украдкой бросил взгляд на Фрейда и убедился, что и он обдумывает эту же проблему. Казалось, он всецело погружен в созерцание человека в медвежьей шкуре, но легкое подергивание ресниц выдавало его подлинные мысли.

В ландо по пути домой Холмс отказался беседовать на эту тему, всю дорогу он оживленно обсуждал спектакль.

Когда мы, наконец, в целости и сохранности добрались до кабинета на Бергассе, 19, Фрейд, пожелав своей жене спокойной ночи, предложил нам бренди и сигары. Я уделил внимание и тому и другому, а Холмс удовлетворился кусочком сахара из белой сахарницы китайского фарфора на кухне. Мы уже расположились в креслах, приготовясь обсуждать наши дальнейшие действия, как Холмс пробормотал извинения и поднялся, сказав, что через минуту вернется. Когда Холмс покидал комнату, Фрейд нахмурился, глядя ему вслед, облизал губы и печально посмотрел мне в глаза.

 — Думаете ли вы, доктор, содействовать мне и дальше?

Мучаясь догадками, я последовал за ним, когда он быстро вышел из кабинета и взбежал по лестнице. Не постучавшись, он рывком распахнул дверь в комнату Холмса. Мы обнаружили его сидящим за бюро, на крышке которого лежал шприц и флакончик, где, как я знал, хранился раствор кокаина. Он не удивился, увидев нас, но я был столь поражен, что, застыв на месте, просто уставился на открывшуюся картину. Какое-то время Фрейд тоже не двигался с места. Казалось, что они с Холмсом вступили в молчаливое общение. Наконец, коротко и грустно усмехнувшись, детектив нарушил молчание.

— Я так и предполагал, — медленно, с ноткой мрачности выдавил он.

— Я догадался по- взятому кусочку сахара, — сказал ему Фрейд. — Некоторые из ваших методов могут пригодиться при обследовании больного. Но, во всяком случае, вы должны четко понимать, что не сможете помочь ни нам, ни той женщине в больнице, в судьбе которой еще сегодня утром приняли такое участие, если вернетесь к своим привычкам.

— Понимаю.

Подперев подбородок руками, он снова уставился на флакончик. Шприц и кокаин напоминали подношение, возложенное на столь странный алтарь. Я содрогнулся при мысли, какое количество людей, изуродованных духом и телом, воспринимают наркотики как свое божество, поклоняясь им, “но, прежде чем Холмс встал и отвернулся от них, я понял, что он уже не входит в их число.

Собрав шприц и сосуд, он осторожно протянул их Фрейду (мне так и не удалось выяснить, как он обзавелся ими) и, взяв свой черный бриар, проследовал за нами из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь.

Когда мы вернулись в кабинет, Фрейд ни словом не обмолвился об инциденте. Вместо этого он предпочел рассказать о нашей встрече с молодым бароном в «Момберге», и Холмс выслушал повествование без замечаний, лишь время от времени бросая реплики: «Не было удара слева? Интересно. А как у него с подачей?»

Я прервал эту линию допроса, осведомившись у Холмса, может ли он сделать какие-то выводы в связи с этим делом.

— Я знаю только то, что лежит на поверхности, — ответил он, — но и оно нуждается в уточнениях и, соответственно, в доказательствах.

— Как их удастся получить? — осведомился Фрейд.

— Мы можем делать какие угодно выводы, но, пока у нас нет доказательств, мы не сдвинемся с места. — Хмыкнув, он позволил себе глоток бренди, которое предварительно налил в бокал. — Они, должно быть, очень умны, чертовски умны. Сообразительность не изменила им, даже когда в наших руках оказался свидетель, но его показания в суде окажутся не только обрывочными, но и, без сомнения вызовут подозрения, если вообще не будут отброшены как несущественные.

Попыхивая трубкой, он погрузился в молчание, пока мы лишь смотрели на него, не осмеливаясь нарушить ход его размышлений.

— Боюсь, что я недостаточно осведомлен о европейской политике, — наконец вздохнул он;-— Доктор Фрейд, сможете ли вы помочь мне?

— Каким образом?

О, предоставив немного хат» бы общей информации. Принц Отто фон Бисмарк еще жив, не так ли?

— Думаю, что да.

— Но он больше не является канцлером Германии?

Фрейд изумленно уставился на него.

— Конечно, нет — вот уже около года.

— Ага. — Он снова погрузился в многозначительное молчание, пока мы с Фрейдом обменялись растерянными взглядами.

— Но, простите, герр Холмс, какое отношение фон Бисмарк имеет к...

