В первый раз... - Елена Алексеевна Шолохова

жизнь, и глупо надеется, что в ней обязательно найдется место для Иры.

– Тебе нравится в лагере? – спросила мама. Теперь она смотрела на дочь с лёгким недоверием.

– Очень! – совершенно искренне ответила Ира.

– Правда? – обрадовалвась мать. – Ты с кем-нибудь подружилась?

– Да, – Ира оглянулась. – Вон с Витой, – кивнула она в сторону своей подруги, которая неподалёку стояла со своей мамой, такой же светловолосой и худенькой. – Она из моего отряда.

– А с мальчиками?

– Ну, мама! – смутилась Ира, чувствуя, как уши предательски начали краснеть.

– Всё-всё, молчу, – спрятала улыбку мать. – Пойдём лучше прогуляемся. А как вас тут кормят? Ты хорошо ешь?

Мать засыпала Иру вопросами, на которые та отвечала скупо и неохотно.

– Две недели не виделись, а слова из тебя не вытянешь. Мне же интересно, как ты тут, чем занимаешься… А ты вон идёшь и только головой крутишь по сторонам.

– Ничего я не кручу, – проворчала

Ира. Она и сама не замечала, что высматривала Вадима, но не находила. А интересно было бы узнать, какие у него родители, какая сестра.

Они с матерью нашли укромное место в тени деревьев. Не такое уж и укромное, конечно. Отовсюду доносились голоса и смех, но так даже лучше – возникало ощущение праздника. Мать раскинула на траве старое шерстяное одеяльце в синюю клетку, поверх расстелила разворот «Правды», а на газету выложила спелые помидоры, огурчики с колючими пупырышками, промасленный свёрток с пирожками, бутерброды с докторской, термос с чаем.

– Ну что, Иринка, попируем? – кивнула мама на угощенье. – Пирожки с капустой, как ты любишь. Кстати, мне от Юрика письмо пришло. Три строчки всего и как курица лапой, но всё равно молодец. Не забывает. Тебе привет передаёт.

– Что ещё он пишет? – Ире вдруг стало стыдно за то, что она всего раз вспомнила младшего брата – и то, когда Вадим с теплом рассказывал про свою сестру.

– Пишет, что купается каждый день, рыбачит с деревенскими на какую-то мордушку. Пишет, что ест хорошо и сильно вырос. Ты тоже, Ира, налегай. Для кого я столько еды навезла?

Ира всегда была малоежкой, но тут аппетит разыгрался не на шутку, и она сама не заметила, как уплела три пирожка и бутерброд. И на душе было так замечательно, пока мать всё не испортила.

– Отец сказал, что ты с ним даже разговаривать не захотела, когда он приезжал к тебе на той неделе… Он очень расстроился…

Ира тотчас помрачнела. Зачем мать вообще про него вспомнила? Он же предатель! Подумаешь – расстроился он! А она не расстроилась, когда он там с этой рыжей…?

– Мне он больше не муж, но вам-то с Юркой он отец, – продолжала мать. – И навсегда останется вашим папой. Он вас любит, невзирая ни на что.

Зачем мать говорит эти глупости? Пустые и лживые слова. Как будто Ира не помнит, как это было, когда отец их любил.

С матерью она не спорила, чтобы не поругаться, но и соглашаться не собиралась. Откинулась на спину, глядя на выцветшее от зноя небо и незаметно уснула. Ещё бы – сегодня она спала от силы час, разволновалась очень. И непонятно, отчего больше – из-за приезда матери или из-за Вадима.

Пробудилась Ира внезапно, когда совсем рядом громко рассмеялись. Вскочила, не понимая в первый миг, где она. Потом озадаченно взглянула на мать, которая так и сидела на краешке одеяла:

– Я долго спала? Почему ты меня не разбудила?

Они ещё немного посидели, и мать начала собирать сумку.

– А это тебе, – протянула она Ире свёрток со сладостями.

– Спасибо.

* * *

У ворот, где родителей поджидали пыльные жёлтые «лиазы», толпились и галдели дети, матери, отцы, бабушки. Тут Ира и увидела, наконец, Вадима.

С ним была высокая, стройная, загорелая женщина в чёрной кофточке в обтяжку и модной джинсовой юбке на пуговицах. Лицо её наполовину закрывали тёмные очки, а в ушах блестели большие золотые кольца. Она была похожа на иностранку, какими их себе представляла Ира. Рядом с женщиной стояла девочка. Такая же высокая, загорелая, длинноногая и темноволосая. И тоже одета по моде – в белых бананах и голубой джинсовой куртке.

Вадим заметил Иру и даже подмигнул ей, но как-то мимолётно, и сразу отвернулся. Не помахал и не улыбнулся, как обычно. Ира же, глядя на его мать и сестру, внезапно устыдилась старого, вылинявшего сарафана и стоптанных туфель. Это было незнакомое и неприятное чувство, и не просто неприятное, а какое-то унизительное.

Раньше Ира совсем не обращала внимания на одежду. В школе одевались примерно одинаково. У всех похожие форменные платья и фартуки. Только на школьных вечерах и можно было принарядиться, но их проводили редко. Да и модников у них – раз, два и обчёлся. В основном, все такие, как Ира.

На Вадима Ира больше не смотрела, но все равно нервничала, даже мать заметила в ней перемену. Стала расспрашивать, что такое, и с любопытством озираться.

Прощаясь, Ира неуклюже ткнулась губами в мамину щёку и испытала почти облегчение, когда мать наконец вместе с остальными села в автобус.

Настроение было окончательно испорчено. За ужином даже ни разу не взглянула в сторону Вадима. И он к ней тоже не подходил. Так они до отбоя больше и не виделись.

22

Понедельник начался заполошно – весь лагерь готовился к «Зарнице», которая уже завтра должна была стартовать для младших отрядов и на следующий день – для первого и второго.

С самого утра физрук всучил Ире схемы карт и маршрутных листов, которые ей надо было перечертить начисто и при этом не ошибиться ни в единой циферке и буковке.

– Прости, что так припозднился. Надо было ещё в субботу занести, но дела всякие… Как думаешь, успеешь к среде?

– Успею, – пожала плечами Ира, мол, что тут успевать.

– Отлично! Тогда карт сделай по четыре, а маршрутных листов… ну, тоже по четыре давай, – наказал он.

Сама Ира мало что смыслила в схемах, но старательно перерисовала кривую маршрута со всеми обозначениями. С картами пришлось работать ещё более кропотливо.

В три часа заглянул физрук. Сверил со своими записями то, что успела сделать Ира. Ушёл довольный, даже похвалил, хотя обычно из него слова доброго не вытянешь. Не то чтобы он