Былое без дум - Борис Поюровский

Счастье Плятта состояло в том, что с первых дней своей жизни в искусстве он повстречал Юрия Александровича Завадского. Это произошло осенью 1926 года, и с тех пор вплоть до последних дней Завадского они почти никогда не расставались. Каждому человеку нужен учитель. Актеру - особенно. В театральной студии опытные педагоги пестуют, лелеют, воспитывают его, готовят к самостоятельной творческой работе в идеальных условиях. Но затем актеры попадают в обыкновенный театр, где выясняется, что все их навыки никому не нужны. Плятту повезло: всю жизнь у него был один учитель. Потому что сначала он попал в студию на Сретенке, которой руководил Завадский и где вместе с ним делали свои первые шаги В.Марецкая, Н.Мордвинов и другие. Затем студия была превращена в театр, и все они стали его актерами, а Завадский по-прежнему оставался их руководителем.

В 1936 году весь коллектив вместе с Завадским перевели из Москвы в Ростов-на-Дону и слили с труппой местного театра. Это было нешуточное испытание. Но уже через год в центральной прессе появились первые прекрасные отзывы о новом ростовском театре. Они принадлежали критикам, чья репутация не вызывает сомнений, Ю.Юзовскому и Г.Бояджиеву.

Так случилось, что первая, наиболее значительная актерская победа Плятта пришлась как раз на ростовский период. Это не означает, что около пятидесяти ролей, сыгранных прежде, ушли в корзину, как говорят писатели. Ничего подобного. Плятта уже знали и любили и в Москве, и в Ростове как великолепного комедийного актера. Правда, иногда его, как и Завадского, упрекали в излишнем увлечении формой, эстетстве, злоупотреблении эксцентрикой, гротеском.

И вот в Ростове Завадский ставит "Дни нашей жизни" Л.Андреева и поручает тридцатилет-нему Плятту сыграть шестидесятилетнего доктора фон Ранкена, который приходит в дом к вдове своего приятеля, чтобы за деньги купить любовь ее дочери. Плятт очень подробно и образно рассказывает о том, как именно Завадский помог ему сыграть эту роль. Из слов артиста мы узнаем, каким образом режиссер разбудил фантазию актера. Это само по себе достаточно интересно. Не менее важно, однако, что, поручая своему ученику роль фон Ранкена, учитель, вероятно, ставил перед ним и перед самим собою совершенно определенную педагогическую задачу.

В сущности, Завадский именно так и строил свои отношения с актерами. Он старался угадать возможности каждого даже тогда, когда замыслы его не находили горячей поддержки. Иногда это относилось не только к отдельной актерской работе, но и к спектаклю в целом. Так, скажем, было с последней постановкой пьесы Вл.Билль-Белоцерковского "Шторм". Хорошо помню, как все без исключения актеры до самого дня премьеры сохраняли ироничное отношение к этой затее Ю.А., как звали в театре Юрия Александровича. Но вот 6 ноября 1967 года пришли первые зрители, на сцене - вся труппа, появился Завадский, и зал устроил овацию.

Каждая сцена принималась с нарастающим успехом, атмосфера в зале накалялась, будто игралась острая, современная драма. В финале - настоящий триумф. Все выходят на поклон, растерянны, никто еще не понимает, что произошло. Кроме Завадского. Он сияет как ребенок.

- Юрий Александрович, поздравляю! Прошу прощения за мой скепсис, вы снова выиграли, - тут же сказал Плятт. - А я снова проиграл.

Какое, наверное, это великое счастье - чувствовать, что ты на всю жизнь остаешься учителем для своих учеников! Что они по-прежнему нуждаются в твоем совете, одобрении, поддержке даже тогда, когда сами уже стали признанными и знаменитыми мастерами. Плятт - один из них, самых талантливых и самых знаменитых учеников Завадского. А с уходом из жизни Ю.А. и Марецкой на Плятта как бы сама собой легла дополнительная моральная ответствен-ность за нравственный климат в коллективе. До последней своей минуты, уже будучи тяжело больным, он оставался не только первым артистом труппы, но Совестью театра.

Обратили ли вы внимание, как ходил по улице Плятт? Как ездил в метро, в троллейбусе? Как вел себя в очереди? Другие его коллеги, куда менее талантливые (и менее знаменитые), кажется, вот-вот рухнут под бременем собственной славы. Они несут себя так, словно боятся уронить. Плятт об этом никогда не думал. Если он не торопился, что бывало нечасто, мог обстоятельно рассказать смешную историю. И охотно выслушивал вашу. Последнее обстоятельство особенно удивительно: хороших рассказчиков среди известных актеров бывает значительно больше, чем хороших слушателей.

А знаете ли вы, что означало обратиться к Плятту за помощью? Даже когда в этом нуждались не вы лично, а совершенно незнакомый Ростиславу Яновичу человек. По тому, как он охотно и легко откликался на любую просьбу, иногда казалось, что Плятт просто ждал вашего звонка.

