Тёмное крыло - Кеннет Оппель

Его рот наполнился слюной. Прошло уж так много времени с тех пор, как он последний раз ел яйца.

Он никогда не пытался охотиться на птиц; они могли просто улететь от него.

Но их яйца — не могли.

Он забрался на дерево. Мать в гнезде издала пронзительный крик и полетела ему навстречу, но Хищнозуб не отступал. Он был голоден, и сегодня вечером ему хотелось бы съесть мясо. Он добрался до ветки и прыгнул по ней к гнезду, отбиваясь лапой и лязгая зубами, когда птица нападала на него с воздуха.

— Прочь отсюда! Прочь отсюда! — верещала она.

Птица-мать была в ярости: она царапала его своими когтями и клевала в голову, но он был крупнее её. Он запрыгнул в гнездо.

— Яйцеед! — завопила мать. — Яйцеед!

Она вонзала в него когти. В гнезде было три яйца. Их скорлупа была гораздо тоньше, чем у яиц ящеров, и она легко лопнула под тяжестью одних лишь его лап. Но он успел съесть лишь одного из невылупившихся птенцов, когда над его головой единым крылатым вихрем закружилось множество птиц. Даже он не мог сдержать их напора.

Он выпрыгнул из гнезда на соседнюю ветку; его раны жгло от боли.

— Уже скоро найдётся много желающих съесть ваши яйца! — завыл Хищнозуб в их сторону. — Мир меняется!

— Берегись, — верещала охваченная гневом птица-мать. — Берегись, зверь! И на охотников можно охотиться.

Хищнозуб насмешливо фыркнул и продолжил спуск с дерева. Теперь, когда ящеры исчезли, он был единственным охотником, и остальное было уже неважно. Он продолжит оттачивать свои навыки, поедать мясо — и царствовать, как ему и хотелось.

ГЛАВА 10. Перемены в приливе

Сильфида избегала его. Она даже не спрашивала больше, хотелось ли ему поохотиться; фактически, с тех пор, как он застал её в птичьем гнезде, она почти не разговаривала с ним. Он не рассказал об этом Маме и Папе — он хранил её тайну. Но она не спешила благодарить его за это. Он продолжал ждать, что она придёт к нему и скажет, что он был прав, и поблагодарит за то, что остановил её. Он уберёг её от худшей ошибки в её жизни, но она всё равно ухитрялась злиться на него, и планировала прочь вместе со своими паршивыми дружками. Сумрак ужасно тосковал без неё. Всю свою жизнь они никогда не разлучались, вместе планировали в воздухе, толкались в гнезде, чистились в начале и в конце дня. Когда её не было рядом, он чувствовал, что живёт лишь наполовину. Он чувствовал, что его приводит в бешенство её отвращение к нему за отказ от полёта. Что она хочет от него?

Мама и Папа тоже были сыты им по горло. В первые несколько дней, когда он отказался от планирующих прыжков, мать была добра к нему и полна сочувствия, но сейчас она лишь печально качала головой, как будто не знала, что происходит с её бедным странным сыном. Этим утром Папа накричал на него, чтобы он повзрослел и прекратил дуться… а затем спихнул его с ветки. Сумрак планировал в воздухе, но лишь несколько минут, и всё это время его распирало от злости. Папе просто никогда не дано понять, как это — сначала уметь летать, а потом не летать.

Он хотел вообще уйти с секвойи, но это была ещё одна из вещей, которые ему не разрешали делать. Мама сказала, чтобы он перестал рисковать и не заходил далеко в лес. Теперь все опасались птиц, и Сумрак видел, как многие из родителей стали пристальнее следить за своим потомством. Икарон даже объявил, что пока запрещено появляться на Верхнем Пределе.

Поэтому Сумрак лазил по секвойе, поедая тлей и личинок.

Быть в самом сердце колонии, но игнорироваться всеми её членами — это заставляло его чувствовать себя ещё более одиноким, чем в те времена, когда он действительно оказывался один. Но, ползая по нижней стороне ветвей или отдыхая, спрятавшись в трещине в коре, он слышал просто удивительные вещи. На дереве очень много о чём болтали — главным образом о его отце и о птицах.

«… ящеры в глубине души — вот, кто они…»

«… веками ждали шанса вроде этого…»

«… лет десять назад не стал бы терпеть…»

«… стареет уже — вот, почему…»

«… он просто приглашает птиц вновь сделать это…»

Пусть даже он злился на Папу, всякий раз, когда он слышал что-то, сказанное против него, он ощущал двойную порцию негодования и печали. Теперь уже не только Нова была недовольна их предводителем.

