Никто не хотел убивать - Фридрих Незнанский

— Вы смотрите пока что, а я жене на кухне помогу.

Сложенные в единую стопку, письма были писаны, судя по всему, мужем Людмилы Степановны, когда он отлучался в длительные творческие командировки, и не представляли для Голованова какого-либо интереса, он отложил их в сторону. Не представляли особого интереса и те документы, что лежали в коробке, а вот четыре записные книжки — три довольно старые и потрепанные, а четвертая еще сравнительно новая — сразу же привлекли его внимание. И когда он пролистал эти распухшие от записей почти фолианты, то ему уже не надо было объяснять, с чего бы вдруг следователь прокуратуры проигнорировал одну из версий, которая, как и версия с генералом Самсоновым, лежала на поверхности и могла бы при желании стать рабочей.

В этих четырех книжках, две из которых уже буквально распадались на листочки, были сотни фамилий, имен, телефонов и домашних адресов, которые просто невозможно было отработать в те сроки, которые были отпущены следователю. И он, естественно, пошел своим путем.

С подносом в руках, на котором стояли не только блюдца с бутербродами, но и исходящие ароматнейшим запахом чашечки с кофе, в комнату вошел Самсонов. Поставил поднос на журнальный столик и, уже не скрывая своего волнения, спросил, кивнув на отложенные Головановым записные книжки.

— Думаете, это что-нибудь даст?

Голованов хотел было сказать, а что еще остается делать, как не лопатить и перелопачивать ее знакомых, однако вместо этого произнес, усмехнувшись:

— Как говаривал некогда мой бывший командир и ваш друг генерал Варламов, нет такой крепости в Афгане, которую не взял бы армейский спецназ. К тому же ничего иного на нынешний день я лично предложить не могу.

— Ну дай-то, бог! — шевельнул губами Самсонов, и видно было, что не будь сейчас в этой комнате гостя, он бы перекрестился на висевшие в «красном» углу потемневшие образа, что остались от хозяйки дома.

«А ведь неверующий мужичок-то!» — неизвестно почему отметил Голованов, с грустью думая о том, что так уж устроены большинство людей, что к Богу они обращаются только тогда, когда им очень и очень плохо.

— Кстати, — произнес он, беря с блюдца бутерброд с ветчиной, — вы упоминали о какой-то подруге Людмилы Степановны. Насколько я понял, это ее очень хорошая знакомая и ближайшая подруга, которой она могла бы рассказывать не только о своих болячках, но и о том, что ее волнует?

— Да, так оно и есть, — кивком подтвердил Самсонов. — Вполне приличная, интеллигентная старушка, кстати, тоже вдова, которая помогала моей жене и с похоронами, и с поминками; на девять дней и на сорок. Осокина Марина Васильевна. А что, собственно, вы хотите?

— Вы не могли бы дать ее телефон? Хотя, впрочем, он должен быть в записной книжке.

Домашний телефон Марины Васильевны Осокиной Голованов обнаружил в довольно потрепанной, с распадающимися листочками записной книжке, что лишний раз подтверждало сказанное Самсоновым — эти две женщины давно знали друг друга, но прежде чем звонить ей, спросил:

— Насколько я понимаю, вы тоже знали Осокину?

— Господи, конечно! Даже чаевничали за одним столом. И тогда, когда еще жива была Людмила Степановна, и потом, когда ее…

Самсонов замолчал, и было видно, что ему трудно произнести слово «убили».

— А как она отнеслась к версии следователя, что это вы убили хозяйку?

— Да никак, — нахмурился Самсонов. — Просто сказала, что все это чушь собачья.

— Она это сказала следователю?

— Насколько я понял, и ему тоже.

— Это уже лучше, — улыбнулся Голованов, беря с тарелочки второй бутерброд. — В таком случае расскажите мне, кто она, что она, короче говоря, постарайтесь нарисовать емкий психологический портрет.

— Вы что, хотите встретиться с ней?

— Да! И думаю, что это будет в ваших же интересах.

— Ну что ж, я верю вам, — без особой радости в голосе промямлил Самсонов и задумался надолго, видимо вытаскивая из памяти все то, что могло бы помочь Голованову.

Распрощавшись с Самсоновым, который в своих генеральских штанах с лампасами и клетчатой «ковбойкой» поверх пояса, смотрелся более чем грустно, Голованов уже выходил из подъезда, как вдруг ожил его мобильник.

Звонил Турецкий, и уже по тем тревожным ноткам, которые звучали в его голосе, можно было догадаться, что случилось что-то неприятное.

— Сева? Ты сейчас где?

— Считай, что еще в доме у Самсонова. А что?

— Значит, на Кутузовском?

— Естественно! А что… что случилось?

