Волхов - Илья Игоревич Савич

Как и шорох одежды, шарканье обуви, дыхание. Кто-то чиркнул зажигалкой, чтобы закурить.

Их было немного — человек пять. Но даже так действовать нужно осторожно, поэтому он свернул от лестницы, направился к электрощитовой, что находилась в нескольких метрах от неё. За тяжёлой металлической дверью стояли шкафы распределительных устройств, в главном из которых висел рубильник на всё здание.

Электричество погасло с щелчком разорвавшегося контакта. Сверху засуетились, кто-то включил фонарь на телефоне, свет которого залил стены в пролёте.

Человек мягко касался бетонных ступеней, стараясь не выдать себя из-за пыли и мелких крошек под ногами. Шаг, ещё шаг…

— Гара, сходи, проверь щиток.

Гара, бормоча под нос ругань, спускался с коридора на втором этаже, пока не наткнулся на чёрный силуэт, будто поглощающий белый свет фонаря. Он остановился, замерев от неожиданности, а затем от удивления, потому что силуэт тут же исчез.

— Ты кто такой?

— Чего там? Призрака увидел? — послышались из коридора насмешки.

— Да идите вы! — Гара встряхнул головой, сваливая всё на усталость. — Померещится же…

Нога только коснулась нижней ступени, как из изо рта вылезло острие. Клинок прошёл через затылок, пронзил гортань, разрезал надвое язык и раздвинул челюсть, выглянув наружу. Смерть наступила мгновенно.

Труп рухнул вниз, перевернувшись по лестнице. Его телефон разбился, упав между перил, но свет фонаря всё ещё пробивался через пролёт белым столбом.

— Эй, Гара! Гара?

Двое поднялись со своих мест проверить подельника. Кровь, вытекающая изо рта, добралась до края ступени и вязкими каплями падала на валявшийся внизу телефон, брызгами перекрывая фонарь, отчего свет задрожал, будто предупреждая об опасности.

— Гара, не молчи!

Первый из них успел заметить труп, но не успел забить тревогу — клинок вонзился ему в глаз, пробив кость и добравшись до мозга. Второй же проглядел собственную смерть, обнаружив уже перерезанную от уха до уха глотку.

Двое оставшихся услышали грохот от падения, вскочили, растеряв смешливые ухмылки. До них наконец дошло, что происходило неладное.

В проходе появился человек.

Незнакомец был обут в чёрные высокие берцы, носил чёрные брюки под чёрным длинным плащом. Лицо закрывал чёрный шарф, а глаза выглядывали из-под козырька чёрной кепки-восьмиклинки.

Было темно, за его спиной, затухая от разливающийся крови, тревожно мерцал свет, отчего мутный силуэт, в котором нельзя различить деталей, размазывался. Но взгляд незнакомца почему-то был ясен, словно в солнечный день.

— Ты кто?!

Силуэт дёрнулся вместе с моргнувшим позади светом и вдруг оказался возле ближайшего из них.

Капля крови ещё раз ударилась о панель разбитого телефона, окончательно залив фонарь.

— Что там такое? — послышалось из кабинета.

Последний из пятёрки бандитов успел издать короткий вскрик, когда на его глазах клинок прошёл сквозь подбородок, носоглотку, пронзил мозги и показался из густых волос, разломав черепную коробку.

А в следующий миг незнакомец уже стоял перед ним. На этот раз несчастный не успел даже пикнуть — рухнул безжизненной куклой на старый линолеум.

Человек повернул голову в сторону двери, за которой находилась последняя, главная жертва. Он постучал в деревянную створку, нарушив поистине мёртвую тишину.

— Входите.

Сердце забилось чаще. Но не от страха или чего-то подобного. Нет.

«Не спеши. Насладись его смертью. Впитай ужас, который он испытает, заставь умолять, рыдать, осознать неизбежность кары!»

Она стояла рядом. Высокая, красивая, подтянутая. Волосы собраны в пучок, элегантное платье с вырезом на бедре спускалось до колен, открывая ровные точёные икры. Ножки были обуты в дорогие туфли с ремешком на щиколотке, а на шее красовалось неброское колье с изумрудом — в цвет её глаз.

Жнец снова постучал.

— Я сказал: входите!

Раздражение в голосе усладой растеклось в груди. Чем больше самоуверенной злости накопится в его душе, тем ярче разгорится ужас перед неизбежным.

Ублюдок не выдержал, сам пошёл навстречу судьбе. Ручка дёрнулась, петли скрипнули, отворяя дверь.

Бежан Караев увидел незнакомца, стоящего перед ним.

Хотя не так.

Он увидел собственную смерть в хладнокровном взгляде этого человека. Глаза будто впечатались в сознание, заворожили, не позволяя повернуть головы. Они прожигали что-то внутри, опустошали, оставляли лишь необъяснимый, неумолимый страх.

Жнец сделал шаг вперёд, заставив Бежана попятиться. Зацепившись пяткой за ковёр, тот споткнулся, упал на спину, принялся перебирать дрожащими конечностями в бессмысленной попытке избежать своей участи.

— Кто ты?

Незнакомец молчал. Его одежда сливалась с тенями в погружённом в полумрак кабинете, и лишь необъяснимо ясные глаза смотрели с торжествующей ненавистью.

— Кто ты?! Отвечай!

Слепой страх сменился паникой. Разум пытался прийти в норму, пытаясь понять что происходит. Караев пятился, пока не наткнулся на собственный стол.

— Не делайте неправды на суде…

Жнец говорил тихо, хрипло, почти шёпотом, обволакивающим слух, пробирающимся в голову, сжимающим душу до боли.

— Не будь лицеприятен к нищему и не угождай лицу великого…

Сначала Бежану казалось, что ворсинки ковра впивались в кожу словно мелкими иглами. Одежда, теперь казавшаяся слишком жёсткой, царапала и жгла. Хотелось снять с себя всё, выбежать на холод, чтобы как-то унять зуд. Но потом он понял, что агония исходит изнутри. Слова незнакомца пожирали его, заставляя чувствовать каждый мелкий надрыв всё яснее и яснее.

— По правде суди ближнего твоего.

Агония переросла в невыносимую муку, но Бежан не мог даже крикнуть, отчего становилось ещё хуже.

Жнец смотрел на бьющегося в припадке ублюдка, который пытался содрать с себя одежду, а под ней ногтями сдирал кожу.

— Чувствуешь?..

Кровь сползла по обуху кинжала, скатившись к острию. Капля упала на раны, обжигая словно расплавленное железо.

— Чувствуешь, как твои грехи пожирают тебя? Ты видишь? Видишь их глазами те зверства, через которые они прошли? Ощущаешь боль, которую они испытали? Осознаёшь, сколько жизней ты загубил, сколько судеб разрушил? Скольких мечтаний лишил…

Бежан с такой силой стиснул зубы, что те треснули и надломились. Острые осколки перемалывали дёсна, наполняя рот кровью, крошки пробирались в глотку, царапая гортань. Ногти впивались в открывшееся мясо, ломались о кости. Боль физическая сплелась воедино с болью душевной, каждый миг длился вечность, чтобы старик успел вспомнить все свои неисчислимые злодеяния.

Он был молодым парнем, жизнь которого превратилась в бессмысленное существование овоща из-за удара в голову. В шкуре другого человека познал, каково это — умереть от вспоротого живота посреди пустой холодной улицы. Он прожил мучения отца, хоронившего сына, пропустил через себя ужас беспомощности перед толпой озверевших ублюдков, которым кинули на растерзание молодую девушку. Изнывал от свербящих ран людей, чьё несчастье не было отмщено.

А Жнец