Карусель сансары - Юрий Мори

маленьким рестораном, но с той поры миновало немало времени. Столы и стулья куда-то подевали, вместо рядов бутылок за длинной стойкой разноцветно блестели банки с краской, пузырьки растворителя и прочий москательный товар. Всё это великолепие освещалось стоявшими повсюду старинного вида подсвечниками, что делало подвальчик похожим на лавку средневекового алхимика.

Прямо на стойке, болтая ногами, сидел длинный нескладный человек, похожий на кузнечика переростка. Довольно уже пожилой, пузатый, с длинными усами и лысой головой, он глянул на цепочку вошедшей молодёжи и воскликнул:

– Есть ртутные термометры, ребята! Настоящие, с военных складов!

Генка вышел вперёд и мрачно сказал:

– Ну так. Нам бы Женю.

– Женю? Так Женя – это я, будем знакомы!

Он спрыгнул со стойки, оказавшись ростом с Генку, но каким-то слишком уж расхлябанным, не мощным на вид.

– За наше и ваше! – повторил пароль Толик, после чего нескладный Женя пожал каждому руку, повторяя своё имя. Мякиш не мог отделаться от мысли, что вместо руки ему сунули несвежую снулую рыбу, мокрую и холодную.

– Пришли влиться в ряды? – повторял хозяин лавки. – Годно, годно! Нам нужны свежие силы, молодая, хе-хе, кровушка. Программу борьбы все выучили? Молодцы, молодцы! Митингов и шествий пока не будет, но есть одна идея.

Он вдруг замер, повернулся, перегнувшись через стойку, и выудил банку краски. «Белила цинковые гуашевые» – прочитал в тусклом свечном мерцании Мякиш.

– Этим можно написать на пьедестале коронарху «Свобода, равенство, братство», – заявил Женя. – Если времени не хватит, напишите просто «Хуй». Это тоже послужит делу нашей общей борьбы против ига карантинной монархии.

Антон был убеждён, что подобные выходки послужат только причиной старательной работы дворников по очистке постамента и поискам олухов, испортивших городскую собственность, но вслух возражать не стал.

Толик с благоговением взял банку белил и прижал к себе, как давно потерянного брата. Лерка даже посмотрела на него с подозрительной ревностью.

– Вам, Геннадий, я бы посоветовал клей. Можно намазать стул вашей бабушки, можно попробовать приклеить друг к другу пару санитаров. Но это сложнее, конечно, и потребует большей твёрдости духа и силы самопожертвования. Справитесь?

Генка кивнул и получил несколько пузырьков канцелярского клея с длинными носиками.

– Для девочек… хм, а вот для вас толком ничего нет. Впрочем… Вы же пост-феминистки?

Лерка закивала уверенно, словно изображающий минет дятел, а вот Маша мотнула головой в сомнении.

– Есть помада, тени и тушь для ресниц. Всё производства подпольных мастерских Неславии, нашего, хе-хе, давнего политического противника. Используя это всё, вы подорвёте идеологию бабушек на корню. Пока они устанавливают строгий надзор за моральным обликом, вы ворвётесь с фланга, обольщая их внуков на корню. Триста вакционов за всё.

Девушки переглянулись. В здешней денежной системе Мякиш не разбирался, хотя рисовал портреты коронарха лично, но сумма была, судя по всему, запредельная.

– Мы лучше потом зайдём, – твёрдо ответила Маша. – Талоны на мыло продадим, тогда, возможно…

Антон сунул руку в карман джинсов, достал пару купюр. Десять и пятьдесят. При всём желании помочь в политической борьбе – особенно, Марии – денег явно не хватало. Впрочем, она и без макияжа лично ему казалась прекрасной.

– А вам, юноша? – повернулся к нему Женя. – Денежки у вас, я смотрю, есть. Так и отдайте их на дело сопротивления.

Мякиш решительно сунул купюры обратно и промолчал.

– Тогда идите, ребята, идите! Я пока вас перепишу для отчётности, а вы ступайте.

На улице Антон решительно взял Машу за руку, против чего она нисколько не возражала, и сказал всем сразу:

– У нас тут это… Небольшие дела вдвоём.

Лерка хихикнула. Геннадий с пузырьками клея в руках был похож на потерявшегося школьника, если бы не габариты и снова покрасневшее лицо при одном взгляде на свою недоступную любовь.

– Какие-то вы аполитичные, – с сомнением откликнулся Толик. – Подобралась парочка… Денег на борьбу им, видите ли, жалко. Краску брать не стал, а ведь мог бы!

– Я потом, – ответил Мякиш. – Вот освежу в памяти город, чтобы придумать, на чём написать про свободу и равенство – и тогда уже с дорогой душой. А приклеивать Десиму Павловну не стану, увольте. Люблю старушку.

Так и расстались: не в ссоре, но некотором напряжении. Впрочем, Антону было решительно плевать – жизнь прекрасна, погода отличная, а ликёр…

– Маш, сколько сейчас хороший ликёр стоит?

– Двадцать. Ну, если в парикмахерской, то двадцать пять.

…вот, на пару полноценных бутылок хватит. Хотя он бы и предпочёл сухое, но слово женщины – закон. В этом он был согласен с феминистками всех мастей и окрасов.

3

Центр Руздаля был совершенно не похож на родной город Мякиша. Улицы ещё более-менее угадывались на своих местах, хотя и не все, а вот здания… Он вертел головой, разглядывая дома, причудливые вывески на латинице – все до единой понятные, но всё же. Маша уверенно вела его сперва по центральному проспекту.

– Имени трёхсотлетия Коронарха? – удивился Антон. – Он что, вечный?!

– Тише, тише… Не шуми. Это просто дань традиции, так-то переименовали лет пять назад. По сто третьему указу.

– Слушай, Маша, а как ты всё это помнишь? Ну, номера указов, что и когда…

Девушка расцвела, словно услышала небывалый комплимент, провела рукой по ёжику крашеных волос, улыбнулась.

– Так я же студентка. Учусь на стряпчего, вот нас и заставляют наизусть учить всё это дело. А память у меня прекрасная.

Мякиш аж поперхнулся.

– На… стряпчего? Повара, что ли?

– Сам ты повар! – немедленно нахмурилась Маша. – Это… законник. Если запрещёнными словами говорить, – она оглянулась и перешла на шёпот, но рядом никого не было, – юрист это. По восемьсот третьему указу после обнуления велено перейти на исконные наименования профессий. Лерка вон – тупейный художник будущий.

– О, Господи! А это ещё что за зверь?

– Ну, людей стрижет. Парикмахер.

Антон кивнул. В каждой избушке свои погремушки, но здесь их было с избытком. Стряпчий, стряпчий… А, так «Три мушкетёра» же! Только там и видел такое словечко.

– А ты сам кем работаешь?

Это вот хороший вопрос. Вопрос на… как их бишь черт, местные фантики? на миллион вакционов. Он пытался вспомнить, кем работал, ещё со встречи с Хариным, но от мыслей только ломило голову, а в обрывках смутных озарений крутилось что-то… Нет, больно.

– Понятия не имею. Я же с груши упал, теперь всё придётся восстанавливать.

Не то, чтобы Машу устроил ответ, но другого – не было. Святая правда. С груши.

С проспекта неумирающего коронарха они свернули во дворы, где время от времени попадались вовсе уж неожиданные вывески на крошечных, занимавших одну-две