Дневник коллаборантки - Лидия Осипова

Познакомилась еще с одним переводчиком у испанцев. Некий Доцкий. Тоже белый эмигрант, и весьма стандартный — парижский шофер, потом наемник испанской армии. Правда, боролся против красных. Но это, вероятно, случайность. Франко больше платил. Вульгарный хапуга, не сравнить с Трикданом.

Через Доцкого, за взятку ему, конечно, я устраиваюсь заведовать испанской прачечной. Испанцы разрушили все наши представления о них как о народе гордом, красивом, благородном и пр. Никаких опер. Маленькие, вертлявые, как обезьяны, грязные и воровливые, как цыгане. Но очень добродушны, добры и искренни. Все немецкие «кралечки» немедленно перекинулись от немцев к испанцам. И испанцы тоже проявляют большую нежность и привязанность к русским девушкам. Между ними и немцами ненависть, которая теперь еще подогревается соперничеством у женщин.

Испанцы получают два пайка. Один от немецкой армии, другой — от своего правительства, и раздают излишки населению. Население немедленно оценило все испанское добродушие и немедленно привязалось к испанцам так, как никогда не могло бы привязаться к немцам. Особенно детишки. Если едет на подводе немец, то никогда вы не увидите на ней детей. Если едет испанец, то его не видно за детьми. И все эти Хозе и Пепе ходят по улицам, обвешенные детьми.

СЕНТЯБРЬ–ДЕКАБРЬ 1942

Коля опять во мраке. С газетой и настоящей работой ничего не выходит. Сегодня он с горечью говорил, что мне завидует. Ты, мол, умеешь всегда найти себе дело. Вот гадаешь. Я посоветовала ему начать составлять гороскопы. Пошло бы, и получил бы возможность вести пропаганду и заниматься отбором людей для будущего. Впал сначала в ярость, а потом смеялся.

Мой банно-прачечный капитан глуп и претенциозен. Но, кажется, добрый человек. Прачечная построена испанским полком не потому, что она необходима ему. Можно было бы свободно обойтись и теми, которые уже имеются у немцев. А построена затем, чтобы утереть нос немцам, заявившим, что все ресурсы исчерпаны и никакой прачечной построить невозможно. Вот и построили. Построена она за городом, почти у самой линии обороны. Ходим туда с часовым. Там имеется всего пять домов, и все они под прямым прицелом у большевиков. Почему эти самые большевики их еще не разбили — неизвестно. Но разобьют, как только захотят. В одном из домов живет капитан и его интендантская команда. В доме рядом наша прачечная, интендантский склад обмундирования и моя пошивочная мастерская. Солдаты и сержанты все мальчишки, начиная с 17-летнего возраста. Капитану 27 лет. Повар команды — тореадор. Самый настоящий живой тореадор. Но абсолютно не похож на оперного тореадора. Маленький, верткий, как обезьяна, и по поведению, и по психологии настоящий ребенок. Да и лет-то ему всего девятнадцать. По виду же ему можно дать не больше четырнадцати, зовут Маноло. Мой сержант, т. е. мое прямое и непосредственное начальство, — Хозе, 20 лет. Жулик сверхъестественный. Воришка и бабник. И все сержанты такие. Прачкам невозможно работать от толкотни в прачечной. Я, наконец, пригрозила, что пожалуюсь капитану, если они будут тут толочься без конца. А капитана они боятся. Он, совершенно не стесняясь, бьет их по физиономиям. И вообще, мордобой в испанской армии — дело самое обычное. Офицеры бьют сержантов и солдат, сержанты только солдат, а солдаты бьют всех, кого могут. Вот тебе и потомки гордых кабальеро. Если бы не видела этого собственными глазами, никогда бы не поверила. Паек у нас сытный, но когда его приносят, то он до обеденного перерыва лежит в команде на столе. И эти хулиганы непременно норовят что-нибудь стянуть, проходя. Не потому, что голодны, и не из корысти, просто из озорства. Но они такие добродушные и такие ребячливые, что население им все прощает. Например, они приходят к вам в гости непременно с подарками. Но принимать эти подарки нужно всегда осторожно, потому что нет никакой гарантии, что они не сперли их у ваших соседей. Недавно жена городского головы была в отчаянии. Ей кто-то привез из тыла флакончик духов. Надо знать, что это значит в наших условиях, когда и мыла нет. И вот к ним пришли в гости какие-то испанцы, и не успела она оглянуться, как духи исчезли. А через несколько дней выяснилось, что эти духи подарены какой-то девушке. Причем эта девушка уверяет, что солдата, подарившего духи, она видела в первый раз в жизни. И это вполне понятно при широте испанских натур.

