Нож Равальяка - Жюльетта Бенцони

— Я пришел умолять вас не выходить сегодня, сир! Речь идет о вашей жизни! Великая ясновидящая по имени Лабрус[15] предсказала, что вы умрете сегодня до захода солнца.

— Вы, что, заглянули в альманах?[16] Эта Лабрус, выжившая из ума безумица, принадлежит дому де Суассонов. Сейчас все только и говорят о моей смерти, но он хочет выделиться, назначив именно сегодняшний день! Смешно слушать!

— Нет ничего смешного. Напротив, все очень логично. До вашего отъезда в Брюссель сегодня — единственный день, когда нет никаких церемоний, а значит, нет и дополнительной охраны и вашей свиты. Сегодня до вас гораздо легче добраться.

— Ну-ка, поподробнее!

— Сегодня у нас четырнадцатое, завтра — суббота, пятнадцатое, и предстоит большая охота. В воскресенье, шестнадцатого, королеву ждет «торжественный въезд» в столицу. В понедельник моя сестра Катрин выходит замуж за Монморанси[17], и празднества продлятся до вечера вторника восемнадцатого числа, а на следующий день вы выступите во главе своей армии в поход.

— Но я хочу выйти! Сюлли болен и...

— Вы увидитесь с Сюлли днем позже, только и всего! Умоляю вас, отец, послушайтесь меня!

— Какой вы еще ребенок! Однако имейте в виду: если вы будете прислушиваться ко всем дурным слухам, вы никогда ничего не совершите!

Огорченный, но пока еще не впавший в отчаяние, Цезарь направился в покои королевы. Он не любил ее, но в этот день был готов на все, лишь бы помешать отцу покинуть Лувр. Королева едва его выслушала. У нее было столько дел и забот! Она как раз примеряла очередное парадное платье, но, будучи очень суеверной, слушая молодого человека, с испуганным видом трижды перекрестилась. Потом отправила его, сказав, что сделает все, что может, и тут же забыла и о короле, и обо всех предупреждениях. Огорченный и встревоженный герцог вернулся домой, ощущая с каждой минутой все большее беспокойство. А между тем...

Между тем человек в зеленом находился совсем рядом. Цезарь, проходя через ворота в Лувр, миновал его, не обратив никакого внимания. Непонятно, кто именно, но кто-то сказал ему пароль, и он теперь ждал своего часа, сидя между двух сводов на тумбе для подсаживания на лошадей, загороженный открытой створкой ворот. Время у него было...

В покоях королевы по-прежнему царила суета. Король со смутой и тревогой в душе продолжал расхаживать туда и обратно по кабинету. Когда настал час обеда, Генрих пообедал с присущим ему аппетитом, и, похоже, к нему вернулось свойственное ему хорошее расположение духа, хотя он и не принимал участия в разговорах окружающих.

Отобедав, король вновь принялся расхаживать по кабинету, потом решил отдохнуть и вытянулся на кровати, но заснуть не смог. Он осведомился у одного из охранников, сколько времени.

— Четыре часа, сир, — ответил ему охранник. — Погода великолепная. Почему бы Вашему Величеству не подышать свежим воздухом? Скучно сидеть взаперти.

— Ты прав, — откликнулся король. — Мне нужно навестить господина де Сюлли. Пойди и скажи, чтобы запрягали мою карету.

И Генрих отправился к королеве. В ее покоях его вновь охватили сомнения.

— Ехать мне или не ехать, дружок? — спросил он, целуя жену.

Мария посмотрела на него своими круглыми светлыми глазами навыкате.

— Вам, как видно, не хочется, так не ездите!

— Так-то оно так… Но я обещал навестить де Сюлли...

— Увидитесь с ним завтра!

— Вы сами знаете, завтра будет не до него. Я поеду!

Генрих вышел... Но очень скоро вновь вернулся.

— Сам не знаю, что со мной, но никак не могу решиться...

И он снова поцеловал жену, вопросительно прошептав:

— Так ехать мне или не ехать, дружок?

И в третий раз он повторил свой вопрос и опять поцеловал ее, что весьма насмешило старую маршальшу де Ла Шатр, возле которой сидела Лоренца с книгой в руках. Лоренце не читалось. Сердце ее щемила тоска. Она смотрела на двух стоящих перед ней людей. Судьба объединила их браком, короной, детьми... Но не любовью. Ее внимание было в первую очередь сосредоточено на растолстевшей рыхлой женщине — эта женщина вместо того, чтобы разом разрешить томящие ее супруга сомнения, безоговорочно удержав его подле себя, без малейшей теплоты ответила:

— Поступайте как знаете. Оставайтесь, если раздумали ехать.

Лоренца едва сдерживалась, чтобы не схватить обеими руками толстуху и как следует не встряхнуть ее, чтобы та опомнилась, вцепилась в своего супруга, удержала его! Но нет! Генрих еще походил по комнате и наконец направился к двери со словами о том, что скоро вернется, что будет отсутствовать не более часа. Госпожа де Ла Шатр принялась восклицать, что на самом-то деле король влюблен в королеву больше, чем когда бы то ни было, а Лоренца потихоньку выбралась из комнаты и догнала Генриха в прихожей.

— Сир! — умоляюще произнесла она, — отложите посещение господина министра, заклинаю вас! Сам Господь, я в этом убеждена, посылает вам сомнения.

Король рассмеялся, но смех его прозвучал фальшиво.

— И вы о том же, моя красавица? А вы знаете, что весьма приятно пробудить тревогу в таких прекрасных глазах? Может быть, вы и любили бы меня немного, когда бы...

— Не будем говорить об этом, сир! Нам не дано знать, что могло бы случиться, а теперь я очень счастлива и хочу от всего сердца, чтобы мой король тоже был счастлив. Поэтому я умоляю его... пусть он займется чем угодно, но только никуда не ездит!

— Я задыхаюсь в четырех стенах! Мне нужен свежий воздух!

— А не может ли на этот раз король удовольствоваться своим садом? Там куда приятнее, чем на улицах, и пахнет куда слаще! Не ездите в город, сир! Человек, приехавший из Ангулема, караулит свою добычу. Рыжий человек в зеленом костюме, который поклялся вас убить!

— Откуда вы это знаете?

— Я видела его, я слышала его слова, сир... В маленькой роще неподалеку от замка Верней. Он разговаривал там с доверенной помощницей маркизы. Говорил, что дождется коронации и тогда...

— Кто эта доверенная помощница?

— Демуазель д'Эскоман.

— Где она? Почему не пришла ко мне и не рассказала обо всем?

— Она пыталась это сделать, но тщетно. А теперь она арестована и находится в Консьержери.

— По какой причине?

— Она ушла от маркизы, никто не хотел ее выслушать, она впала в нищету, и ей пришлось оставить своего ребенка... на Новом мосту.

— Она совершила преступление, — помрачнев, произнес Генрих.

— Я знаю, сир, но меньшее, чем если бы вместе с малышом бросилась в Сену. И потом, она во что бы то ни стало хотела, чтобы ее голос был услышан, пусть даже такой слабый и тихий. Но все двери закрывались перед ней. Все, к кому она обращалась, не желали уделить ей внимания... Потому что они были участниками того же заговора, который она так хотела раскрыть.