Русский вид. Рысь - Регина Грез

Сейчас Захар походил на старого матерого волка, что притащил в логово зайчонка и не прочь позабавиться напоследок… Перед тем, как придушить.

Захар вышел, шумно захлопнув за собой хлипкую дверь, с потолка посыпался сор. Я подняла голову и взгляд мой уперся в ружье, стоявшее у стены рядом с дверью. Не успев ничего толком обдумав, я кинулась к «двустволке» и, стиснув ее в руках, вернулась на топчан, застеленный грязным покрывалом.

Даже не представляла, что ружье может быть настолько тяжелым, или это я такая слабая, а еще бестолковая. Я так и сяк вертела оружие, пытаясь сообразить, заряжено оно или нет. Наконец с превеликим трудом мне удалось переломить его пополам и обнаружить в одном стволе что-то вроде патрона. В голове крутились общеизвестные охотничьи термины типа «жакан» и «пыж»…

Я никогда прежде не держала в руках ружье, понятия не имела, как из него стрелять. Мне и в исходное-то положение вернуть ствол удалось не сразу, где-то заело или у меня руки тряслись от страха — не хватало ни сил, ни сноровки.

Дрожащим пальцем я нащупала спусковой крючок, направила дуло в сторону двери и разревелась. Одно дело смотреть по телевизору, как храбрая героиня под угрозой пистолета заставляет сдаться оголтелых преступников. Другое дело — испуганной учительнице сидеть в сыром закопченном углу и ждать Захара.

А когда он появится, мне сразу стрелять? Боженька, спаси, я же не смогу… Но тогда он дождется Рая и его на мушку возьмет. А с чего я взяла, что Рай за мной придет, ему теперь хорошо у Лильки под мягким боком.

Такие горькие думы вовсе не способствовали повышению боевого духа. Я опустила ружье на колени, и теперь слезы размазывала по щекам, а они все текли и текли от страха и одиночества. И еще оттого, что Рай все-таки предпочел крашенную куклу, а ведь поначалу все «Ева… моя Ева… я без Евы никуда».

Клоун рыжий! Пусть с Лилькой останется, лишь бы не совался за мной в лес.

Скрипнули рассохшиеся доски — в избушку зашел Захар. В одно мгновение оценил обстановку внутри, подлетел ко мне и грубым движением вырвал «двустволку» из рук. Даже не стал ругаться и бить, пожурил, как ребенка.

— А ну отдай! Все равно бы не выстрелила, с предохранителя-то забыла снять… Эх, ты, ляля-ляля… глупенькая, сладенькая.

Обидно, обидно… и уже очень страшно… Захар вернул ружье на место и вернулся ко мне, сел рядышком, положил тяжелую ладонь на мое колено.

— Ладно, не реви, смелая, смелая, оценил. Сейчас утешу! Я утешать мастер, ни одна бабенка еще не жаловалась. Да не жмись, ты ведь не девочка, ну, куда ты собралась, дура… Все равно возьму, хочешь — не хочешь… с вами только так и поступать.

Он подтащил меня к себе ближе и начал стаскивать футболку, расстегивать джинсы, а когда я попыталась протестовать, так ткнул кулаком под ребра, что у меня дух захватило, и я скорчилась от боли, плохо соображая, что происходит.

Снова возникло странное чувство, что все вокруг либо дурной сон, либо киносъемки. С минуты на минуту должен появиться оператор с камерой, весело объявить, что снят хороший кадр и кошмар закончится. А потом внезапно пришло четкое понимание, что это реальность и спасения ждать неоткуда.

Словно отвечая на мой мысленный вопль отвращения Захара вдруг оторвала от меня неведомая сила и впечатала в противоположную стену избушки. Я свернулась на лежанке калачиком и замерла, глядя на то, как рыжеволосый мужчина, снесший с петель двери, дубасит охотника.

Мне нужно было отвернуться или закрыть глаза, но я будто окаменела и взгляда не могла отвести от того, как Рай молотил Захара. Это было гадкое зрелище, оно совсем не походило на все драки, виденные в кино. Сейчас, наяву, в двух метрах от меня избиение человека выглядело омерзительно.

У меня закрутило живот, изнутри к горлу подступила тошнота, а потом стало жарко, будто я оказалась в парилке, поплыли черно-красные пятна перед глазами…

* * *

Я пришла в себя от свежего прохладного воздуха, от колючих капель дождя на лице, приоткрыла один глаз, глубоко и с наслаждением вдохнула запахи леса. Рай нес меня на руках, быстрым шагом пробираясь между берез и молоденьких пушистых сосенок.

— Потерпи, скоро дома будем, я тебя помою, будешь чистая…

Чтобы отвлечься от образа стонущего в углу Захара, я принялась вспоминать Лилю — неужели она настолько разочаровала Рая, что он в лес от нее удрал.

— Я-то не замаралась, а вот насчет тебя…

— На мне только кровь этой мразоты.

— Ты его убил? — буднично спросила я.

— Нечего жалеть, одним гадом меньше, — твердо заметил Рай.

— Надо сообщить… Как там Лиля?

Рай поставил меня перед собой, крепко удерживая руками, чтобы я не свалилась. Его лицо приблизилось к моему. Янтарные глаза горели золотыми огоньками.

— Я должен был вернуться к тебе, уснуть около тебя, да видно опоила шалава… ничего не помню, но уверен, что не прикасался к ней. Клянусь нашими будущими детьми!

Вот почему он такой? Закрытый, жесткий и в то же время доверчивый как мальчишка. А ведь дети в его представлении — это самое важное, самое главное… Семья и дети — вершина в иерархии ценностей. Апогей желаний и стремлений. Значит, сейчас он не лжет.

Вдруг припомнились слова Лильки о том, что «…с пяти капель отрубился и никакого толку…». А я его мысленно клоуном обозвала, раскисла перед Захаром, не сумела ружьем воспользоваться.

— Рай, научи меня стрелять. И еще хорошо драться. Мы сбежим из этого заповедника в лучшее место на Земле, где никто не приказывает, не врет и не ставит опыты над людьми. Где нет убедительных змей и яблоки можно есть без опаски. Где честные люди живут хорошо.

Я больше ничего не могла говорить, меня душили слезы, я ухватилась за его куртку, прижалась носом к груди и надолго так замерла. Все самое страшно позади, мы рядом и больше не должны расставаться ни на день, ни на час. Иначе случится беда.

Рай гладил меня по спутанным волосам, целовал в лоб, согревал холодные ладони своими большими теплыми руками.

— Ты спасла меня в подвале, отцепив ремни, и сегодня снова спасла. Если бы не твои рассказы, я бы даже не подумал про западню в кустах, когда увидел белую тряпочку. Меня злость ослепила, я представлял, что сделаю, когда до него доберусь… я хотел, чтобы он мучился долго, а он кровью собственной захлебнулся, ногами засучил и подох, как бешеная псина.

Знаешь, а кровь-то у него черная оказалась, я