В поисках бессмертия - Виктор Борисович Вургафтик

4. Таким образом, вся наука касается только того, что без неё и не существует. Но существует оно не только благодаря ей: в научном факте кроме входящего в него объяснения или удовлетворения есть что-то ещё, а именно его фактичность. Объяснение или удовлетворение, с одной стороны, и фактичность, с другой, соединены в единое – научный факт. Но тогда можно говорить о соответствии между ними, даже о полном соответствии, так как они срослись в одно.

Фактичность отличается от объяснения или удовлетворения и, даже в воспоминании или воображении, дана как ощущаемая; таким образом, она тоже есть абсолютное. Но так как научный факт не находится ни в каком отношении к абсолютному факту, нельзя говорить о каком-либо отношении между абсолютным и абсолютным: они не различны и не тождественны. Было показано и отсутствие отношения к абсолютному научной теории или технического средства. Теперь же замечено, что объяснение теорией или удовлетворение техническим средством полностью соответствует абсолютному, образует с ним одно. Но здесь нет противоречия, так как нельзя сказать, что теория соответствует тому же абсолютному, которому она не соответствует, хотя и нельзя сказать, что другому; это относится также к техническому средству. Противоречие, если его всё же здесь усматривать, коренится в самом абсолютном.

Как было сказано, преобразование природы не может затронуть абсолютного. Это не снимается и тем, что в неабсолютном факте, подвергающемся преобразованию, содержится абсолютное – его фактичность: если бы я в этот момент знал, что она тоже подвергается преобразованию, это знание входило бы в неё как формулировка, но фактичность потому и есть абсолютное, что никакой формулировки не содержит; если же я ничего не знаю о её преобразовании, его для меня и нет. Таким образом, непричастность техники к фактичности можно усмотреть тем же способом, что и её непричастность к абсолютному факту. Однако нельзя сказать, что техника преобразует только объяснение факта: понятие преобразования применимо лишь к факту в целом. Так же из того, что в фактичности нет объяснения или удовлетворения, т.е. она не объясняется или не удовлетворяется, нельзя заключить, что объяснение факта – это объяснение входящего в него объяснения, а удовлетворение потребности – удовлетворение входящего в неё удовлетворения: слова «объяснять» и «удовлетворять», осмысленные для факта в целом, неприменимы к его частям. В дальнейшем я ради краткости буду говорить только о теоретической стороне науки, переложение на технику очевидно.

До сих пор подразумевалось, что объяснение, содержащееся в научном факте, можно оторвать от его фактичности или, наоборот, достаточно разработанную теорию соединить с фактичностью, и тогда получится научный факт. Иными словами, можно говорить о научном факте и чистой – ничего не объясняющей – теории, которая тождественна объяснению, входящему в этот факт. Но очевидно, что чистую теорию и научный факт нельзя совместить в одном мгновении и, следовательно, сопоставить, т.е. между ними нет никакого отношения, в частности, ни тождества чистой теории и объяснения, ни их различия.

Итак, объяснение и чистая теория, о которых идёт речь, – не одно и то же, хотя это и не две разные вещи. Объяснение входит в научный факт, образуя одно с фактичностью, т.е. полностью соответствуя ей; поэтому можно сказать, что оно истинно. Чистая теория никак не соотносится с абсолютным – возьму ли я фактичность научного факта или абсолютный факт; поэтому нельзя говорить об её отношении к истине. Если я объясняю что-то, тогда, независимо от того, использую ли я фундаментальную теорию, теорию ad hoc, «неправильную» теорию или простую, даже безмолвную, формулировку, – моё суждение или моя фиксация без слов истинны, и не более или менее, а вполне. Так же я делаю истинное, если просто удовлетворяю свою потребность. Но теория или техническое средство, которые я держу на будущее, не истинны – ни вполне, ни отчасти.

Чистой теорией может быть в действительности и то, что я принимаю за объяснение, – если у меня нет ощущения фактичности, которую ведь можно только ощутить, но нельзя представить себе или помыслить.

Я могу в буквальном смысле ощущать научный факт – даже если вспоминаю его или воображаю по описанию; тогда я действительно имею его объяснение. Но я могу его только вспоминать или воображать, думая, что объясняю; в действительности же мне тогда объяснять нечего, так как вспоминать или воображать можно только чистую теорию. В первом случае то, что я говорю, истинно, во втором – неистинно.

Чтобы сказать истинное, не нужна наука, достаточно любого высказывания, сросшегося с фактичностью. Например, треск в радиоприёмнике при молнии можно объяснить с использованием «неправильной» теории эфира, по которой молния вызывает в этой упругой среде смещение частиц, оно чуть далее вызывает напряжение, последнее чуть далее смещает частицы и т.п., т.е. от молнии распространяется обычная упругая волна; дойдя до антенны радиоприёмника, она смещает прилегающие к ней частицы эфира, отчего по антенне проходит ток. Простое высказывание, единое с ощущаемой мною фактичностью, истинно. Конечно, им может быть и научная теория. Однако она предназначена не для объяснения происходящего сейчас, а для сохранения прошлого опыта на будущее, т.е. считается концентратом знания, и в этой своей роли не истинна и не находится от истинного на каком-либо расстоянии.

5. Я упоминал уже, что, имея неабсолютный факт, я обращаю внимание только на него, я же, имеющий его, не нахожусь в моём внимании, т.е. не существую. Значит, если есть истинное высказывание, то высказываю его не я. И если имеется абсолютный факт, то не я имею его: если бы в моём внимании находился я, имеющий абсолютный факт, оно включало бы и моё отношение к этому факту, т.е. само «имение», которое может быть только формулировкой – некоторой формулировкой как меня, так и его; но тогда он не был бы абсолютным. Если же есть чистая теория, я необходимо смотрю на неё как на концентрат знания, предназначенный для будущего, т.е. имею в виду и себя, который ею воспользуется, – хотя бы я видел при этом других людей. Вообще, если моё высказывание не соединено с фактичностью, оно соединено со мною высказывающим, так как высказывание есть, собственно, обнаружение – либо того, что́ высказывается, либо того, кто́ высказывает; оно подобно свету фонаря, обнаруживающему освещаемое или самого осветителя, – я не говорю о тех случаях, когда высказывание само фактично, как в логике, лингвистике и пр., т.е. когда фактом является сам свет. Следовательно, высказывание исходит от меня, если и только если оно не истинно. Таким образом, если есть истинное, невозможно, чтобы имел его я, если же есть неистинное, – чтобы