Инки. Исторический опыт империи - Юрий Берёзкин

Внешнеторговые операции чинча не были, вероятно, свободны от государственного контроля, ибо ввозимые культовые и престижные предметы являлись той особой «валютой», свободное хождение которой в империи запрещалось самым строгим образом. Скорее всего, чинча обладали статусом торговых агентов на государственной службе и были близки к камайок высших категорий.

Истоки системы централизованного распределения

Отсутствие независимо действовавших торговцев, рынков, свободного обмена и т. п. - одна из кардинальных особенностей центральноандской цивилизации, отличающая ее от всех более северных культур, начиная с Эквадора и кончая Мезоамерикой. Причины возникновения подобных различий изучены недостаточно. Поэтому остановимся на этой проблеме немного подробнее.

Своеобразная экономическая система древнего Перу не возникла на пустом месте и не могла быть учреждена по инициативе отдельных правителей, будь то Пачакути или цари Чимор. Если в Эквадоре до периода инкской оккупации мы находим разнообразные формы обмена и распределения, то в горах Боливии и Перу подобных следов незаметно. Коренным обитателям различных областей Нового Света были знакомы многие виды примитивных денег: бобы какао в Мексике и Центральной Америке, медные пластины в форме топоров на побережье Эквадора, костяные бусы чакира и золотые пуговки чагуаль в других районах Эквадора и Колумбии и т. д. И только на территории Центральных Анд даже со времен доинкских культур никаких свидетельств денежного обращения нет. Исключение составляет культура сикан на северном побережье Перу (VIII-XII века н. э.), создатели которой употребляли как «деньги» топоры, так и тонкие медные пластинки, напоминающие игральные карты. Однако экономически и культурно сикан была тесно связана с Эквадором. После ее поглощения культурой чиму свободная торговая деятельность на северном побережье свертывается. Нет указаний на ее развитие здесь и в период существования предшествовавшей сикан культуры мочика.

Если в доиспанском Перу не было торговцев и примитивного денежного обращения, то как же осуществлялись хозяйственные связи между отдельными районами в отсутствие объединяющих государственных структур? В 70-х годах чрезвычайную популярность снискала теория американского историка-перуаниста Дж. Мурры, предложившего считать основной формой традиционного продуктообмена в Андах так называемый «вертикальный контроль» (Murra, 1972.). Отдельные общины или вождества направляли своих колонистов в различные ландшафтные зоны, и продукты, поставляемые ими, распределялись затем по каналам родства, а не через рынок. Приведенные Муррой примеры почти все, однако, относятся к южным районам Центральных Анд, где горцы действительно организовывали колонии на побережье океана и в восточных предгорьях. Однако в центральных и особенно в северных районах Перу свидетельства «вертикального контроля» нечетки и двусмысленны, а с помощью методов археологии даже на юге такая практика прослеживается лишь с заключительного этапа существования цивилизации тиауанако, т. е. с IX-X веков н. э. Отмечено также, что создателями колоний бывали главным образом общины, жившие по окраинам Боливийского плоскогорья. Путь в низменности из его центральных районов был слишком долог, чтобы обеспечивать надежную связь колонистов с «метрополией».

Другие исследователи видят причину «распределительного», а не рыночного характера центральноандской экономики в том, что она с очень раннего времени оказалась под контролем племенной знати. По мнению М. Мосли, немалую роль в становлении подобной системы сыграли особенности развития здесь приморских обществ III-II тыс. до н. э. (Early ceremonial architecture, 1985. P. 29—57; Irrigation's impact on society, 1974: P. 77—82.) Когда благодаря рыболовству население этой области стало быстро расти, а его социальная структура усложняться, местная общинная верхушка продемонстрировала свое влияние и сильно упрочила его, организовав строительство монументальных сооружений. Затем, в первой половине II тыс. до н. э., индейцы побережья начинают осваивать сельскохозяйственные земли за пределами речных пойм. Знать и жрецы, используя уже имеющийся организационный опыт и авторитет, возглавили и работы по мелиорации. Тем самым они закрепили за собой и право на распределение продукции, произведенной на новых землях. В пользу данной теории можно добавить, что даже в начале нашего века в индейских селениях на тихоокеанском склоне Анд ремонт оросительной сети оставался частью религиозной церемонии. Руководили же ею люди, унаследовавшие функции доиспанских курака и религиозных лидеров.

