Круги на воде - Антон Шаффер

Смолин замер на месте. Молодой человек, бледный как житель северных широт, по пол года не видящий солнца, приблизился к нему почти вплотную. Неприятная усмешка застыла на его лице, а белые руки нервно подрагивали, словно в предвкушении долгожданной работы. Звонок в дверь вывел Юрия Андреевича из оцепенения.

– Кто это? – Дольская вопросительно смотрела на потенциальную жертву Безлюдного.

– Не знаю. – Смолин почувствовал, что сценарий развития событий может поменяться, он словно очнулся.

– Идите откройте, – приказала Ольга Сергеевна.

На пороге стоял Жмыхов.

– Здравия желаю, товарищ потерпевший! – поприветствовал он Смолина.

– Они там, – перебив его, зашептал Юрий Андреевич, – в комнате.

– Кто? – не понял милиционер.

– Воры!

Жмыхов в недоумении посмотрел на хозяина квартиры, но уже через секунду табельный пистолет был извлечен им из кобуры, а сам Смолин вытолкан из квартиры.

Дверь Жмыхов тут же захлопнул.

– Попались, голубчики, – он достал мобильник и быстро набрал номер.

– Срочно! Группу. – Он назвал адрес Смолина, а потом обратился к нему самому:

– Сколько их?

– Двое. Парень и женщина.

– Женщина? – состроив брови домиком, переспросил Жмыхов.

– Да, – подтвердил Смолин. – Одета странно как-то, старомодно.

– Понятно, – нахмурился Жмыхов. – Маскировка. Профессионалы значит. Вооружены?

– Не знаю, – честно признался Смолин, сам удивившись, почему его ввело в такой ступор приближение этого бледного субъекта, которого при желании можно было сбить с ног одним не самым сильным ударом.

– Будем брать, – подытожил Жмыхов.

– Будем, – согласился Смолин, поймав на себе недоуменный взгляд участкового.

Но брать оказалось некого.

Приехавшая группа ворвалась в квартиру Смолина, но обнаружить в ней хоть одно живое, да и не живое тоже, существо не удалось.

– Как прикажете понимать? – насупился Жмыхов, озирая пустые владения Юрия Андреевича.

Смолин растерянно пожал плечами.

– Опишите преступников, – потребовал Жмыхов.

Смолин описал. А потом рассказал и про 'Трехкружие', упомянув и про деда.

– Понимаете, они меня как- будто предупреждали! – возбужденно воскликнул он.

– Так что ж вы молчали-то!? – возмутился милицейский чин. – Что же после ограбления сразу не рассказали, что к вам приходил этот субъект?

– Так я не думал, что это как-то связано с… – начал оправдываться потерпевший.

– Вы, кстати, почему не на работе? – вдруг невпопад поинтересовался капитан.

– Так воскресенье…и вечер – Ясно.

Смолин тем временем недоумевал, куда подевались похитители его книг. Не испарились же в воздухе, право слово!

Недоумевал и участковый, который подозрительно осматривал квартиру Юрия Андреевича, то и дело косясь на владельца жилплощади, словно подозревая его в чем-то.

– Вы на меня так смотрите, товарищ капитан, – не выдержал Смолин, – будто я…

– Будто вы что? – насторожился Жмыхов.

– Будто я обманываю, что ли…

– Да нет. – Жмыхов рассматривал книжные полки. – Просто пытаюсь понять, куда могли деться два человека из запертой квартиры. Посмотрите внимательно, ничего ли не пропало?

Смолин оглядел комнату. На первый взгляд все было по-прежнему. Пошарив глазами, он уже было собирался сообщить Жмыхову, что все вроде на месте, но тут взгляд его упал на компьютерный столик, стоявший в углу комнаты. Нет, компьютер был на месте, но вот рамка, в которой еще недавно стояла его фотография, теперь была пуста.

– Фотографию выкрали… – сказал он, то ли Жмыхову, то ли самому себе.

– Какую фотографию? – оживился капитан.

– Мою. – Смолин указал на пустую рамку. – Там была.

Жмыхов нахмурился, подошел к столику, заглянул за него, а потом, вынув платок, аккуратно взял им рамку, которую тут же поместил в пакетик, извлеченный из своей сумки.

– Это я забираю. – прокомментировал он свои действия.

– Конечно, – согласился Юрий Андреевич, – если это поможет следствию…

– Будем надеяться. – Жмыхов протянул руку. – Я вас покидаю, но вы все же поразмышляйте над случившимся. Если что надумаете – тут же звоните. А я пока попытаюсь пробить по своим каналам это ваше 'Трехкружие', а заодно и, как ее там?… – 'Черное Солнце востока', – подсказал Смолин.

