Марргаст. Первое семя тьмы - Анна Чайка

нельзя было смотреть. Только дрожать, ощущая давление и ужас неминуемой погибели каждой своей порой. Оно возвышалось над миром, как вулкан.

Красная тварь сидела рядом. Улыбаясь, ковыряя когтем в частоколе зубов. Когда ему попадалась оторванная голова, он хватал ее за волосы и пинком отправлял подальше. Тогда остальные головы с квохтаньем бросались ее догонять.

− Ты не скроешься от своих страхов. Не сбежишь от предательства. Понимаешь меня, Иван?

Трехрогий впервые говорил со мной напрямую. И так легкомысленно, так просто, что хотелось наброситься на него с кулаками. Но я стоял на месте. Стоял, как статуя, зная, что только молчание и неподвижность сохраняют мне жизнь.

− Думаешь, тебя спасет жалкое ученье ушедших времен? Глупо. Они не смогли спасти даже безвинное дитя. А ты грешник. Земля дрожит, слышишь? Это идем мы. Время перемен. Так решили боги. С рассветом алым, как кровь, все изменится в вашем мире…

Нечто вдруг обратило на меня свой горящий взор. Я ощутил жжение, как муравей, которого соседская ребятня поджигала с помощью стеклышка. Оно пробудилось…

Из жуткого места с громадным чудовищем меня вытащил Радогост. Он внимательно изучал мое лицо, словно я говорил во сне. Не хочу думать, что так и было. Слишком неловко.

− В чем дело? У вас тут так принято, периодически будить посреди ночи с загадочным видом? − недовольно просипел я, хоть и был рад нашей встрече. Голова болела после очередной битвы в клетке с мавкой. Возможно, именно ее дурман был причиной продолжающихся кошмаров.

− Я слышал, ты недавно хорошо себя проявил. Нужна твоя помощь.

− Сейчас? Кому вздумалось играть с проклятиями в столь поздний час?

− Княжескому сыну Лучезару, − коротко ответил Рад, давая понять, что предаваться уговорам не намерен.

***

− Приближенные ко двору знают, что хворает он давно. Его мучает предчувствие беды. Он плохо спит и часто видит то, чего нет.

Все это смуглый смаг рассказывал на ходу, пока мы впотьмах двигались по тропе к княжеским палатам. Иногда нам попадался случайный стражник, но Рад ловко обходил его, прячась в тени. Эта легкость почти на грани привычки вызывали у меня смутные догадки о его не совсем порядочном прошлом.

− Значит, у Лучезара есть Дар?

− Быть может слабый отзвук. Но он только мучает княжича. Один из тех, кто не смог стать смагом, служит сейчас в личной охране Борислава. Он-то и посоветовал княжеской семье обратиться к нам за помощью. Вот почему мне нужны твои навыки.

− Постой. О чем ты говоришь? − Я остановился у расписного забора, за которым возвышалось настоящее произведение искусства, дворец Зимы и Лета. Его построили еще для дочери Первого искусники из-за океана, привезя с собой никому не известные инструменты.

− Ты учился в Сокольской школе…

− Я не прошел и одной ступени.

− Тише, − мне зажал рот и кивком указали на парадные ворота, где стояли стражники с алебардами. − Это наш шанс. Исцелим недуг его наследника, и князь станет благоволить Братству Тишины. Мы утвердим свои позиции наравне с волхвами и служителями Един-бога.

− Но что я сделаю, раз Лучезар видящий? Этого ведь не исправить, сами говорили.

− Придумаем способ. Все братья полагаются на тебя.

Наверно, не следует сейчас заострять внимание на том, что на меня возложили дело, с которым не справились лучшие знахари трех княжеств. Деваться-то все равно некуда.

− Хорошо. Если так, почему мы крадемся ночью, словно воры, а не идем через главный вход?

Радогост промолчал, давая мне возможность самому придумать оправдание. Скорее всего, князь просто не хотел, чтобы придворные узнали о том, что он обратился за помощью к опозорившим себя колдунам. Но болезнь сына страшила его сильнее.

Служанка в черном одеянии встретила нас у тайного хода и провела в обход охраны. Я на миг пожалел, что мы попали внутрь дворца под покровом темноты, и не видно всех чудес и красот, какие описывали судачившие на крылечках старухи.

Пройдя по очередному душному коридору и добравшись до укромной лестницы, мы неожиданно столкнулись с весьма странной особой. Она была облачена в белый сарафан и увясло с крупными жемчугами, какой мог быть только у очень знатной особы.

− Ваша милость! − охнула служанка. − Вы же должны быть в своей опочивальне!

Внезапно. Все знали, что овдовев, князь больше не помышлял о браке. А из детей у него был лишь хворый сын.

− Конечно, куда же птичке без клетки? − горько усмехнулась прекрасная особа, сверкая изумрудными глазищами. − Мне положено сидеть без дела, да подпевать задумкам вашего хозяина! И куда ты ведешь этих незнакомцев? А впрочем, не важно. Затевайте заговоры, плетите интриги, я не стану мешать. Пускай нить прядется… Только и ты, Анка, сохранишь молчание и не расскажешь князю о нашей встрече.

Тут я, наконец, понял, кто же стоял перед нами. Не-царевна София, последний потомок Гороха.

Приглядевшись, можно было разглядеть на ее подоле и рукавах зеленые стручки, вышитые с вызывающей гордостью. И глаза, должно быть, у нее такие же, как у великого предка. Она пережила раскол царства в утробе матери. Никто из Налесовых не стал брать грех на душу, позволив невинному дитя родиться в срок. Затем мать Софии повесили, а малышку заперли в хоромах и растили, как зверюшку на потеху.

Со временем к сироте прилепилась обидная кличка Не-царевна, подчеркивавшая отсутствие статуса и свободы. Вечная пленница прекраснейшего места Славии. Сплетники утверждали, что единственным утешением ей служило написание стихов сомнительного качества.

Шепча слова благодарности, служанка пропустила безразличную к нам Софию и посеменила дальше. У покоев Лучезара нас ожидал человек в красной султане княжеского стражника.

− Это вы те самые умельцы, о которых говорил Гришка? − в лоб спросил он, неодобрительно разглядывая нас из-под кустистых бровей. Радогост незаметно стукнул меня по спине и низко поклонился.

− Здравствуй, светлый князь.

Вот те на! Плохой из меня предсказатель. Нас решил встретит сам Борислав.

− Да уж не захвораю, колдун. Гриша вас весьма хвалил. Правда чтоль способны сотворить чудо, какое не под силу моим знахарям?

− Можете не сомневаться, светлый князь, − не разгибаясь, сказал Рад.

− Посмотрим, − Он покосился на нас. − Лучезар всегда здоровьем не радовал, а со дня смерти матери и вовсе размяк. Все ему что-то мерещится, видится, как за ним следят из темных углов, зеркал. Пришлось прогнать домовых с этого этажа, чтобы не пугался лишний раз. До девиц и выпивки ему и дела нету. Быть может это проклятие Первого, не