Таковы традиции побережья. Что же касается горных районов, то мы уже упоминали, например, построенные там древнейшие святилища III тыс. до н. э. в Пируру в верховьях реки Мараньон. К началу II тыс. до н. э. подобные храмовые центры распространились весьма широко. Археологи именуют их «религиозной традицией котош» по названию исследованного еще в 50-х годах памятника. Особенность храмов котош в том, что рядом с ними нет значительных поселений. Каждое святилище обслуживало нужды жителей целой долины, вероятно, менявших места своего обитания в зависимости от сезонных занятий. Подобный тип расселения до сих пор сохранился у индейцев коги на севере Колумбии. Правда, храмы коги окружены жилыми постройками, но большую часть года дома остаются пустыми, а индейцы довольствуются легкими хижинами, стоящими поблизости от полей и огородов. Переходя с места на место, люди то собирают урожай картофеля высоко в горах, то ухаживают за плодовыми деревьями в теплых долинах. Храм как единственный устойчивый элемент этой динамичной системы становится естественным центром не только религиозной, но и хозяйственной деятельности, а жрец руководит всеми практическими делами общины. Ту же мысль можно сформулировать и наоборот: религиозное значение храма отражает его роль хозяйственного центра.

Из подобной системы взаимоотношений в дальнейшем могли развиться как традиция вывода общинных колоний («вертикальный контроль»), так и большие хозяйства вождей и храмов, регулирующие хозяйственную деятельность на политически подвластной им территории. Таким образом, в горных районах, так же как и на побережье Перу, действовали факторы, способствовавшие сложению распределительной, а не рыночной системы товарообмена.

И все же одного лишь ландшафтного своеобразия Анд, диктующего необходимость одновременной эксплуатации многих природных зон и открывающего эту возможность, для объяснения мало. Ведь рядом, в условиях, сходных если не с боливийскими, то по крайней мере с североперуанскими, в горах Колумбии и Эквадора сложилась же реально другая система обмена - со своими торговцами и примитивным денежным обращением, т. е. модель, характерная для большинства древних цивилизаций.

Что же определило специфику Центральных Анд? Скорее всего наличие только здесь, в этом географическом регионе, в дополнение к его ландшафтному многообразию еще и экономически крайне важного транспортного скотоводства. Благодаря караванам лам поток грузов, следовавших из одного района в другой, из одной ландшафтной зоны - с теми продуктами, которые она могла дать, - в другую, был здесь намного большим, чем в остальных областях Нового Света. (Recent studies in Pre-Columbian archaeology, 1988. P. 603—634; Social and economic organization, 1984. P. 122.) Контролировать столь значительный объем перевозок способна была лишь та группа людей, которой принадлежала власть, либо, что то же самое, власть неизбежно принадлежала в древнем Перу тем, кто контролировал перевозки. Это могла быть поначалу крестьянская община, пока или поскольку она оставалась самостоятельной, мог быть затем и племенной вождь, и храм или, наконец, государство. Но с профессиональной монополией независимых, стоящих вне местной общественной иерархии торговцев типа миндала центральноандская хозяйственная система мириться не могла.

Обслуживание ремесленниками потребностей знати

Возможности развития рыночных отношений не только в инкской, но и в других древних цивилизациях были ограничены и относительно низким уровнем ремесленной технологии. Многие категории изделий, чье производство в принципе было освоено, оставались очень дороги и это не давало возможности сбывать их путем свободной продажи. Американские археологи У. Сэндерс и Д. Уэбстер недавно собрали сведения о том, потребности скольких семей удовлетворял в среднем древний ремесленник-специалист. (Sanders, Webster, 1988. P. 541—542.) Исследование велось на материалах доиспанской Мексики, но соответствующие оценки для Перу и даже для древневосточных культур, учитывая сходный уровень развития технологии во всех подобных обществах, вряд ли значительно отличались бы. Оказалось, что гончар, лепивший и обжигавший простую бытовую посуду, покрывал годовые потребности 66 семей, а это значит, что каждая из них должна была в свою очередь как минимум обеспечивать семью мастера пропитанием на 1/66 часть года, т. е. в течение 5-6 дней. Это приемлемая цена, поэтому и в Мезоамерике, и в Месопотамии, и в Перу в эпоху сложения и развития ранних государств люди повсеместно употребляли изготовленную профессионалами стандартную посуду: приобрести ее было проще, чем делать самим. Зато ткач или ткачиха при круглогодичной работе обеспечивают нужды всего лишь 5-6 семей, и в этом случае здесь за купленную материю пришлось бы отдавать двухмесячный запас продовольствия. Столь крупными излишками продуктов питания крестьяне нигде не располагали, поэтому каждая семья была вынуждена обеспечивать себя такого рода необходимыми изделиями сама.