– Тьфу ты черт! – выругался участковый. – У меня поножовщина на почве пьянства в соседнем доме уже две недели 'висит', а тут какие-то колдуны… Ладно, я всегда на связи. Звоните в любое время.

– Так точно, – глумливо ответил потерпевший, и снова поймал на себе взгляд участкового, преисполненный недоумения.

Закрыв за Жмыховым дверь, Смолин первым делом решил, что на работу идти в сложившихся обстоятельствах, завтра не стоит. Он набрал номер своего начальника и почти натурально, как ему самому показалось, соврал, что приболел, а потому завтра будет вызывать врача. Получив согласие, Юрий Андреевич набрал еще один номер:

– Алло, Лена?

– Ну ты же мне звонишь? Значит я. – съязвила Лена.

– Приезжай ко мне завтра?

– Что-то случилось? – в голосе девушки звучала тревога.

– Нет…то есть да, – сбился Смолин. – Приедешь?

– Жди. К вечеру буду. – В трубке раздались короткие гудки.

О смерти гражданки Дольской, а также двух ее знакомых – старика и юноши – Смолин и Локиев узнали с заметным опозданием. Иначе и быть не могло – делом занимался уголовный розыск, а Лубянка не имела к нему ровным счетом никакого отношения. До поры до времени.

Милицию вызвала пожилая соседка Дольской, посчитавшая, что слишком давно не видела Ольгу Сергеевну, которая, обычно, собираясь в магазин за продуктами, всегда интересовалась у нее, не купить ли что. Три дня тишины вынудили старушку набрать номер правоохранительных органов И сообщить о неладном. Милиция приехала быстро, взломала дверь и проникла внутрь квартиры. То, что милиционеры увидели, скорее не испугало их, а удивило. Три трупа сидели в креслах в гостиной, глядя в центр нарисованного на полу странного узора, состоявшего из трех окружностей. Версия о самоубийстве возникла первой и осталась единственной на протяжении всего следствия. Но милиция все же посчитала своим долгом донести до старших товарищей из органов, что имел место странный случай массового суицида, возможно, с применением оккультной символики.

Соответствующие фотографии прилагались к отчету, который лег на стол Смолина.

Оперативная группа из тринадцатого отдела мгновенно выехала на квартиру Дольской, где тщательно, сантиметр за сантиметром, досконально проверила все, что вообще можно было проверить. И ничего не обнаружила. Из разговоров с соседями, Смолин выяснил, что Дольская держала что-то вроде дореволюционного салона, нигде не работала и, похоже, была содержанкой своих более состоятельных друзей, посещавших ее довольно регулярно. Кто эти друзья, никто из соседей сказать не мог, сославшись на то, что приходили они к Дольской всегда в столь поздний час, когда все приличные люди и честные советские труженики готовятся отойти ко сну, чтобы не проспать новый трудовой день. Таким образом, узнать какие-либо подробности возможности не представлялось. Родственников у Дольской не было, что милицейские сыщики подтвердили со стопроцентной уверенностью. Так же, как не было их и у двух мужчин, обнаруженных рядом с хозяйкой квартиры. Но если у первого, Кирилла Эдуардовича Милютьева их не было по причине старости – все его близкие люди банальным образом умерли, не дожив до кошмарного самоубийства своего единокровника, то у второго, они возможно и были, вот только кто этот второй муровцы установить так и не смогли. Документов у Безлюдного никаких при себе не было, а сам он до своей смерти, проживал в рабочем общежитии, откуда рабочие исчезали чуть ни каждый день, но по вполне объяснимым причинам: люди переходили на другие заводы или вообще уезжали на стройки социализма, никому ничего не сказав – и такое бывало. Поэтому в общежитии пропажу Безлюдного не заметили, а на заводе, на котором он трудился просто махнули рукой – нет и нет.

Одним словом в милицию никто о пропаже человека не обратился, а, следовательно, личность Ивана так и осталась неустановленной.

Смолин с Локиевым не верили своей удаче – 'Трехкружие' само себя обнаружило да еще таким неожиданным способом. Новиков в больнице полностью согласился с тем, что это было ритуальное самоубийство, но радости чекистов не разделил, объяснив, что те все равно не поверят в то, что он скажет. Когда же 'те' все же допытались у него, от чего он так расстроен, то Новиков пояснил, что самоубийство это было совершенно не от какой-то житейской безысходности, а с определенной целью, и что, несмотря на смерть Дольской (которую сам же Новиков не колеблясь назвал главой 'Трехкружия', так как лишь одна женщина могла быть в организации и та – только ее первым лицом), сила 'Трехкружия' не ослабла, а наоборот усилилась.