Параллельные прямые - Сергей Шкенев

Стою один среди равнины голой…. Нет, не так. Уже было. Лежу один в своей каюте. Изя убежал к Кренкелю изобретать очередное чудо техники. Невзирая на категорический запрет на богомерзкое прогрессорство. Лаврентий с Ворониным и Шмидтом для чего-то старательно штудируют карты и лоции Финского залива. Им тоже не до меня. Такс, по своей предательской натуре, наверняка увязался за Сталиным, невзначай, но регулярно, направляя того в сторону камбуза.

Послышалось настойчивое царапанье в дверь, а следом и вежливый стук. Я мысленно проклял непрошенных гостей, но встал с кровати, спрятал ноутбук, изобразил на лице гостеприимство, и пошёл открывать. Ну точно, вспомни его — он и появится. Беда, прямо, с этими тиранами. И сам как-то…. Изя про Суллу не рассказывал? Ну и не будем об этом.

— Мы к Вам за советом, Гавриил Родионович, — удивил меня с порога Иосиф Виссарионович.

Господи, вот и я, воин твой многогрешный, сподобился лицезреть чудо Твоё! Сам Генеральный Секретарь будет совета просить. Сколько лет он всех советчиков посылал далеко, а тут, вдруг, срочно нуждается в чужом мнении. Наверняка что по мелочи, вроде расположения пуговиц на парадном мундире, что срочно шьётся для парада в Осло.

Над сталинским плечом на две головы возвышался хмурый отец Алексий, в новой парадной рясе из заначки запасливого Сан Саныча Заморского, и с царскими орденами на груди, поверх которых лежал массивный крест. Когда это он Святого Владимира успел получить? Два Георгия — это при мне, сам представления писал. Надо же — умудрился сохранить даже в тюрьме.

— Спор у нас вышел с Алексеем Львовичем, — пояснил товарищ Сталин, бесцеремонно плюхаясь на кровать товарища Раевского. — Я предлагаю восстановить патриарший престол, а он меня анафеме предаёт.

И есть за что, усмехнулся я про себя. Но вот странный вождь у нас вырисовывается. И вопросы у него странные. С чего бы это вдруг про патриаршество вспомнил? Вроде бы немецких войск под Москвой ещё нет. Или это действует природная компенсация вредному излучению присосавшегося халявника? Будет время, озадачу Берию, как главного эксперта по сталинизму, тщательно изучить проблему.

— Что же Вы, отец Алексий, противитесь? — Задаю вопрос бывшему ротмистру. — Неплохая идея. Вполне своевременная.

— Пусть сначала скажет, чем им прошлый не понравился?

— У каждого случаются ошибки, Алексей Львович, — ничуть не смутился Сталин. — Тем более, совсем недавно выяснилось, что в этом, конкретном случае, виноват лично Яков Свердлов, чьего злонамеренного родственника недавно арестовали, и скоро будут судить.

— Давайте всё теперь на Ягоду валить, — недовольно пробасил отец Алексий.

— Я рад, что Вы поддерживаете мою позицию в этом вопросе. Но почему только на него? — Сталин вопросительно поднял брови. — Есть ещё некоторые товарищи, которые нам совсем не товарищи. Назовите любого, и мы выясним, по заданию чьей разведки он так враждебно отнёсся к вековым традициям советского народа.

Батюшка в раздумье погладил седую бороду и прищурился.

— А если я Ленина обвиню?

— Владимира Ильича нельзя трогать. Как и меня. Должно же быть в стране что-то светлое, мудрое и непогрешимое.

Чего он на меня посматривает? Ждет бурных и продолжительных аплодисментов, переходящих в овацию? Фигу тебе, дорогой Иосиф Виссарионович.

— От меня какая помощь требуется?

— Понимаете, товарищ Архангельский, у нас имеется мнение назначить Акифьева Алексея Львовича Патриархом Московским и Всея Руси. А он отказывается.

— Их не назначают. Избирать нужно, — в рукаве отца Алексия предупреждающе звякнула цепочка боевого кадила.

— Так за чем дело стало? Вот после Нового Года соберём 17 съезд, внесём в повестку дня, обсудим, и единогласно изберём. А воздержавшимся — епитимью в Соловецком монастыре. Такой Вселенский Собор Вас устроит?

— Нет. Знаю я ваших коммунистических делегатов. Из них только Синедрион получится. Нужно собирать митрополитов и архиепископов. Только они за меня не проголосуют. Я кто? Никому не известный провинциальный священник.

— Проголосуют, — пообещал Сталин, разглаживая усы. — Отдадим приказ, а присягу ещё никто не отменял. А в случае чего, и партбилета могут лишиться.

— Ну, предположим, — согласился отец Алексий, — стану я патриархом. А церкви закрыты.

— Откроем. Иконы из музеев назад отдадим.

— Заняты другими учреждениями.

— Вернём.

— Разрушены.

— Построите новые. С рабочей силой помогу. Денег не дам.

— А монастыри?

— Только для инвалидов войны.

— А тебе не жирно будет, батюшка?

— Прокляну, не жмоться.

— Как ты с товарищем Сталиным разговариваешь?

— Троцкий тебе товарищ. Как ещё с тобой разговаривать?

— В Магадан захотел?

— А по сопатке?

Я скромно и молча сидел в сторонке, искренне наслаждаясь изысканным безобразием зашедших в тупик переговоров. Высокие договаривающиеся стороны краснели от праведного гнева, бледнели от искреннего негодования, и никак не желали приходить к компромиссному решению. Мысленно аплодирую отцу Алексию. Вот что значит — отбоялся человек на всю последующую жизнь.

