Студент - Валерий Георгиевич Анишкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да, — ответил я.
— Мы знаем, что Ваш покойный батюшка находился во время войны в Тегеране, выполняя особое задание партии и правительства.
— Я кивнул головой.
— Достойный человек. Примите мое искреннее соболезнование по поводу тяжелой утраты.
— Вам институт даёт хорошую характеристику, отмечая ваши неординарные способности, — после небольшой паузы продолжил Иван Фёдорович.
Я пожал плечами.
— Володя, вы комсомолец и должны понимать, что если мы пригласили вас к нам, то мы вам всецело доверяем, но хочу предупредить: всё, о чем здесь пойдет речь, не должно выйти за эти стены. Надеюсь, вы понимаете…
Последние слова Иван Федорович произнес жестко, пробуравив меня стальным взглядом серых холодных глаз.
— Понимаю, — сказал я, а по телу пробежали мурашки, хотя мое время уже не было таким страшным как то, когда в этом кабинете сидел отец.
— Я недаром заговорил о ваших способностях. Но я имею ввиду не те, которые отмечает руководство вашего института, а те, о которых я знаю со слов некоторых своих бывших сослуживцев, в частности от Фаддея Семеновича, которому вы оказали в свое время неоценимую услугу.
— Ничего особенного там не случилось. Сейчас в научной литературе полно примеров излечения методом наложения рук.
Говоря это, я немного лукавил. В случае с дочерью генерала Фаддея Семеновича играли другие факторы. Я тогда смог ввести девушку в то особое состояние, в котором мог пребывать сам, и это стало основой лечения. Я погрузил ее в мир отрицаемых наукой тонких энергий.
— Я об этом знаю. Сейчас политическая обстановка позволяет свободно говорить о телепатии и других подобных явлениях. Даже в литературе по криминалистике появляются намеки на то, чтобы использовать способности экстрасенсов для раскрытия преступлений. Но нам также хорошо известно, что официальная наука опровергает саму возможность парапсихологических феноменов, а поэтому любому здравомыслящему человеку трудно воспринимать это серьезно… С другой стороны, мы знаем, что государство сейчас финансирует закрытые исследования в этой области. А также нам известно, что в некоторых серьезных учреждениях такая работа все же на свой страх и риск проводится, хотя ее результаты не документируются. Больше того, сотрудники опасаются огласки фактов обращения к такого рода способам и методам получения нужной для дела информации и тщательно скрывают ее источники… Вот такое положение дел.
— Кстати, это тоже закрытая информация, — заключил Иван Федорович и опять строго посмотрел на меня.
— И чего вы хотите от меня? — спросил я, смутился от того, что вопрос прозвучал неприлично вызывающе, и поправился:
— Чем я могу помочь?
— Дело щепетильное…
Иван Федорович сделал короткую паузу, словно еще раз взвешивая, доверять мне или нет, и решительно заговорил:
— На первый взгляд может показаться, что это дело личное. Но нужно иметь ввиду, что оно касается одного из ответственных работников государственной структуры, а потому здесь возможны любые провокации… В общем, у моего заместителя, полковника Самойлова, пропала дочь. И никаких следов. Пропала и как в воду канула. Мы предприняли все меры, насколько это было возможно в данной ситуации, но вопрос, еще раз повторю, щекотливый, и мы бы не хотели давать огласку этому делу.
Иван Федорович замолчал и выжидающе смотрел на меня.
— Когда пропала девушка? — спросил я.
— Четыре дня назад.
— Мне нужно поговорить с её отцом.
Иван Федорович нажал на кнопку коммутаторного телефона и попросил секретаршу пригласить полковника Самойлова.
Через пару минут в кабинет вошел моложавый полковник, на вид лет сорока с небольшим. Он окинул меня беглым взглядом и без приглашения сел на диван, закинув ногу за ногу.
— Вот, Николай Афанасьевич, молодой человек, о котором я тебе говорил, — сказал Иван Фёдорович.
— Что-то больно молод, — дал мне оценку полковник.
— У него к тебе вопросы, — не обращая внимания на реплику своего заместителя, пояснил хозяин кабинета.
Полковник молча повернулся ко мне. Я, не зная, как обращаться к нему, замялся, но тот понял без слов и назвал себя.
— Обращайтесь ко мне — Николай Афанасьевич.
— Спасибо, — поблагодарил я.
— Николай Афанасьевич, при каких обстоятельствах пропала Ваша дочь? — спросил я.
— Что вы имеете в виду? — нахмурился полковник.
— Ну, не могли, например, явиться следствием исчезновение вашей дочери какие-то семейные отношения?
— Нет, не думаю… Но сейчас мне, прежде всего, важно знать, жива она или нет. Жена в истерике, твердит: «убили, убили!»
— Мне нужна фотокарточка вашей дочери, — попросил я.
Полковник достал из кармана гимнастерки портмоне и вынул черно-белую фотокарточку: на меня смотрела симпатичная девушка с ироничной улыбкой, красивым очертанием губ и с толстой косой, выпущенной на грудь.
Всякий раз, когда я смотрю на фотографию мертвого человека, мне бывает тяжело от ощущения отсутствия живого взгляда. В этом случае лицо на фотографии выглядит плоским и теряет что-то неуловимое. Оно меркнет, темнеет. Если я беру такую фотографию в руки, от нее идет легкий холод, который может усиливаться. Иногда мне кажется, что рука, положенная на изображение, словно проваливается в пустоту.
К счастью, дочь полковника оказалась жива. Я внимательно всматривался в фотографию и видел, что черты лица девушки приобретают чёткость и яркость, резче обозначаются глаза, а вся фотография не утрачивает трехмерности изображения, ощущения тепла и света, исходящего от нее.
— Ваша дочь жива, — сказал я, и с меня самого словно камень свалился.
— Это точно? — еще не вполне веря моим словам, переспросил полковник.
— Точно, — заверил я с легким сердцем.
— Иван Фёдорович, извини, я должен позвонить жене. Она же с ума сходит, — попросил полковник.
— Да звони, конечно, — придвинул к краю стола телефонный аппарат Иван Фёдорович.
Полковник набрал номер, подождал, пока там возьмут трубку и проговорил:
— Марго, дочь жива… Ну-ну, успокойся. Большего сказать не могу… Всё, дома поговорим.
— Ну, и где все же ее искать? — спросил Иван Фёдорович.
— У Вашей дочери комната отдельная?
— Конечно, — удивился полковник.
— Вы можете показать мне ее комнату?
— Если это необходимо, пожалуйста.
— Давай, Николай Афанасьич, бери мою машину и езжай. Может, правда, что получится, — приказал генерал.
Квартиру открыла жена полковника. Ее заплаканные глаза испугано и с надеждой смотрели на мужа, а потом с недоумением и вопросительно — на меня.
Полковник, ничего не объясняя жене, провел меня в комнату дочери. Я сел на мягкий стул за письменный стол, который стоял перед окном, провел руками по крышке стола, и уже предчувствуя готовность мозга к измененному сознанию, ощутив мурашки, которые пошли по телу как при ознобе, попросил дать что-нибудь из вещей девушки. Жена полковника достала дамскую сумочку дочери, но я, заметив плюшевую обезьянку, сидящую в глубине кресла
