Пять дней сплошного цирка - Марина Туровская

Перед тем как сесть в машину, я сделала глоток из литровой бутылки, этикетка которой оголилась, показав слово «Абсент».

Надо было видеть лицо шофера. Он повторил мое глотательное движение и смотрел на меня, видимо, ожидая, что я сейчас упаду замертво. Я ему честно сказала, что я русская, он тут же понял и успокоился.

Цирк оказался старым шапито.

Громко орала музыка, вверх рвались гирлянды привязанных шариков. Два клоуна на ходулях выкрикивали что-то, видимо, очень смешное, потому что входящая публика, в основном мамаши с детьми, после их французских речовок заливалась смехом.

И все были в пестрых куртках, вязаных шапках и рукавицах. Все они кутались в шарфики и притоптывали ногами, поглядывая друг на друга, показывая, как им холодно. У нас в такую погоду мужчины ходят без шапок и пьют пиво, а женщины, выскочив из автобусов после работы и нагрузившись продуктами в магазинах, не застегивая верхнюю одежду, бегут по домам, благодаря погоду, что сегодня нет морозов.

Мигание цирковых огней, музыка, шарики и настроение парижан настолько не соответствовали моему, что я решила здесь остаться.

Шофер выскочил из машины, открыл передо мной дверь и, взяв под локоток, подвел к девушке-клоунессе в костюме Снегурочки, продающей перед входом билеты. Пока он ей что-то журчал, кося на меня глазами, я сделала еще один глоток и теперь не только шофер, но и девушка повторили мое глотательное движение, с ужасом глядя на бутылку.

– Она русская, – выговаривая каждую букву, сказал шофер, и девушка понимающе улыбнулась.

Расплатившись за такси и билет, я прошла внутрь цирка. На билете не было обозначено место, и я забралась под самый верх.

Представление помню смутно. Громкая музыка и удушающее тепло. Мелькающие акробаты, бегающие песики, полуголый кордебалет стройных девушек и опять акробаты.

Через полтора часа действо закончилось, и зрительные ряды начали пустеть. Я сидела наверху, изредка отхлебывая из бутылки, смотрела, как ветер гоняет разноцветные фантики по арене и вокруг нее.

Рядом со мной неизвестно откуда появился усатый жизнерадостный парень и протянул сок в высоком бокале.

– Не охренела еще «Абсент» пить? Даже я не могу долго потреблять его неразбавленным.

– Охренела, – согласилась я. – А что ты предлагаешь?

– Похмелиться. – Парень попытался улыбнуться. – Я сегодня на арену не выходил, вчера день рождения Аркадия, жонглера, отмечали. Он в трейлере с моим отцом пиво пьет. Отец у меня директор этой шараги. Колесим вот по свету, в России два года не были. Ты давно оттуда?

– Неделю, – икнула я в ответ.

Я попыталась встать, но нога, на которую я все еще немного хромала, не выдержала удара «Абсентом» и подвернулась. Я начала падать, но сильные руки парня подстраховали. Зацепив под руку, он стащил мое тело вниз, предусмотрительно прихватив бутылку. Я на ходу допила сок и, не зная, куда поставить бокал, пристроила его на пластиковое сиденье.

– Э-э, нет, стакан подотчетный, реквизит. Мы его с собой возьмем.

Парень опрометчиво отпустил меня и пока подхватывал бокал, я сползла на холодный пол.

– Чего-то мне того, не того… не очень хорошо. – Я села, закрыла лицо руками и разревелась. – Меня любимый бросил.

– Подумаешь. – Малый ухитрился захватить бутылку, бокал и меня. – У нас это сплошь и рядом.

– Ты меня понимаешь, – хлюпнула носом я.

– Понимаю, куда ж деваться. – Парень хлебнул из моей бутылки. – Крутой напиток. Пойдем, выпьем?

– Пойдем.

Все остальное я помню отрывочно, секунд по десять из каждого часа.

Утром, сидя за столом непонятного тесного помещения, я открыла глаза… и увидела нарезанную вареную морковку, две горошины и кубик картошки. Проморгавшись, я поняла, что впервые в жизни нахожусь в состоянии многих русских мужиков, потому как пришлось вынуть свою пьяную рожу из тарелки, где еще оставался салат «оливье».

Объяснить, каково было мое самочувствие, – невозможно. Никакого «чувствия» не было. Сбоку, под длинной деревянной лавкой, валялся парень, и я была уверена, что его зовут Виталик. Сверху он был прикрыт ослиной попонкой, под головой уместился ящик из-под вина. С трудом сев, я придержала голову обеими руками, чтобы она не отвалилась.

Виталик открыл глаза, бодро вскочил и оглядел меня со всех сторон.

– Ну, ты, мать, даешь. Ты бы хоть позвонила, как его там зовут, врача твоего? Эдик, кажется?

Я повернула руками голову в сторону Виталика.

– Откуда ты знаешь о враче?

– Теперь весь цирк о тебе все знает. Пока ты каялась, кордебалетные девочки закуску организовали, ты вино оплатила, мы, акробаты, со своей стороны мясом выступили.

Я присмотрелась к ящику вина, служившего подушкой Виталику.

– А вино все выпили?

– Ты про это? – Виталик небрежно пнул пустой ящик. – Это мы в первый час выдули, а остальные двадцать бутылок до трех часов ночи потребили. Но я тебе стакан красного заныкал, на опохмел.

– Спасибо. А где моя сумка?

– Сумку ты, Настя, нашей Ольге из кордебалета подарила. Но я могу слетать, отобрать взад.

– В сумке был телефон и портмоне, – неуверенно пояснила я.

– А на фиг теперь тебе портмоне? – Виталик доверительно улыбнулся. – Карточку мы твою всю выгребли, и банк ее аннулировал, а на мелочь мы хлеба купили. С телефоном сложнее, ты его потеряла.

Внутри у меня захолодело еще больше. В этот момент в помещение зашел суровый мужчина средних лет в спортивном костюме и хмуро посмотрел на меня.

– Очухалась?

– Нет еще, – я ответила и стиснула голову еще сильнее.

– Виталька, налей ей. – В голосе мужчины слышалось сочувствие. – Слушай, барышня, ты откуда свалилась на нас?

– С улицы. Я афишу увидела и приехала.

Мужчина повернулся к парню.

– А ты, Виталечка, бегом марш на арену, подметать.

Виталик достал из-за какого-то ящика стакан с красным вином, поставил передо мной. В стакане плавали мелкие опилки. Я, не рассуждая о гигиене, выудила их пальцем и залпом выпила вино.

Виталик крякнул, наблюдая за мной, дернул плечами и убежал.

– Ну, чего, вызвать тебе такси? – Мужчина смотрел на меня без любопытства и без сострадания. – Деньги, как я понял, ты вчера спустила, и машину я тебе оплачу. Что, совсем плохо?

– Простите, а как вас зовут? – я спросила имя, чтобы потянуть время. Во мне что-то зрело, но я пока не могла понять что.

– Виктор Палыч. Но все меня зовут Палычем.

– А-а, так вы директор шапито?

– Я – артист цирка!

В его глазах загорелся огонек фанатизма, а во мне дозрело решение.

– Я поняла! Я не хочу домой! У вас есть какая-нибудь работа? – Палыч теперь смотрел на меня с интересом. – Любая работа, и чем говнистее, тем лучше.