Вот только зачем Кобе это нужно? Желание отмолить прошлые грехи и обеспечить заранее достойную загробную жизнь? Отметаем этот вариант за полной его фантастичностью. Не верит он во всё это. Даже в существование архангелов не поверит, пока выгодно не станет. Значит задумал какой-то гешефт. Ладно, послушаем ещё, кажется оппоненты возобновили конструктивный диалог. Первым не выдержал Сталин.

— Извини, отче, погорячился.

— С кем не бывает. И я виноват, — сокрушённо вздохнул будущий патриарх. — Так что решим с монастырями?

— Хорошо, внесём соответствующие расходы в бюджет наркомата по военным и морским делам. А ты тогда, организуй на их базе образцовые сельскохозяйственные коммуны.

— Вот тебе коммуна, выкуси, — громадная дуля священника нацелилась на вождя. — Не наигрался ещё в колхозы? Доиграешься.

Глава 14

Исторически мы — несчастливый народ.Что ни царь — то масон из Германии.То курить заставляет, то земли пропьёт.То грозит нам свобод обрезанием.

— Вот скажи мне, Лаврентий Павлович, — я почесал пальцем кончик носа, придумывая вопрос. Нет, мне ничего конкретно от него не требовалось. Но не мог я равнодушно смотреть, как боевой товарищ уже полдня сидит, уткнувшись носом в компьютер. Только толстые пальцы скачут по клавишам. Чуть было не обозвал пальцы сардельками, но те не бывают такими волосатыми.

— Что? — Берия отвлёкся от работы, и сейчас близоруко щурился на меня.

— Ты не находишь поведение Иосифа Виссарионовича слишком странным?

— Конечно, — Лаврентий достал сигарету, — как ему пришло в голову осенью в Осло морским путём отправляться?

— Я не про это. А вот…. Ну, сам видишь — пиво пьёт, в бане парится, с Чкаловым улетел.

— Ах, вот ты о чем. Ничего удивительного, как был авантюристом в молодости, таким и остался. Лётчик-налётчик. А что вино пьёт — так и монахи приемлют. Почему бы не употребить под настроение в хорошей компании? Тем более, втихаря отпраздновать победу над политическими противниками. Между прочим, не меньше тебя в радиорубке сидит, руководит процессом. Правильно делает, и руку на пульсе держит, и сам чистенький и весь из себя в белом. Завидую мастерству.

Увидев, как Берия шарит взглядом по столу, я просил ему зажигалку. Молодец, поймал. Только потом в собственный карман сунул. Вот она — извечная забывчивость людей, занятых тяжёлой и неблагодарной работой. А потом исследователи будут скрупулёзно подсчитывать тонны золота и пуды бриллиантов, прилипшие к рукам ОГПУ и НКВД при обысках.

— Хорошо, врага внутреннего он победил, зачем же тогда внешнего ищет? Чем ему Финляндия не угодила? Вполне нейтральное государство. Сидят себе в сугробах, в саунах парятся, да на лыжах катаются.

— Ты где был, Изяслав Родионович, последние…. — Лаврентий поднял глаза к потолку, подсчитывая, — тринадцать лет? Нет, погоди. Если сейчас прошлое — тридцать третий год, а у нас уже двадцать первый век давно идёт…. Ты в двадцатом веке в Россию заглядывал?

Вот змей подколодный, опричник проклятый. Опять на незажившую рану соль сыпет. Будто не знает, что нас с семнадцатого года на кабинетной работе держали, пока наши чинуши не определились — та это Россия осталась, или уже не та. Знаете, как мы на фронт рвались? Несколько раз с Гаврилой сбегали, наплевав на последствия.

Лейтенант Александр Чурин,Командир артиллерийского взвода,В пятнадцать тридцать семьДевятнадцатого июляТысяча девятсот сорок второго годаВспомнил о боге.И попросил у него ящик снарядовК единственной оставшейся у негоСорокапятимиллиметровкеБог вступил в дискуссию с лейтенантом,Припомнил ему выступления на политзанятиях,Насмешки над бабушкой Фросей,Отказал в чуде,Назвал аспидом краснопузым и бросил.Тогда комсомолец Александр Чурин,Ровно в пятнадцать сорок две,Обратился к дьяволу с предложениемОбменять душу на ящик снарядов.Дьявол в этот момент развлекался стрелкомВ одном из трех танков,Ползущих к чуринской пушке,И, по понятным причинам,Апеллируя к фэйр плэй и законам войны,Отказал.Впрочем, обещал в недалеком будущемПохлопотать о Чурине у себя на работе.Отступать было смешно и некуда.Лейтенант приказал приготовить гранаты,Но в этот момент в расположении взводаМатериализовался архангел.С ящиком снарядов под мышкой.Да еще починил вместе с рыжим ГришкойВторую пушку.Помогал наводить.Били, как перепелов над стерней.Лейтенант утерся черной пятерней.Спасибо, Боже — молился Чурин,Что услышал меня,Что простил идиота…Подошло подкрепленье — стрелковая рота.Архангел зашивал старшине живот,Едва сдерживая рвоту.Таращила глаза пыльная пехота.Кто-то крестился,Кто-то плевался, глазам не веря,А седой ефрейтор смеялся,И повторял —Ну, дают! Ну, ух ты, артиллерия!

Это про нас. Не много мы тогда успели. Что могут сделать два лишних автомата на большой войне? Что смогли. Лаврентий Павлович почувствовал неладное, и заглянул мне в глаза.