Порочный учитель - Бьянка Коул

этого момента у нас не будет совместных уроков дисциплины.

От его заявления у меня сводит живот и ноет в груди.

— Но…

— Я сказал, слушай, — рычит он.

Я замолкаю, вертя пальцами на коленях, как капризный ребенок. Именно так он заставляет меня чувствовать себя прямо сейчас.

— Ты забудешь, что это вообще произошло, и мы будем держаться подальше друг от друга. — Его глаза холодны и бесчувственны, когда он смотрит на меня. — Это была глупая ошибка.

Эти слова сильно ударяют меня в живот, и я чувствую, как на глаза наворачиваются слезы, но я не позволяю им пролиться. Вместо этого я высоко поднимаю подбородок и встречаю его каменный взгляд, позволяя ему увидеть все эмоции, которые я сейчас испытываю.

— Я никогда не хотела приезжать сюда, Оак. — Я качаю головой. — Это не то место, где я должна быть, и даже если у меня есть друзья, всегда есть одна вещь, которая мешает мне когда-либо вписаться. — Я тяжело вздыхаю. — Я совсем не такая, как они. Я никогда не хочу быть связанной с криминалом. Я никогда не хочу стать главой своей семьи. — Я тяжело сглатываю, когда лицо Карла вспыхивает в моем сознании. — Знаешь ли ты, что сделало эту школу сносной?

Оак не отвечает.

Я чувствую, как боль сжимает мое горло, словно когти, скребущие изнутри.

— Ты, — бормочу я, сдерживая слезы, которые так отчаянно хотят упасть. — Ты был единственной хорошей вещью. — Я смеюсь над этим. — Звучит нелепо, учитывая, что ты причинял мне боль каждый день чуть больше двух недель.

В глазах Оака что-то слегка меняется, но непонятно, о чем он думает.

— Я думаю, вот насколько я чертовски жалкая, что цеплялась за тебя, даже когда ты причинял мне боль. — Я встаю и бросаю учебник по дисциплине на стол. — До свидания.

Я выхожу, и только оказавшись в коридоре, позволяю слезам скатиться по моим щекам. Маленькая, жалкая часть меня надеялась, что Оак мог бы остановить меня, мог бы сказать мне, что он чувствует то же самое.

Кого я обманываю?

Директор Оакли Бирн не в моей лиге и всегда таким был. Я не знаю, почему он поцеловал меня и почему он прикасался ко мне таким образом, но ясно, что это не имеет никакого отношения к тому, что он чувствует ко мне.

Он, вероятно, ненавидит меня так же сильно, как и мои родители. Это история моей жизни. Все, кто мне дорог, отвергают меня. Единственным человеком, который этого не сделал, был Карл, и его больше нет.

Я мчусь по коридору к своему общежитию, зная, что больше не смогу выдержать ни одного занятия сегодня.

К черту это.

Если меня накажут за это, пусть будет так. Мне уже все равно. Я хочу убраться из этого места и из жизни моих родителей. Все, чего хочу, это начать все сначала там, где меня никто не знает — второй шанс, но я знаю, что, несмотря на мой план сбежать от них, это, вероятно, принятие желаемого за действительное.

Просто сбежать от родителей не получится, а значит, нужен новый план — безотказный.



До конца дня у меня больше нет уроков, и я отправляюсь в библиотеку, чтобы встретиться с Натальей.

— Эй, сюда. — Шепчет она.

Я улыбаюсь, когда вижу ее в окружении книг.

— Привет. — Я сажусь рядом с ней. — Что ты изучаешь? — Тихо спрашиваю я.

— Допрос, — отвечает она.

Я поднимаю бровь в ответ.

Она пожимает плечами. — Это полезный навык в Братве.

Я киваю в ответ, нервно загибая пальцы, потому что мне нужно задать ей вопрос.

— Ты умеешь хранить секреты?

Ее глаза поднимаются, чтобы встретиться с моими, и она лукаво улыбается.

— Какого рода секрет?

Я качаю головой. — Очень важный. Сможешь сохранить?

Она кивает. — Конечно. Я даю тебе слово.

Я с трудом сглатываю.

— Я не хочу быть частью бизнеса или жизни моих родителей.

Ее хмурится. — Правда? Что же тогда ты хочешь делать?

— Я хочу стать ветеринаром, но я не настолько наивна, чтобы верить, что сбежать от них будет легко.

Она размышляет.

— Нет, это было бы нелегко. — Наталья откладывает книгу, серьезно глядя на меня. — Твои родители известны своими международными связями, а не только национальными.

— Да, в этом-то и проблема. — Я встречаюсь с ней взглядом. — Как это сойдёт мне с рук?

Наталья барабанит пальцами по столу.

— Я знаю, ты хочешь сохранить это в секрете, но Камилла, возможно, единственная, кто может помочь. — Она наклоняет голову. — У нее есть средства для того, чтобы кто-то исчез. В конце концов, ее семья специализируется на торговле людьми.

У меня сводит живот от того, как легко Наталья говорит об этом.

— Торговля людьми? — Я уточняю.

Наталья кивает.

— Да, криминальная семья Морроне годами руководила крупнейшей сетью по торговле женщинами в Северной Америке.

— Тебе не трудно смириться с тем, что таких женщин, как ты и я, забирают из их домов и продают?

Наталья слегка морщит лоб, обдумывая вопрос.

— Да, честно говоря, трудно, но, к счастью, моя семья не торгует людьми.

— Чем они торгуют?

Она поджимает губы, прежде чем сказать.

— Всем остальным.

Я качаю головой.

— Я не могу этого вынести, Наталья. Несправедливость мира, частью которого мои родители заставляют меня быть. Если бы мой брат был все еще жив…

— Тогда что? — нажимает Наталья.

— Я надеялась, что мои родители позволили бы мне жить так, как я хочу.

Наталья смотрит скептически.

— Сомнительно, тебя все равно было бы полезно выдать замуж и укрепить связи семьи с какой-нибудь преступной организацией.

— Верно. — Я тяжело вздыхаю, зная, что она права. Мои родители слишком бессердечны и эгоцентричны, чтобы позволить мне жить так, как мне хочется.

— А если серьезно. Камилла — та женщина, которую следует спросить. — Она пожимает плечами. — Ты можешь ненавидеть то, что делает ее семья, но она единственный человек, которого я знаю, у которого есть средства, чтобы сделать так, чтобы ты исчезла, и твоя семья не смогла тебя отследить. — Она хмурит брови. — Но ты собираешься подождать до конца учебного года, верно?

Я киваю в ответ, зная, что сэкономленных денег более чем достаточно, чтобы оплатить обучение в колледже и стать ветеринаром, но не я учла, что придется нести большие расходы, если кто-то со стороны поможет мне сбежать от родителей. К тому времени, как я закончу здесь учебу, у меня будет достаточно денег и на то, и на другое.

Хотя мои родители никогда особо не заботились обо мне, они всегда давали мне деньги, и много.

— Как ты думаешь, сколько