— Хренотень, Севка, случилась! Только что мне звонил Шумилов, мужик чуть ли не в истерике. Просил как-то перехватить на полпути Игната, который, судя по всему, рванул на своем мотороллере за порошком.

— Не понял! Он-то как мог допустить подобное?

— Видимо тоже понадеялся, что его сынок в школу сегодня пойдет, как все нормальные дети, и уехал на работу что-то около семи утра, а в одиннадцать ему позвонила Зоя и сказала, что Игнат, вместо того чтобы идти в школу, провалялся все утро в постели, а потом вдруг подхватился с дивана, потребовал у нее денег и, схватив свой шлем, рванул из дома. В окно она видела, как он выкатывал из дворницкой свою лошадку.

— Но у него же еще было, в заначке…

— Было, да видать сплыло, — угрюмо заметил Турецкий, который, судя по его голосу, уже взваливал на себя всю вину за то, что сразу же не закатал своего крестника в наркологическую клинику. — Сева, как друга прошу… перехвати этого мудака! Что-то сердце у меня не на месте. Уже не помню, когда болело, а тут вдруг… когда Шумилов позвонил…

— Прими валидольчику, — посоветовал Голованов. — И еще… Судя по всему, твой крестничек уже засек мою тачку, и как только я нарисуюсь в поле зрения, постарается уйти от меня, так что пришли на помощь кого-нибудь.

— Плетнев сгодится?

— Вполне! Пускай подъезжает к дому Шумилова и ждет меня во дворе. Если что, буду с ним на связи.

— Ну, с Богом! — пробормотал Турецкий, однако Голованов уже не слышал его.

Этим пробкам, казалось, не будет конца. И на тот отрезок по забитому машинами Кутузовскому проспекту, который можно было бы даже пешком пройти менее чем за час, у Голованова ушло минут сорок, и когда он въехал, наконец-то, во двор дома, где отоваривался порошком Игнат, приметный мотороллер уже тосковал у подъезда без своего хозяина, и вокруг него крутились ребятишки, завистливо причмокивая при этом.

— Слушайте, хлопцы, давно уже эта хреновина стоит здесь? — поинтересовался Голованов, выбираясь из своей, виды повидавшей тачки.

— Это у тебя твой броненосец… хреновина, — отозвался кто-то из особо продвинутых «хлопцев», — а это… — И он вздохнул обреченно, видимо не надеясь на то, что в ближайшие годы сможет покрасоваться перед своими корешками таким же красавцем-мотороллером.

— Ладно, извини, что задел твои самые лучшие чувства, — хмыкнул Голованов, невольно покосившись при этом на свою «иномарку», которая действительно имела весьма нетоварный вид. — Так как насчет хозяина этого красавца? Давно ушел?

— Да уже с полчаса, наверное, — отозвался довольно шустрый пацаненок и добавил тут же: — Скоро, пожалуй, выйдет. Он сюда часто приезжает… в сто пятую квартиру.

— Заткнись, Федула! — оборвал его тот, что был постарше, и, схватив пацана за руку, потащил его за собой в глубину двора, под липы.

«Значит, сто пятая!» — отметил про себя Голованов и присел на скамейку, что стояла у подъезда, размышляя, как быть дальше.

Затягивать эти игры с Игнатом уже не имело смысла. Если до нынешнего дня Сева еще надеялся на то, что у них есть хоть какой-то временной люфт, чтобы провести оперативную разработку «сто пятой» квартиры, то теперь… Теперь уже надеяться было не на что — Игнат, судя по его поведению, довольно крепенько подсел на наркоту, он мог сломаться в любой момент, и тогда уже…

Дай-то Бог, чтобы сейчас удалось перехватить парня!

Он достал было мобильник, чтобы заручиться поддержкой, и в этот момент ив подъезда выскочила немолодая уже женщина с сумкой в руках. Увидев сидевшего на скамейке мужчину, она бросилась к нему, и еще до того, как она выстрелила скороговоркой первые слова, Голованов понял, что случилось, пожалуй, то, чего он боялся более всего.

— Мужчина!.. Вы… вы могли бы помочь? Или, может, в «скорую» позвоните? Там… на площадке второго этажа… парень какой-то лежит… Вроде бы живой еще, но… Не знаю!

Голованов вдруг почувствовал, как у него нервным тиком дернулся правый глаз, и он почти выкрикнул первое, что пришло на ум:

— А он, парень этот… он в шлеме?

— Да! Кажется, да… Там рядом валяется что-то.

Трясущимися руками женщина набрала код, Голованов рванул на себя входную дверь и уже через секунду стоял на лестничной площадке второго этажа.

На выложенном кафелем полу действительно лежал Игнат, в неестественно скрюченной позе, откинув за голову руку, в которой он все еще сжимал свой шлем.