Никто не хотел убивать - Фридрих Незнанский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— И его досрочное освобождение за «примерное поведение»…
— Думаю, что это показуха. К тому же он неплохой артист по жизни, и кто-то, видимо, купился на это.
Расспрашивая Осокину о сыне Надежды Григорьевой, которая теперь тоже претендовала на квартиру Самсоновой, Голованов приготовил вопрос, который он уже не мог не задать:
— Скажите, а Григорьевы могли знать о существовании тайничка в спальне Самсоновой?
Марина Васильевна вскинула на Голованова удивленно-вопросительный взгляд, в ее глазах застыл невысказанный вопрос, и она как-то очень тихо произнесла:
— Вы намерены предположить, что…
— Упаси Бог! — поднял руки Голованов. — Просто может быть приговорен ни в чем неповинный человек, и мне нужно определить тот круг знакомых и друзей Людмилы Степановны, кто мог бы знать о ее тайничке.
— Да, конечно, — согласилась с ним Осокина. — А что касается племянницы художника… Конечно же знала! Ведь этот тайник делал ее муж… слесарь. И я… я даже не сомневаюсь, что об этом мог знать и Павел.
Проводив Осокину до подъезда и пообещав ей «прийти на ее пироги», Голованов вернулся к машине и, уже сидя в салоне, постарался осмыслить рассказ женщины, которая была в курсе всего, чем жила ее подруга с тех самых пор, как ушел из жизни художник. И еще раз удивился тому, с чего бы вдруг следователь прокуратуры зациклился на одной-разъединственной версии. Впрочем, всего того, что только что узнал он сам, тот следак мог и не знать. И уже одно это давало хоть какую-то надежду на пересмотр уголовного дела, возбужденного по статье 105, часть 2, «Предумышленное убийство».
Порывшись в записной книжке, Голованов нашел телефон Маурина и тут же набрал его, не особо надеясь на «теплую встречу». И не ошибся в своем предчувствии.
— Ну, что еще? — хмуро отозвался Маурин, не ожидавший от звонка Голованова ничего хорошего. По крайней мере, для себя лично как для опера.
— Слушай, Костя, — как бы не замечая его угрюмости, произнес Голованов. — А вы отрабатывали версию Павла Григорьева? Я имею в виду убийство Самсоновой. Если помнишь, конечно.
— А это кто еще такой? — пропустив мимо ушей «если помнишь, конечно», все с той же угрюмостью в голосе вопросом на вопрос ответил Маурин.
— Все ясно с вами! — хмыкнул Голованов. — А насчет, кто таков Паша Григорьев, даю развернутый ответ. Глядишь, и пригодится кое-кому.
— И что же за ответ таков? С-сыщик хренов!
— Записывай! Павел Антонович Григорьев, сын той самой Григорьевой, которая изо всех сил катит бочку на моего генерала. Так вот, несколько лет назад, а точнее — в тот год, когда умер муж Самсоновой, ее племянник Паша Григорьев решил обеспечить себе безбедную жизнь за счет того, что осталось вдове художника после смерти мужа. И он, подбив на это еще двух своих приятелей, отследил, когда его тетушки не будет дома, и проник в ее квартиру, предварительно сняв слепки с ее ключей. Чем бы все это закончилось, неизвестно, так как ребятки работали в перчатках, однако непрошеных гостей заметила соседка Самсоновой и тут же позвонила в милицию. Так что, когда вдова вернулась домой, ей оставалось только охать да ахать, да еще написать заявление в милицию. Кстати, она еще не знала на тот момент, что наводчиком был родной племянник ее мужа, которого тут же сдали его подельники.
— И что с того? — резонно заметил Маурин.
— А то, что этот самый Паша Григорьев давным-давно получил чистый паспорт и сейчас, насколько мне известно, спокойно проживает в Москве. Но это еще не все, Костя! Главное то, что о тайнике, в котором хранились драгоценности убитой, знали всего лишь несколько человек из ближайшего окружения Самсоновой, и одним из этих людей мог быть Паша Григорьев. А это, согласись, уже информация для размышления.
Голованов замолчал было, но тут же поспешил добавить, словно боялся, что вечно занятый старший оперуполномоченный убойного отдела МУРа капитан Маурин пошлет его со всеми версиями куда-нибудь подальше:
— И еще один немаловажный факт, Костя! Далеко не каждый домушник мог знать об истинной ценности и стоимости той коллекции статуэток, которая была похищена из квартиры Самсоновой. Стоят себе статуэточки, радуют глаз хозяйке, да и хрен бы с ними! А Григорьев не мог не знать — и все статуэтки с полочек словно корова языком слизала.
