Волчья тропа - Сергей Васильевич Самаров

людьми, которые поверили в него и пришли сюда вместе с ним? Что станет с Абдул-Меджидом, который вернется к отряду раньше, чем он, эмир, который сам дал старику только три часа, чтобы увидеть внуков? Разве можно их всех бросить на произвол судьбы? Маленький уродец Абубакир, такой верный и преданный вот уже столько лет. У него ведь только тело уродливое, а душа живая, тонко все чувствующая. Или мрачный великан Нажмутдин Омаров, такой наивный и ранимый, несмотря на грозный вид, хмурый тяжелый взгляд и внешность непробиваемого великана. Или снайпер Ваха Чохкиев, готовый пустить пулю в сердце любому, кто скажет слово против эмира Волка или Абдул-Меджида – старика, но все же учителя и наставника Волка. Разве можно оставить их и всех тех, кто поверил ему и пошел за ним в его родное село?

Нет, на предательство своих друзей Нариман не пойдет. Не такой он человек. Он останется тем же эмиром Волком, каким был и прежде. Что бы ни говорила мать. Ведь мать – это просто женщина. А на Кавказе мужчина привык считать себя главным. К матери он относился с уважением, но она все равно лишь женщина со всеми ее слабостями и слегка истеричным характером.

– Кто они для тебя? – спросила вдруг Джавгарат.

Нариман подумал, что или он размышляет вслух, или она научилась читать его мысли. Матери, наверное, и на такое способны.

– Что значат все эти люди, что пришли вместе с тобой, неся в нашу жизнь смерть и разрушение? Что они в сравнении с теми, кто все долгие семь лет ждал тебя здесь – с твоей матерью, женой, братом, детьми? Неужели ты готов предать родных, выбрав чужих людей? Совсем-совсем чужих…

Она по-прежнему сидела на голой земле перед калиткой и простирала к нему свои темные, худые, натруженные, жесткие и слегка шелушащиеся на предплечьях руки. Он опять проникся к ней жалостью, но вместе с ней в его душе шевелилось и непонимание.

– Мама, ты же сама говорила, что хотела гордиться мной. И отец тоже хотел. Но разве вы простили бы мне предательство людей, которые мне доверились? Здесь, в селе, мне места уже нет, пойми это и ты. Меня посадят в тюрьму пожизненно, если до этого не убьют. Не могу же я остаток своих дней прятаться в доме брата или еще где-то? Я ухожу, прощай, мама. Через несколько дней – не знаю еще, когда именно, – я вернусь, навещу вас, тогда и поговорим. Прости меня и прощай. Я ухожу к своим людям, к своей жизни, которую сам выбрал. Прости. От помощи семье я не отказываюсь. Я буду, как и прежде, переводить деньги Гульнаре на карточку. И звонить. И дочь в больнице навещу. А пока я ухожу. Прости.

Он резко развернулся и, оставив мать в той же позе на голой утоптанной земле, пошел прямо через газон, через дорогу, к угловому дому Нажмутдиновых, сжимая в руке цевье автомата. Не посмотрев на калитку двора Нажмутдиновых, прошел мимо и вышел на дорогу, выходящую из села. Двинулся туда, где его ждали.

В селе начал моросить мелкий, настоящий осенний дождь. В какое-то мгновение в голове Волка мелькнуло понимание того, что мать осталась там, под этим осенним дождем, и может промокнуть и заболеть. Нариман даже остановился, обернулся, думая вернуться, но подумал о том, что мать снова будет умолять его остаться дома, с родными или хотя бы позовет на сыновей посмотреть, которых он видел только мельком перед важным телефонным разговором. И это могло бы сломать его решимость. А раз уж принял решение, сделал выбор, то его следует придерживаться…

* * *

На улице, которую выбрал эмир Волк, отсутствовали электрические фонари. А небо, звезды и полная луна, которую Нариман разглядывал недавно, были затянуты тучами. Поэтому он не сразу заметил большую группу людей, торопливо идущих ему навстречу. Кто были эти люди и куда они спешили, эмир Волк не знал, поэтому без стеснения перед мокрой травой залег в ближайший газон за густым кустом сирени, которая дольше всех держала листву и одной из первых распускала ее по весне, и передернул затвор автомата. Потом снова поднял предохранитель, посчитав, что всегда успеет опустить его – это занимает долю секунды. Но опускать предохранитель не потребовалось – группа людей приблизилась, и даже в темноте эмир смог узнать гигантскую фигуру Нажмутдина Омарова и семенящего рядом с ним кривоногого карлика Абубакира. Впереди шел, указывая всем дорогу, старый Абдул-Меджид.

– В такое время прогуляться решили? – спросил эмир, выходя из тени.

– Эмир! – удивился бывший тренер неожиданной встрече.

– Наш эмир! – радостно взвизгнув, Абубакир обнял Наримана за бедро, поскольку выше дотянуться попросту не мог.

Встреча была радостной, и эмир Волк остался доволен. Старая Джавгарат такой радости не смогла бы понять.

– Куда вы направляетесь? – спросил он.

– Тебя спасать, – объяснил Абдул-Меджид. – Снайперы в свои прицелы видели, что приехала целая машина ОМОНа. Трех омоновцев они подстрелили. Но всех же не перестреляешь! Их там море. Мы подумали, что тебя захватили. Сначала думали попасть к тебе домой, узнать, что с тобой случилось. Ты же сказал, что через три часа вернешься, а уже прошло четыре. Мы и пошли…

– Разворачиваемся! – скомандовал эмир Волк. – У нас важное дело есть.

Он в нескольких словах пересказал, какие получил сообщения, раскрыл карту и при свете фонарика в маленькой зажигалке стал водить по ней своим заскорузлым пальцем, объясняя, где лучше всего организовать засаду. После чего, убрав карту в кожаный планшет, а планшет спрятав в рюкзак, повел весь свой небольшой отряд к выходу из села.

Дождь кончился в тот момент, когда моджахеды прошли около пяти километров, и эмир, прекрасно знающий окрестности, решил, что пора сворачивать в горы. Судя по всему, в селе дождь, наоборот, усилился. Эмир невольно подумал о том, ушла ли в дом старая Джавгарат. Она ведь могла остаться под дождем. А Омахан даже не подумает, что мать сидит рядом с калиткой на холодной земле, и не уведет ее.

Горы в месте поворота были лесистые, заросшие елками и частично молодыми березами. Листва шуршала под ногами, но идти по ней все же удобнее, чем по снегу, который грозился вот-вот выпасть. По крайней мере, хмурое небо это обещало, да и старые ранения у многих моджахедов начали ныть, вещая о перемене погоды. А поздней осенью перемену ждут только в одну сторону. Приближение зимы ощущалось в воздухе. Хотя ныть раны могут и из-за нагрузки – все-таки эмир Волк задал своему отряду