Срединное море. История Средиземноморья - Джон Норвич

Может показаться, что Карл Великий — не важно, владел он Византийской империей или нет, — оставался в собственных глазах главным во всем христианском мире борцом против исламской экспансии. На самом деле после того самого короткого и не слишком удачного набега на Испанию, совершенного им в молодости — так или иначе, он предпринял его более по политическим, нежели по религиозным причинам, — Карл никогда более не выступал против мусульманской армии. Англо-саксонский священник Алкуин, бывший директором школы при дворце в Аахене до того, как стать настоятелем Турского аббатства, вполне мог утверждать, что обязанность императора — «повсюду защищать церковь Христову от нападений язычников и разрушений, чинимых неверными, и блюсти подданных, дабы те исповедовали католическую веру», но Карл не был крестоносцем. Он даже поддерживал отличные отношения — настолько, насколько позволяло в те дни состояние средств связи — с калифом из династии Аббасидов Гаруном аль-Рашидом в Багдаде.

Достижения Карла, как и его внешний облик, были выдающимися. Однако его успехи оказались кратковременными. То была необычная фигура — неграмотный, аморальный, более чем наполовину варвар; единство его вновь созданной империи держалось только благодаря его личности. После его смерти в 814 г. страна находилась в постоянном упадке и фактически развалилась на части после угасания его рода в 888 г. Северная Италия вновь стала полем сражения безликих князьков, споривших из-за ничего не значившей короны и ввергавших страну в еще более глубокий хаос. На юге также назревала новая опасность. Сначала Корсика, а затем, в 826 г., Крит пали и перешли в руки мусульман, причем последнее завоевание радикально изменило всю стратегическую ситуацию в этой области: ведь почти 130 лет, до тех пор пока византийский император Никифор II Фока не отвоевал его, Криту суждено было быть пиратским гнездом и центром средиземноморской работорговли. Затем, в 827 г., силы арабов Северной Африки вторглись на Сицилию по приглашению византийского правителя Евфимия: он поднял мятеж против Константинополя, чтобы избежать наказания за любовную историю с местной монашкой. Четыре года спустя арабы взяли Палермо. С тех пор Апеннинский полуостров находился в постоянной опасности. Пал Бриндизи, затем Таранто и Бари, тридцать лет служивший опорной базой для сил эмирата, а в 846 г. пришел черед Рима. Сарацинский[114] флот поднялся по Тибру, пришельцы опустошили Борго и разграбили собор Святого Петра; дошло до того, что они сорвали серебряные пластины с дверей базилики. И вновь спасение города стало делом рук папы. В 849 г., собрав воедино флоты трех своих соседей, морских государств — Неаполя, Гаэты и Амальфи, и приняв высшее командование, Лев IV уничтожил флот противника близ Остии. Сотни пленников были посланы на работы по возведению гигантских укреплений вокруг Ватикана и вплоть до самого замка Сан-Анджело — Леонинской стены, значительная часть которой уцелела до наших дней. К счастью, с наступлением последней четверти века натиск мусульман ослабел. В 871 г. Бари пал под натиском западного императора Людовика II, а после его смерти город перешел под власть Византии, сделавшись столицей византийских владений Италии на ближайшие два столетия.

В этот период над южным побережьем Франции также нависала постоянная угроза. Около 890 г. банда андалузских корсаров высадилась в Сан-Тропе и окопалась на близлежащем холме, в наши дни известном под названием Ла Гард-Френе. Отсюда они отправились на запад, к Марселю, на север — к Вене, и даже к Санкт-Галленскому аббатству в Швейцарии. Их изгнали не ранее 972 г. Количество останков мусульманских судов, относящихся к X в. и обнаруженных на берегах Прованса, свидетельствует о существовании оживленной торговли с другими мусульманскими территориями.

Лев IV и преемник его преемника Николай I оказались последними выдающимися личностями, которым суждено было занимать папский престол в течение полутора столетий — если мы исключим англичанку папессу Иоанну, которой, по-видимому, удавалось скрывать свой пол в течение трех лет понтификата, до тех пор пока в результате некоего досадного просчета она не произвела на свет дитя на ступенях Латерана. Увы, Иоанна — фигура легендарная, но ее история симптоматична для упадка и хаоса, царивших в тот период. Многие из живших на самом деле пап вряд ли кажутся нам менее фантастическими фигурами: упомянем для примера Иоанна VIII, забитого до смерти своими завистливыми родственниками; Формоза, мертвое тело которого эксгумировали, доставили на суд собрания епископов, раздели, искалечили и бросили в Тибр (а затем оно чудесным образом вновь стало таким же, как было, и вернулось в свою прежнюю могилу); Иоанна X, задушенного в замке Сан-Анджело дочерью своей любовницы, в результате чего та смогла заменить папу собственным незаконнорожденным сыном от Сергия III; Иоанна XII, во время правления которого, согласно Гиббону, «как мы с некоторым удивлением узнаем <…>, Латеранский дворец был превращен в школу проституток, и его [папы] насилие над девицами и вдовами привело к тому, что паломницы перестали посещать гробницу Святого Петра, дабы во время сего благочестивого действа не быть изнасилованными его преемником».[115]