Маурин долго, очень долго молчал, видимо переваривая услышанное, наконец спросил уже более жизнеспособным голосом:
— Насчет Григорьева информация точная?
— Точнее не бывает! Да и информатор более чем надежный. Из ближайшего окружения Самсоновой.
— М-да, — промычал Маурин, — дела. — И тут же добавил: — Но ты же ведь знаешь, тот следователь, что это дело вел…
— Знаю, Костя, все знаю! — успокоил его Голованов. — А поэтому прошу тебя сейчас об одном. Мне нужен полный расклад по Григорьеву, а также по тем его подельникам, которые шли с ним по тому, старому делу.
— И что, все?
— Пока все.
— А если вдруг всплывет что-нибудь из похищенного?
— Сомневаюсь, — резонно заметил Голованов. — Если это действительно дело Пашиных рук, то он, зная настоящую цену этим статуэткам, постарается временно припрятать всю коллекцию, а потом или вывезет ее за рубеж, или же загонит какому-нибудь подпольному олигарху.
Глава 13
Плетнев и понимал, и не понимал, что с ним творится. Он вроде бы как осознавал, что влюбился, однако не мог понять, КАК это могло с ним случиться. После гибели жены, когда они в одночасье осиротели с Васькой, ему казалось, что он уже ни-ко-гда не сможет всерьез связать свою жизнь с какой-нибудь, как вдруг…
Влюбился! Как семнадцатилетний мальчишка! У которого гормонов больше, чем извилин в мозгу. И влюбился-то как… С первого взгляда, как это бывает порой в кино.
Причем влюбился в женщину, о которой со-вер-шен-но ничего не знал, но без которой уже не представлял своей дальнейшей жизни. Расскажи кому — засмеют.
Не в силах выносить более изматывающих мук томительной неопределенности и в то же время страшась отказа, если он предложит ей встретиться, Антон все-таки набрался мужества, которого, казалось бы, ему было на занимать, и, когда Катя подняла телефонную трубку, произнес, невольно стушевавшись и забыв все те слова, которые он хотел бы ей сказать:
— Катя?.. Здравствуйте! Антон Плетнев беспокоит. Если, конечно, помните такого.
— Это такой большой и сильный, который помогал нести Игната? — засмеялась Катя. — А как же не помнить? Помню.
— И вы… вы не против того, что я позвонил вам?
— О чем вы говорите, Антон?! Конечно, нет. Я даже думала, что вы тем же вечером позвоните мне, все-таки Игнат находился в таком состоянии, что… Думала, позвоните, чтобы справиться о его самочувствии, а вы…
Она была явно рада его звонку, он чувствовал это, и сейчас самое бы время предложить ей пойти вечерком в театр или в тот же ресторан, но вместо этого он замямлил, как закостеневший двоечник, вызванный к доске:
— Катя, простите, ради Бога, что отрываю вас от работы, но…
И замолчал, начисто забыв все то, что «репетировал» до этого едва ли не все утро.
— Ну же, Антон! — напомнила о себе Катя. — Я слушаю вас.
— Скажите, вы же нарколог широкого профиля? Я имею в виду, вы одинаково успешно работаете как с наркоманами, так и с алкоголиками?
Пожалуй, именно этого вопроса Катя ожидала менее всего, и в ее голосе послышалась нотка растерянности:
— Да… а что?
«Идиот! Дубина стоеросовая!» — сам себя обругал Плетнев, однако переводить разговор на другие стрелки было уже поздно, и он негромко произнес, вернее, попросил Катю:
— Катюша, вы не могли бы проконсультировать меня по одному вопросу?
— Что, личные проблемы с наркологией? — совершенно беззлобно поддела она Антона.
— Да ну, о чем вы говорите? — шуткой ответил Плетнев. — Я ведь практически не пью. Так… от случая к случаю.
— Рада слышать, — голосом практичной женщины резюмировала Катя. — В таком случае, что за проблема?
— Ну-у… разговор, конечно, не телефонный… и если вы позволите подъехать к вам?.. В больницу, скажем, или куда вы прикажете…
— Подъезжайте в клинику, — немного подумав, отозвалась Катя. — Сегодня я до утра дежурю, так что если вас утроит часов в семь или в восемь вечера…
— И поужинаем вместе! — наконец-то нашелся Плетнев.
Небольшая и в то же время довольно комфортная пиццерия за годы своего существования постепенно превратилась в «общепитовскую» точку местного значения, где можно было и винца с водочкой хлебнуть да и перекусить недорого на скорую руку, и когда в проеме открытых дверей застыл человек-монумент в сером «в елочку» костюме за две тысячи евро, столики как бы зависли в удивленно-восхищенном молчании, и Катя, явно польщенная подобным вниманием, произнесла едва слышно: