Обмани смерть - Равиль Бикбаев

Петр опять замолчал, смотрел в прошлое и как со стороны видел себя юного солдатика стоявшего с автоматом и целившегося в замерших от ужаса и непонимания безоружных людей у глиняного забора. Истеричными всхлипами звучат голоса женщин, плачут дети, как парализованные стоят мужчины, дрожа губами умоляет не стрелять староста. «Огонь!» — приказом звучит властно беспощадный голос.

— Ну и что дальше, — растерянно спросила Даша, — Вы стреляли? — и дальше испуганно утешая и оправдывая, — Петр Николаевич! Но это же была война, вы выполняли приказ, вы не виноваты. Ну скажите, что не виноваты…

— Я очнулся только на следующий день, — предельно сухо ответил ей Обмани смерть, — еще два дня валялся на койке, приходил в себя после сотрясения мозга. На третий день, ко мне зашел Ермаков и предупредил: «Еще раз не выполнишь мой приказ, я тебя на месте расстреляю, ты знаешь, я два раза не предупреждаю». И я видел, точно знал, он расстреляет. А он криво так улыбается и говорит: «Пожалел я тебя. С левой тебя в лоб бил, а если бы в висок, боковой справа провел, ты бы уже в цинке домой ехал». Он классным рукопашником был, ударом голого кулака быка мог свалить, сам видел, а уж человека…

— А афганцы, они как? Неужто потом не жаловались? — не глядя на Петра, вспоминая беспощадные и страшные куски своей войны, негромко спросил Кольцов.

— Они жаловались, или кто другой об этом деле сообщил, я не знаю, — коротко и недобро рассмеялся Обмани смерть, — но приехала к нам целая комиссия. Трое особистов, два следователя из гарнизонной военной прокуратуры, пара речистых мудаков из политотдела и афганские офицеры гэбешники из местного ХАДА. Хадовцы сразу поехали местное население опрашивать. А у нас комиссары об интернациональном долге личном составу «заливают», а следователи и особисты тем временем бойцов одного за другим на допросы тягают. Ничего не знаем, был бой, противник понес потери, никаких расстрелов не было. Никто из ребят Ермакова не сдал. Кстати он никого об этом и не просил, ребята сами всё решили. Тут даже не в Ермакове дело было, у нас действовал простой закон «своих сдавать западло», избить, а то и убить за дело это можно, сдать нельзя. Хадовцы возвращаются злые и говорят: «Был расстрел». Ладно, разберемся. Вся комиссия на одном БТРе поехала расспрашивать местное население, переводчиком у них офицер двухгодичник был, он после университета при штабе отбывал призыв. Ермаков им настойчиво советует: «Возьмите хоть взвод для прикрытия, а то не ровен час, вас постреляют» Отказались. День, все с оружием, едем на бронетехнике справедливость устанавливать, чего бояться? Потом слышат у нас постах: в кишлаке стрельба. И сигнал, красная ракета вверх: «Нападение! На помощь! Десантники родненькие не выдавайте!» Рота к бою! Ермаков лично ведет пять БМД. Прорвали огневое кольцо. БТР подбит. Особисты, следователи и комиссары, героически отстреливаются от врага, три автомата у экипажа БТРа, остальные из пистолетиков ПМ стреляют. Своей броней закрыли комиссию. Подбитый БТР на трос. Окруженных героев по одному под ожесточенным огнем противника затащили в десантные отсеки. И без потерь в расположение. Ермакова уже не обвиняют, а представляют к ордену «Красной Звезды». Он в свою очередь подает рапорт командованию о героизме особистов, прокуроров и комиссаров, потом узнали, что и их наградили. Все живы, этим весьма довольны. Все герои. — Обмани смерть зло ухмыльнулся и дальше, — А вот приказ об обстреле комиссии я исполнил, так сказать «реабилитировался» в глазах Ермакова. Нас десять «лейб-гвардейцев» было. Заранее выдвинулись, халаты поверх формы накинули, по двое рассредоточились. Только БТР на площадь выехал, так по его колесам жахнули из гранатомета, но так чтобы корпус не повредить, дальше хаотичный огонь. Ясно дело мимо пуляли. Офицерики из подбитого БРТа как ошпаренные выскакивают, за броню корпуса прячутся, пистолетики выхватывают и стреляют в «божий свет как в копеечку». Экипаж хотел из башенного пулемета ПКВТ отстреливаться, да видать переклинило его, они тоже выползают и из автоматов строчат. Мы постоянно перемещаясь и укрываясь за дувалами, бьем длинными очередями и создаем эффект присутствия большого отряда. Один хадовец вопит по-узбекски, аж горло срывает: «Братья моджахеды! Не убивайте! Мы свои!» Мой напарник узбек, в него стреляет, прямо над головой пули прошли, хадовец носом землю роет. Была бы настоящая засада, их бы за пять минут всех уничтожили. А так все обошлось. Дома небось рассказывали как в коварные душманские засады попадали. Как говорится: «И смех и грех». Но зато больше из этого кишлака в нас не стреляли, никогда.

— А что дальше с этим Ермаковым стало? — после короткой паузы спросила Даша. Ее смущал и немного раздражал второй непонятный ей интонационный слой этого рассказа. Не возмущение, не одобрение, а что-то другое, тяжелое, страшное и неприятное как налипшая на лице паутина. Девушка машинально как умылась, вытерла лицо ладонями.

— Его убили, — с той же странной неопределенной интонацией, сказал Обмани смерть и продолжил, — в зону ответственности нашей роты, входила пятидесятикилометровая часть дороги по которой автоколоннами от советской границы доставляли грузы для нашей части, соседней мотострелковой дивизии и вертолетного полка. Духи постоянно дорогу минировали. Подрыв машин, обстрел колонны из засады, без этого редко хоть один рейс обходился. Грузовые машины были без брони и несмотря на сопровождающую колонны бронетехнику ребята водители из дивизионного автобата и наши из автороты часто гибли, потерь у них было больше чем в боевых подразделениях. На нашем участке подрывов и нападений не было. Как только колонна в зону нашей ответственности входит, их три БМД встречают и сопровождают. Экипаж: механик — водитель; оператор — наводчик; командир в машине сидят, одно отделение десантуры на внешней броне, а в десантном отсеке — заложники. Так и сопровождали, без потерь. Боялись в нас стрелять, знали, если что никому пощады не будет. И у нас вся рота как заразилась этой ермаковской беспощадностью, бесстрашием, этим сознанием и таким волнующим ощущением власти над чужим страхом. Я тоже хмеля этой отравы испил. А что? Все правильно, у нас то потерь нет и колонны пока мы их ведем, тоже спокойно идут. Как то соседнем участке расстреляли три машины перевозившие в составе колонны цистерны с авиационным керосином. Били по ним из винтовок бронебойно зажигательными пулями. Водилы даже из кабин выскочить не успели, заживо пацаны сгорели. Батальон мотострелков бросили на прочёсывание, но они никого не нашли. Ермаков по собственной инициативе берет своих «лейб-гвардейцев» и каждую ночь мы уходили на соседний участок минеров ловить. Оставим замаскированную БМД в выемке у дороги, а уж дальше своим ходом в духовских халатах, но с нашим штатным оружием. Пять человек по одну сторону дороги, пять по другую. Днем в расположении отсыпались, вечером тренировка по захвату «языков», а ночью опять в поиск. Сначала страшновато было, потом вроде как привыкли. На вторую неделю взяли мы трех минеров, живьем. Они и ахнуть не успели, как с двух сторон по ним из шести стволов, поверх голов, длинными очередями огонь открыли, а группа захвата из четырех бойцов их уже лежащих и парализованных от страха, вязала. Ермаков сам группу захвата вёл, любил он это дело, нравилось ему свою силу и удаль показывать. Тот «язык» которого я брал и вязал, пацан лет шестнадцати обмочился от страха. Привозим их в расположение роты. Ермаков духов лично допрашивает, из канцелярии роты только визг доносился. Потом пленных уже связанных выволакивают, в десантный отсек БМД сажают, и мы на командирской машине в кишлак едем. Собираем местных, те в панике. Ермаков их успокаивает, от вас не стреляли и вам ничего не грозит. Из отсеков БМД бойцы выволакивают связанных пленных, и по приказу Ермакова один боец достает из машины бензопилу «Дружба». Ермаков говорит: «За минирование дорог руки отрубать буду, пусть ваши духам так и передадут» пилу заводят и… отказалась «лейб-гвардия» этот приказ исполнять, один на другого смотрят, мнутся, бензопилу воин на землю бросил, та заглохла. Ермаков побледнел аж до синевы, глаза бешеные, молча прыг в БМДэшку и обратно уже с саблей. Сам рубил. Хрясь, хрясь и дух без рук, потом второго, третьего. Они сначала кричали, а потом когда кровью истекли, только хрипели. А нам Ермаков, с опущенной к земле сабли кровь стекает, тихо так говорит: «Ну всё суки, вам не жить» На обратном пути нас обстреляли. Ермакова убили. Пять пуль он получил. Командир части у нас неглупый полковник был и не стал выяснять почему у трупа в спине были пулевые отверстия калибра 5, 45 мм. Но уже через десять лет после демобилизации, мне рассказали, знал полковник, всё что у нас творилось. А тогда просто личный состав роты раскидали по другим подразделениям, а роту сформировали заново. Других таких случаев я не знал и таких офицеров как Ермаков больше не встречал.