Карусель сансары - Юрий Мори

себя. Пропыхтел грузовик, источая зловонные клубы горчичного цвета дыма, за ним вилась стайка велосипедистов.

– Да, прости… То есть тоже собираешься свергать бабушек?

– Если честно, это просто модная движуха. Власти, конечно, хочется, но никто нам её не отдаст. А если затеяться всерьёз, как думают Лерка с Толиком, то сперва придётся столкнуться с этими. – Она кивнула в сторону пары примечательных персонажей, не похожих ни на кого ранее.

Мякиш даже остановился, разглядывая идущую навстречу парочку: дюжую, почти двухметровую женщину в чёрной маске и еле поспешавшего за ней толстого кривоногого мужичка. Судя по одинаковой белой форме с заметными издалека синими крестами, они были явными служащими некой конторы. Но гораздо интереснее, что на обоих были очки с розовыми стёклами – прямоугольными, в массивных оправах, вовсе не того дизайна, что у него в кармане, но…

– Ох, а это кто?!

– Не смотри на них долго, – подтолкнула его испуганная Маша. – Они этого не любят. Это же Незримые Санитары. Видишь на поясе ампуломёты?

Антон хотел рассмеяться, но передумал. Мало ли как оно здесь устроено, могут и докопаться. Вид у парочки был властный, редкие прохожие почтительно уступали им дорогу, так что лучше послушаться старожила. Старожилку – наверное, так вернее.

– Не смотрю, не смотрю, – успокоил он девушку. И действительно отвернулся, не привлекая к себе внимания. Опять же само зрелище неприятное: стёкла настолько непрозрачные, что пара санитаров казалась роботами, медленно оглядывающими окрестности розовыми стеклянными камерами.

– Мария, а как ты относишься к прогулкам с малознакомым мужчиной по городу? У меня же амнезия, пора заново узнать, что здесь и как. С меня вино и разговоры ни о чём.

– Маша. Просто Маша. Когда меня называют Марией, я чувствую себя на десять лет старше. А ведь это плохо, это будет уже старость.

– Да? Гм. Извини… Ну так как?

– Положительно отношусь. Но вино лучше заменить вишнёвым ликёром, люблю сладкое.

Мякиш украдкой обернулся на прошедших мимо санитаров: кресты на спинах – тоже крупные и хорошо заметные издалека – были ярко-оранжевыми. Вот и понимай как знаешь, но что-то это ведь означало?

– Ликёр – это хорошо, – пробормотал он. – А где купить?

– В булочной, естественно. Совсем ты голову отбил, точно тебе говорю. После Второго Указа любимого коронарха, с целью введения потенциального противника в заблуждение, хлеб продают в аптеках, выпивку в булочной, а молочные продукты – в магазинах одежды. Как товары первой необходимости.

– Ага… А первый указ какой был?

– Ну ты чего, это же ещё в школе учат! Об отключении бытовых коммуникаций с целью предупреждения эпидемических заболеваний. Поэтому трубы и провода остались, радио в каждом доме, но воду набирают в колонках, а электричество дают раз в месяц, в День любимого генерал-аншефа.

– То есть коронарха?

– Не путай, сперва он был генерал-аншефом, а уже потом возглавил карантинную монархию с благословения тайных властелинов Большого Номинала.

– Но это один и тот же человек?

– Знаешь, лучше загляни в молитвомат, там тебе точнее ответят. Но я бы не советовала: говорят, не всех отпускают. Лишняя любознательность – статья двести восемьдесят вторая уголовного кодекса. Славься!

Последнее слово она неожиданно выкрикнула, да так, что он чуть не подпрыгнул от неожиданности. Голова у Мякиша шла кругом от избытка информации. Он понял, что всё здесь довольно сложно. Зато они нагнали Лерку с Толиком, а впереди, на углу, маячил поджидающий их всех безнадёжно влюбленный. Дома тем временем обступили их со всех сторон: строгие кирпичные пятиэтажки тянулись рядами, только из-за крыш местами торчали те самые странные здания – ключ, карандаш и прочее – раза в три выше жилых построек.

– Я бы в театр сходила, – мечтательно протянула Маша. – Там, конечно, никаких представлений нет, по семнадцатому указу, сплошные песни во славу Номинала, но красота-а-а! Один занавес чего стоит, расшитый стразиками.

– Сперва борьба, потом удовольствия! – назидательно сказал Толик. – Настоящий оппозит обязан участвовать в митингах и шествиях, отсидеть в клинике не менее двадцати лет, потерять зубы и волосы, немного свихнуться, быть отравленным «Старичком» и насильно анально вакцинирован. А уже потом, с чистой совестью, в театр.

Мякишу предлагаемая программа не понравилась. Судя по интернату, столь долгих лет жизни и здесь не предполагалось, должны быть Третьи Ворота или нечто подобное.

– А если в ходе испытаний ты того… помрёшь, то зачем боролся?

На самом деле, ответ на этот вопрос от набитого методичками Толика его мало интересовал, гораздо полезнее было бы узнать о перспективах после смерти: в интернате погибших заново привозил Харин, а здесь?

Генка, посапывая, шёл теперь рядом со всеми, улица резко свернула, потом уткнулась в площадь – не центральную, судя по карандашу, та была значительно левее, – но тоже довольно широкую. Посередине возвышался плохо отёсанный камень высотой с трёхэтажный дом, огороженный массивными цепями на столбиках и украшенный надраенной до блеска табличкой. Видно было плохо, но похоже, что там значилось единственное слово.

– Если я умру в борьбе, моя смерть послужит примером соратникам и укором палачам! – гордо ответил Толик.

– Тоже хлеб. Хотя и так себе… Чёрствый.

Подойдя чуть ближе, Мякиш смог прочитать написанное на табличке. ДЕДУШКАМ! Именно так и именно с восклицательным знаком. Поросший по бокам мхом камень не производил впечатления символа светлой памяти, глыба как глыба. И пара явно искусственных венков у постамента. Ещё одна пара санитаров осматривала всех проходящим мимо. Когда их взгляд упирался в кого-то из прохожих, те останавливались и совершали странное действие: сгибались под прямым углом, глядя себе под ноги, и вытягивали вперёд руки. Застывали в этой позе, до боли напоминая прыгунов в воду, потом разгибались и как ни в чём ни бывало шли дальше.

Толик скрипнул зубами, но поравнявшись с санитарами, сделал то же самое; остальные, включая чуть замешкавшегося Мякиша, повторили позу покорности. В чужой монастырь со своим самоваром не ездят, знаете ли, лучше уж так.

– Сатрапы и тираны! – прошипела Лерка, когда они отошли в сторону, направляясь ко входу в неприметный подвальчик одного из зданий возле площади. – Кровавые вирусные палачи!

Вывеска заведения гласила «Пожалуйте добровать!». И опять – Мякиш который раз удивился, но уже несильно – надпись на латинице, да ещё и с какой-то почти готической стилизацией, но – совершенно понятная лично ему без перевода.

Не самая странная загадка, но ведь тоже.

– Мы к Жене, – буркнул подпирающему открытую дверь подвальчика детине в белом фартуке, здорово испачканном бурыми пятнами.

– Пароль? – равнодушно уточнил тот.

– За наше и ваше.

– Идите уже. – Он отлип от двери, освобождая проход.

Подвальчик явно когда-то был кафе или даже