— Неужели вы этого не видите? — вскочив, Холмс стал мерить шагами комнату. — Нет, нет, не может быть. — Затем, вернувшись в свое кресло, он сказал: — В Европе назревает война, и это совершенно очевидно.

Как пораженные громом, мы уставились на него.

— Война в Европе? — только и смог выдохнуть я.

Кивнув, он потянулся за очередной спичкой.

— И неслыханного размаха, если я правильно оцениваю ее приметы.

Но каким образом вы пришли к такому выводу, исходя из того, что видели сегодня вечером? — интонация голоса Фрейда свидетельствовала, что у него появляются сомнения относительно умственного состояния детектива.

— Исходя из взаимоотношений между баронессой фон Лейнсдорф и ее пасынком.

Но я не заметил, чтобы они как-то общались между собой, — вмешался я, и в моем тоне слышались те же сомнения, что и у Фрейда.

— Потому что общения между ними не происходило.

Поставив свой бокал, он проницательно посмотрел на нас.

— Доктор Фрейд, имеется ли в Вене нотариальная контора, в которой можно ознакомиться с завещаниями?

— Завещаниями? Да, конечно.

— В таком случае я был бы весьма обязан вам, если бы вы были любезны уделить мне утром немного времени и выяснить, кто контролирует недвижимость барона фон Лейнсдорфа.

— В десять у меня пациент,— машинально возразил доктор, но Холмс только мрачновато улыбнулся и поднял руку.

— Поверите ли вы мне, если я сообщу вам, что на кону стоит далеко не один миллион жизней?

— Ну, хорошо. Я сделаю, что вы просите. Но что вам даст завещание?

— С помощью доктора Ватсона я попытаюсь найти щель в броне наших противников, — ответил Холмс, выбивая пепел из трубки. — Как вы думаете, сможет ли ваша пациентка завтра совершить небольшое путешествие?

— Путешествие? Далеко ли?

— О, всего лишь в пределах города. Я хотел бы, чтобы она кое с кем встретилась,

Фрейд задумался.

— Не вижу, почему бы и нет, — нерешительно ответил он. — Здоровье у нее, в общем-то, в порядке, если не считать ее состояния и слабости, вызванной недостаточным питанием, но, думаю, с этим больница уже справилась.

— Прекрасно! — Встав, Холмс зевнул, деликатно прикрыв рот тыльной стороной ладони. — У нас был долгий день, — заметил он, —и так как продолжение его обещает быть еще более долгим, я думаю, самое время отдохнуть.

С этими словами он поклонился и покинул кабинет.

— Что он во всем этом нашел? — вслух удивился я.

— Представления не имею, — вздохнул Фрейд. — Во всяком случае, время идти спать. Не припоминаю, чтобы я так уставал.

Я тоже был измотан, но даже когда тело обрело покой, мозг продолжал лихорадочно работать, пытаясь сложить воедино куски головоломки, с которой мы столкнулись в ходе нашего визита в этот прекрасный и зловещий город. Европейская война! Миллионы жизней! Часто я поражался удивительным способностям моего друга, но никогда еще он не делал столь многозначительных выводов, имея на руках так мало доказательств. Но, Боже небесный, а что, если он окажется прав? Не знаю, как провел ночь Фрейд, но мне всю ночь снились кошмары. Веселый живописный город Иоганна Штрауса больше не вызывал воспоминаний о ритмах вальса, а был переполнен отражениями ночных видений.

На следующее утро, прежде чем каждый из нас отправился по своим делам, мы торопливо позавтракали втроем. Холмс ел с аппетитом, что свидетельствовало о его выздоровлении. На лице Фрейда было решительное выражение, но его односложные ответы говорили, что и ему выпала беспокойная ночь.

Мы уже были у дверей, когда в них появился посыльный с телеграммой для Шерлока Холмса. Раскрыв ее, он жадно пробежал текст, после чего сунул в карман плаща и сказал посыльному, что ответа не будет.

— Наши планы не изменились, — сказал он и отдал поклон Фрейду, не обращая внимания на нашу откровенную заинтересованность. Рассерженно хмыкнув, доктор расстался с нами, а Холмс повернулся ко мне. — А теперь, мой дорогой Ватсон, в путь.

В фиакре мы проследовали до больницы, где записка Фрейда позволила нам извлечь пациентку из ее заключения. Чувствовалось, что физически она несколько оправилась, хотя бледность еще осталась и она по-прежнему хранила молчание. Послушно последовав за нами, она без возражений заняла место в фиакре, поджидавшем у ворот больницы. Холмс глянул на манжет рубашки, на котором он записал место нашего назначения, и мы двинулись через весь город. В присутствии безмолвной пассажирки он отказался изложить таинственную цель нашей поездки, на что и намекнул, когда я задал ему вопрос.