Его сознание напоминало крохотную пещерку, в которой гудело эхо слишком многих звуков: уничтоженное потомство ящеров в глубине леса; Сильфида, забирающаяся в птичье гнездо; исполинское крылатое существо среди звёзд. Он жаждал рассказать кому-нибудь о своём видении, но не осмеливался упоминать о нём при Маме или Папе. Если они узнают, что он откусывал гриб, они, вероятно никогда не позволят ему снова уйти из гнезда.

Если бы он был умнее, он просто забыл бы обо всём этом происшествии. Яд из гриба заставил его увидеть кошмар — только и всего. Но благодаря живости его восприятия это оказалось невозможно забыть. В своих мыслях он по-прежнему видел бурлящий водоворот звёзд, порождающий миллион крылатых существ. У них были тела рукокрылов, но голые паруса — точно такие же, как у него. «Ты — новый», — сказал голос.

Одна лишь мысль об этом заставляла его сердце биться сильнее. Он не был уверен, что ему захотелось бы стать новым, если это подразумевало, что он перестал бы быть рукокрылом. Ему было неважно, были ли другие, похожие на него. Ему просто хотелось, чтобы Папа и Мама сказали, что он был их сыном, и что он принадлежал к их виду. Ему пришлось бы сильно постараться, чтобы это было правдой.

Но он никогда не мог бы изменить своей внешности. И сможет ли он хоть когда-нибудь подавить полностью своё желание летать? Возможно, он мог бы тайком уходить куда-нибудь и заниматься этим в таком месте, где его никто не увидит. Он бы старался держаться так низко, что даже птицы не смогли бы его увидеть.

Не обращая внимания на желание своей матери, он покинул секвойю, переходя с дерева на дерево, пока совсем не пропал из виду. Найдя хорошее место, он присел, готовясь прыгнуть в воздух. В его мыслях промелькнули образы: оторванные паруса Эола; серьёзное выражение на морде отца, требующего, чтобы он пообещал. Обмякнув всем телом, он распластался на коре и печально застонал.

Заметив краем глаза, как что-то мелькнуло рядом с ним, Сумрак с удивлением огляделся. На ветке над собой он заметил грудку, покрытую жёлтыми перьями, низ белого горла и клюв. Сверкнул ясный глаз.

— Терикс? — неуверенно спросил Сумрак.

— Как хорошо, что это ты, — с явным облегчением прощебетал Терикс. Он выскочил на открытое место. — Тебя было трудно найти, особенно сейчас, когда ты больше не летаешь.

Сумрак фыркнул.

— Конечно, я не летаю! После того, что ты сделал с нашим детёнышем.

— Я этого не делал, — с негодованием прощебетал Терикс.

— Ну, тогда твои друзья-птицы, — сказал Сумрак. Он всё время смотрел на клюв Терикса и спрашивал себя, сколько же вреда он может причинить. Он никогда бы не смог представить себе, как Терикс делает нечто столь же чудовищное. Но, возможно, он ошибался.

— В нашей стае есть много птиц, которые ненавидят рукокрылов, — сказал Терикс.

— Но почему? — поинтересовался Сумрак.

— Они думают, что все звери — это убийцы, из-за охоты на яйца ящеров. Мы тоже яйцекладущие, помни об этом. И когда они увидели, что ты летаешь, они пришли в ярость. Они не хотят, чтобы ты приближался к их небесам. И никто не поручится за то, что вы не решите внезапно, будто наши яйца — это добыча.

Сумрак уже хотел возразить, но вспомнил Сильфиду и её друзей, карабкающихся в гнездо с разрушительными намерениями.

Тем не менее, это было не одно и то же: месть, а не охота.

— Это меня они намеревались убить? — нерешительно спросил Сумрак.

— Да. И они всё ещё думают, что им это удалось. Но когда я увидел тело, я смог разглядеть, что отметины на нём отличались от твоих, и я знал, что это был не ты. Я ничего не сказал — на тот случай, если они были настроены продолжать свои попытки.

— Это был друг моей сестры.

— Я не имел к этому никакого отношения. Поверь мне, — сказал Терикс. — Мы не все такие кровожадные.

Сумрак вспомнил тот ужасный птичий хор на рассвете, который звучал после того, как они убили Эола.

— Твоя мать выглядела довольно кровожадной, когда она гнала меня прочь.

— Она защищала меня, — сказал Терикс. — Любая мать сделала бы то же самое. В конце концов, ты был на нашей территории.

— А теперь ты находишься на моей.

— Знаю, но я пришёл сюда, чтобы кое-что тебе сообщить, — голова Терикса дёрнулась из стороны в сторону, словно убеждаясь, что за ними никто не следит. — Надвигается нечто опасное.

Сердце Сумрака забилось:

— Это на острове?

— На материке.