Однако при том, что фигура Иоанна XII символизирует, так сказать, зенит папской порнократии, на его долю выпало освобождение Италии. В 962 г., не имея сил для защиты от итальянского «короля» Беренгария II[116], он обратился за помощью к Оттону, герцогу Саксонскому, который незадолго до этого женился на вдове предшественника Беренгария и к тому моменту стал наиболее могущественным в Северной Италии правителем. Оттон поспешил в Рим, где Иоанн без промедления возложил на него императорскую корону. (Этот поступок привел к гибели папы. Он был известным дебоширом и развратником, однако когда два года спустя он вдобавок отказался подчиниться императору, которого сам же и возвел в этот сан, Оттон созвал священнослужителей и низложил его, взяв с епископов обещание, что отныне они будут утверждать у императора кандидатуру любого избранного ими папы.) Беренгарий вскоре сдался, первенство осталось за Оттоном, и Западная империя возродилась; ее существование продолжалось почти непрерывно вплоть до эпохи Наполеона.

Титул Оттона — «Великий» — не был незаслуженным. У него было лишь одно стремление — вернуть своей империи мощь и процветание, подобные тем, что имели место во времена Карла Великого, и он в значительной степени приблизился к этому. За одиннадцать лет правления императора, большую часть которых он провел в Италии, на севере страны установился столь прочный мир, что старожилы не могли бы упомнить ничего подобного. Более сложную проблему представлял собой Рим. В условиях напряженности, вызванной постоянными интригами папы, вспышка могла произойти в любой момент, и в 966 г. император столкнулся с серьезными волнениями, которые ему удалось усмирить лишь после того, как он повесил префекта города за волосы на конной статуе Марка Аврелия напротив Латерана. Однако с настоящими трудностями Оттон столкнулся именно на юге. Он знал, что ему не удастся установить контроль над полуостровом до тех пор, пока Апулия и Калабрия остаются в руках византийцев, однако вырвать эти провинции из рук греков оказалось ему не по силам. Когда попытка применить военную силу провалилась, он попытался использовать дипломатию, женив своего сына и наследника на прелестной византийской царевне Феофано; за ней дали щедрое приданое, однако оно не включало в себя Южную Италию. Оттон умер разочарованный. Его бывшие союзники, графства лангобардов, оставались более сильными, чем были когда-либо, в то время как Апулия и Калабрия по-прежнему пребывали под властью греков.

Оттону, как и его герою Карлу Великому, не повезло с преемниками. Его сын Оттон II старался изо всех сил, однако, чудом спасшись в столкновении с сарацинской экспедицией, нанесшей поражение его армии в Калабрии, он скончался в 983 г. в возрасте двадцати восьми лет от лихорадки (вдобавок выпив слишком много сока алоэ). Это единственный правитель Римской империи, похороненный в соборе Святого Петра. Его сын от Феофано, Оттон III, представлял собой странную противоположность своим предкам: амбиции, свойственные представителям его рода, соединялись в нем с романтическим мистицизмом, очевидно, унаследованным от матери, и с вечной мечтой о великой византийской теократии, которая объединит германцев, итальянцев, греков и славян; главой ее должен был быть Бог, а его наместниками — папа и император. Этому необычному юноше с трудом удалось бежать из Рима после коронации, когда в городе в очередной раз поднялось восстание. Но два года спустя он вернулся с большими силами, восстановил порядок, восстановил сан папы молодому германцу, визионеру Григорию V, и построил для себя великолепный дворец на Авентине. Здесь он провел оставшиеся годы жизни, в которой причудливо сочетались роскошь и аскетизм. Ему воздавались почести в соответствии с византийским церемониалом; он ел на золоте в одиночестве. Время от времени менял свой пурпурный далматик на плащ пилигрима и босиком отправлялся к какой-нибудь отдаленной святыне. В 999 г. он возвысил своего старого учителя Герберта из Орильяка, который стал папой под именем Сильвестра II. Сильвестр был не только выдающимся теологом, но и лучшим знатоком естественных наук и одним из талантливейших математиков своего времени. Считается, что именно ему принадлежит заслуга популяризации арабских цифр и астролябии на христианском Западе. Римляне должны были быть благодарны императору за то, что он возвел в сан папы фигуру такого масштаба, однако Оттон слишком долго истощал их терпение и в 1001 г. был изгнан из города. На следующий год он умер и, как этого и следовало ожидать, не оставил потомства. Ему было двадцать два года.