О ком только не хлопотал Плятт! А ведь он никогда не занимал никаких официальных должностей. И не по телефону, а всегда обязательно лично. После трудного, большого спектакля, сыгранного накануне, его можно было рано утром встретить в Моссовете. Опытный ходатай знал, что лучшее время для таких дел - утренние часы, до начала приема. И как счастлив бывал, когда удавалось помочь кому-то. И как огорчался, если не находил поддержки. Другие специально отводят часы для изучения жизни. Плятту незачем было это делать. Он знал жизнь не понаслышке. У него имелось достаточно личных впечатлений.

Ростислав Янович много читал, охотно смотрел спектакли и фильмы, принимал участие в обсуждении самых актуальных проблем. Словом, он был по-настоящему современным, интеллигентным человеком. И еще одно замечательное качество было у него - честность. В отличие от актеров, прошедших в театре школу злословия, он умел говорить правду в глаза. Может быть, именно это свойство помогало Плятту оставаться правдивым и на сцене? Даже тогда, когда он прибегал к гротеску, эксцентрике. Вспомните профессионального любовника Пинковича в "Госпоже министерше" Б. Нушича или самовлюбленного павлина, полного идиота Президента в "Бунте женщин" В.Комиссаржевского и Назыма Хикмета.

Плятт любил повторять, что по части совместительств он считает себя учеником очень популярного артиста Осипа Наумовича Абдулова. При всем моем уважении к таланту Абдулова думаю, что Плятт давно превзошел своего учителя. В ту пору, когда жил Абдулов, куда было податься театральному актеру? Фильмов снималось мало, телевидение только-только становилось на ноги. Оставались эстрада и радио. Разве это могло сравниться с последующими временами, когда некоторые актеры снимаются так часто, что в один вечер с ними можно встретиться по нескольким программам телевидения, не говоря уже о радио.

Но, занимаясь "совместительством", Плятт был удивительно разборчив. Он умел говорить "нет". И не только тогда, когда отказывался от недостойных предложений в искусстве. Я никогда не забуду, как он однажды в моем присутствии отказался подписать коллективное письмо "против" одного деятеля, к которому испытывал чувство брезгливой неприязни. И чтобы не было никаких недоразумений, сам прокомментировал свой поступок: "Он безусловно негодяй. Но я никогда в жизни не ставил свою подпись "против" кого-то и чего-то, только "за". Так что уж не обессудьте!"

Но зато если вы просили Плятта принять участие в "капустнике" или актерских "посидел-ках", отказа быть не могло, разве что вторгались спектакль в театре или съемки в кино. Конечно, не на всякий юбилей можно было рассчитывать: одно дело - Гиацинтова, Утесов или Эскин. И совсем другое впрочем, к чему теперь эти примеры...

Своим азартом, готовностью послужить общему делу Плятт не просто снискал любовь своих коллег, но и подавал пример молодым. Я уверен, что вся "капустная" затея Шуры Ширвиндта произросла из того же Плятта, который не боялся дурачиться, выглядеть смешным и "побежден-ным" на состязаниях по бегу в мешках или еще какой-нибудь такой же "премудрости". Не зря они любили друг друга, хотя, конечно, были людьми разными и разновозрастными, но с общей группой крови - вот что главное.

Ведь Ширвиндт тоже добрый человек. Он любит помогать товарищам и, как Плятт, готов для этого ехать Бог знает к кому в любое время дня и ночи. Правда, в отличие от Плятта Шура при этом может долго ворчать, фыркать, кого-то ругать, но это просто его способ существова-ния. Так что я могу смело сказать, что Плятт вселил в Шуру вирус общественного деятеля, но не того, что по любому случаю вылезает на трибуну. А того, что дарит людям радость, прежде всего от общения с ним.

ПЛЯТТ И ЛОСЕВ

Как всегда придирчиво, прочитал эссе Поюровского о Плятте в надежде вклиниться с искрометными личностными эпизодами. Но вдруг остановился и не вклинился.

Удивительная, я бы сказал, парадоксальная дружба связывала Ростислава Яновича Плятта с Львом Федоровичем Лосевым.

Лев Федорович Лосев по происхождению, возрасту и генофонду никак не мог рассчитывать на встречу с Пляттом, а тем более - на дружбу с ним. Я дружу с Лосевым более тридцати пяти лет, с той далекой поры, когда он в группе берсеневского молодняка снисходительно принял меня под крыло ленкомовской элиты. Все было в нашей с Левой жизни - совместные счастливые премьеры в спектаклях Сергея Львовича Штейна "Колесо счастья", "Товарищи-романтики", "Когда цветет акация", бездумное актерское застолье. Мы с ним стояли у истоков создания "капустной бригады" Дома актера, мы придумали и даже осуществили как авторы цикл телевизионных вечеров "Театральная гостиная", среди которых были наиболее удачны и любимы нами, а может быть, и всеми "В гостях у Яншина", "В гостях у Утесова", "В гостях у Жарова", "В гостях у Богословского" и другие. Сегодня Борис Михайлович Поюровский реанимировал этот тележанр - честь ему и хвала. Но, скорее всего, я ностальгически завистлив, и потому содержание сегодняшних встреч кажется мне "пожиже".