Дикая девочка. Записки Неда Джайлса, 1932 - Джим Фергюс

еще выйти не успеем. Хорошо, что ваши товарищи по палатке так крепко спят. Уж не знаю, что лучше – храп Большого Уэйда или то, что там творится.

Но прошел еще почти час, прежде чем лагерь угомонился. Я почувствовал, как тело Маргарет рядом со мной понемногу расслабилось, дыхание стало ровным, и она постепенно уснула. Сам я уснуть не мог, поэтому зажег свечу, перевернулся на бок и сейчас пишу эти строчки.

1 мая 1932 года

Дорога на Сонору

Наплевав на угрозы шефа Гетлина, утром я отправился в палатку, в которой разместили проституток, проведать Магдалену. Девушки рассказали мне, что она, чтобы избежать позора при возвращении в деревню с экспедицией, ночью убежала. Они не знали, куда она могла пойти. Может быть, пытается вернуться в город? А может быть, скитается по равнине? Обнаружив, что она пропала, я отправился к Гетлину узнать, послал ли он кого-нибудь на поиски.

Тот поморщился и покачал головой.

– Она – всего-навсего шлюха, мальчик, – сказал он. – Нашел о ком тревожиться. Что до меня, то я уже устал от того, что у нее то живот болит, то голова.

– Она не собиралась становиться шлюхой, – возразил я.

– Ей еще повезло, что нашла работу, – сказал Гетлин. – Да ладно, она, наверно, вернулась в город и теперь откроет лавочку где-нибудь на углу.

– Да, шеф? – сказал я. – Ей же всегда везет.

– Знаешь, если уж ты так тревожишься, можешь пойти поискать ее сам, – он умолк и окинул взглядом равнину. – Только там до черта много места, и если ты опоздаешь к выходу, то уже не догонишь экспедицию.

И вот я побежал назад в палатку, чтобы взять с собой Хесуса, а тот, как всегда, проявил находчивость: уговорил одного из шоферов, заночевавших в лагере, отвезти нас в Агуа-Прету. Искать Магдалену на равнине было совершенно бессмысленно, и я надеялся, что у нее хватило сил дойти до города. Впрочем, даже если так, то я понятия не имел, где ее там искать. Уж в кантину-то она не вернулась, это точно.

– Есть у тебя мысли, где она может быть? – с просил я Хесуса, когда шофер высадил нас.

– Если она вернулась в город, то есть только одно место, куда она могла пойти, – отозвался он.

Мы вошли в церковь на дальнем конце площади. Хесус перекрестился. Остановившись у входа, мы принялись рассматривать немногих посетителей, сидевших на скамьях.

– Думаю, она там, – сказал Хесус, указывая на склонившую голову женскую фигуру в одном из передних рядов.

Я подошел к женщине, ее голова была покрыта шалью, и пока я не скользнул на скамью позади нее и не заглянул в лицо, я не был уверен, что мальчишка прав. Это действительно оказалась Магдалена; она со страхом взглянула на меня.

– Что вы тут делаете, Нед? – спросила она, и на мгновение мне показалось, что она сейчас попытается удрать.

– Ищу вас, – ответил я. – А вы-то что здесь делаете, Магдалена?

– Вы хотите заставить меня вернуться? – спросила она.

– Нет. Нет, конечно, – заверил я ее. – Если только вы сами не хотите.

– Мне нельзя домой, Нед.

– Понимаю, – с казал я. – Но что вы теперь собираетесь делать?

– Не знаю, – отозвалась она. – Подожду, пока экспедиция отсюда уйдет, а потом, наверно, вернусь в кантину. А если меня там не примут, пойду в другую.

– Но, может быть, вы найдете какую-нибудь другую работу, Магдалена? – спросил я.

– Какую, Нед?

– Ну, не знаю… какую-нибудь… просто какую-нибудь… – Я порылся в кармане, выудил бумажник и достал несколько банкнот. – Вот немного денег, пока вы не встанете на ноги. Я вернусь, когда все это кончится, и разыщу вас.

Когда Магдалена брала деньги, я заметил у нее в руках четки. Она благодарно улыбнулась.

– Спасибо, Нед. Вы так ко мне добры.

– Мне сейчас надо возвращаться, – сказал я. – Я просто хотел повидать вас и убедиться, что все в порядке.

Она кивнула.

– У меня все хорошо.

Дойдя до массивных резных деревянных дверей церкви, я еще раз оглянулся. Закутанная в темную ткань фигура все в той же позе сидела на скамье. Я сомневался, увижу ли я ее снова.

Обратная дорога в лагерь заняла у нас с Хесусом массу времени. Там мы узнали, что в массовой драке накануне был убит один мексиканец-вакеро, а еще трое, в том числе двое американцев-ковбоев, серьезно ранены. Виновных в этом преступлении сегодня под конвоем солдат полковника Каррильо отправили в Агуа-Прету, к шерифу. Из-за этого происшествия выход экспедиции задержался, и только около полудня народ погрузился в автобусы и мы тронулись в путь. Надо сказать, гораздо менее празднично, чем накануне. Все были заняты делом, а многие, честно скажем, страдали с похмелья.

Мы с Большим Уэйдом, Маргарет и Хесусом ехали в автобусе для персонала. Разрешение взять мальчишку с собой выхлопотал каким-то образом Большой Уэйд. В конце концов, у нас было немало поклажи, а он уже доказал, что умеет быть полезным.

Дороги в Соноре гористые, местами очень ухабистые, поэтому ехали мы медленно, вздымали тучи пыли, к тому же в автобусе нещадно качало. После часа такой езды одного из наших пассажиров стошнило прямо в салоне, и к вони дизеля добавился запах рвоты. Чтобы перекрыть эту вонь, Большой Уэйд решил закурить сигару, но я, право, не уверен, что от этого стало лучше. Еще через два часа движения в гору автобус остановился, потому что двигатель перегрелся и вода в радиаторе закипела. Нас всех попросили выйти и топать до конца подъема пешком.

Хесус ухитрился отыскать в другом автобусе любителя пеших прогулок, и тот согласился уступить свое место Большому Уэйду.

– Сам Бог надоумил нас взять мальчишку с собой, – сказал мне Джексон. – Я тебе за него по гроб жизни обязан, сынок. – А затем обратился к Маргарет: – Я знаю, что джентльмен обязан предложить свое место леди. Но вы в отличной форме, и надеюсь, в этих обстоятельствах вы меня простите.

– Никаких проблем, Большой Уэйд, – ответила Маргарет. – Я даже предпочту прогуляться, чтобы не нюхать чудовищную смесь блевотины, дизельной гари и сигарного дыма.

Вот так мы, по большей части в молчании, добрели до конца подъема и начали спускаться вниз. Я развлек себя тем, что, прежде чем мы снова загрузились в автобус, сделал несколько снимков окрестностей моей широкоформатной камерой. Пейзаж, если смотреть на него с земли, сильно отличался от того, что я видел с самолета Спайдера Кинга. Он стремительно менялся, и теперь за окнами автобуса была уже не безлесная равнина, в круглые пологие холмы, покрытые бледно-зеленой весенней травой