Как-то к Коле прибегает сторож из школы и сообщает, что испанцы приехали с подводами и вывозят всю мебель из школы. Коля побежал и накричал на них по-русски. По-испански он только и знает из этой области «муча культура». Так же весело и с таким же неистовым ревом, как нагружали подводы партами и шкафами, так же стали и разгружать и носить обратно в школу.

Приходим на работу, а в помещении команды нет крыши. Ночью попал снаряд. Очень трогательная и характерная для испанцев черточка: при нашей команде болтается беспризорный мальчик, русский, сирота военного времени. Никто как будто бы из солдат, а тем более капитан, им не интересовались, но когда снаряд попал наверх, где спальня команды и где был этот мальчик, капитан, в одном белье, понесся наверх, схватил мальчишку на руки и помчался с ним в бункер. Испанский же бункер — это не то что немецкий. У немцев бункеры всегда в образцовом порядке, наш же был больше чем наполовину наполнен водой. Потому что все дожди стекали в него. А испанцам и в голову не приходило заглянуть туда. И вот капитан стоял в воде почти по пояс, держа на руках мальчика. А мальчик совсем не маленький для своих 12 лет. Стрельба продолжалась около получаса, и он все время так и простоял в воде. Причем поведение капитана считается, по-видимому, совершенно нормальным. Рассказывая мне все ночные происшествия, ни один испанец не сказал ни слова про это. Это мне рассказали военнопленные сапожники, которые работают в нашей команде. Как же населению не любить этих полоумных?

Когда мы пришли, то деятельность по очистке бункера была в полном разгаре. Мой капитан, веселый, как будто бы получил подарок, орал и носился по двору. Не меньше его орали и носились солдаты, все перемазанные в глине, как черти. Увидев моих прачек, капитан неистово заорал, чтобы они шли помогать. Между прочим, испанцы при всяких переживаниях орут так, как будто бы их режут. А переживают они все очень остро и бурно, поэтому над городом стоит непрерывный вопль, как при светопреставлении. Раньше население пугалось, а теперь уже привыкло. Прачек моих поставили к помпе выкачивать воду. Вода от глины густая, и помпа каждую минуту отказывалась работать. Капитан раздавал пощечины солдатам направо и налево, но дело от этого ничуть не поправлялось. Солдатишки совершенно перестали сами работать и начали командовать женщинами. Я, наконец, пошла к капитану и как могла почтительнее (в некоторые моменты нашей жизни с ним надо было бывать необычайно почтительной) заметила ему, что у нас, у русских, не принято заставлять «сеньор» работать на насосах, в то время как «кабальеро» ничего не делают. Это только у немцев так. Упоминания о немцах было вполне достаточно. Реакция была несколько неожиданная, но благоприятная. Он немедленно дал по физиономии Мигуэлю, портному из починочной мастерской, который, уж конечно, не имел ни малейшего отношения ни к бункеру, ни к прачкам, мирно проходя мимо в мастерскую. Это один из самых тихих и милых мальчиков во всем этом сумасшедшем доме. После чего, удовлетворенный, приказал Хозе напоить моих прачек кофе. Это было ДА. Настоящий испанский кофе. У немцев такого и в заводе нет.