Кто приготовил испытания России? Мнение русской интеллигенции - Павел Николаевич Милюков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Русская монархия – исключение ли?
Неужели же, в самом деле, одна история России является опровержением общего закона развивающихся демократий всего света? Неужели именно в России институт монархии является неизменным и вечным свойством русской народной души? Нас хотят действительно в этом уверить. Есть такое учение, которое выводит характер государства из неизменяемых свойств «души предков». Это учение Гобино и Лебона, предвосхищенное нашими славянофилами и Данилевским, очень нравится нашим современным националистам, призывающим нас искать примеров в прошлом. Может быть, мы, действительно, с этим прошлым роковым образом связаны?
Простая справка в истории России может показать, что наши поклонники старины, чтобы извлечь из прошлого требуемые уроки, должны предварительно переделать это прошлое по своему. Как выражается Мефистофель в «Фаусте», «то, что эти господа называют духом времен, есть в сущности их собственный дух, в котором преломляются времена».
История опровергает
Когда-то – но это было очень давно – русские официальные историки и «историографы» в самом деле пытались доказать, что монархия – это основная стихия русской истории. Это было в те времена, когда дворянские роды заказывали себе фальшивые генеалогии, а цари заказывали фальшивую историю. Началось это при Иванах, третьем и четвертом, а кончилось при Карамзине. С тех пор наука русской истории освободилась от казенной монархической идеологии.
Никто не оспаривает теперь, что начало русской истории не было монархическим. На заре нашей истории мы застаем 1) тот же, как везде, но запоздавший у нас переход от древнейшего племенного быта к государственному, те же остатки первобытных форм прямой власти народа, 2) договорные отношения с властью, извне пришедшей, которая долго не может усесться на месте, 3) борьбу между вождями дружин за эксплуатацию богатых городских центров, потом 4) переход самых ловких из них к заселению северных пустырей, захваченных на начале частной собственности.
Очень долго продолжалось смещение власти государя с властью помещика – словом, было все, что угодно, только не было монархии. Когда, наконец, 5) к концу 15 века, монархия начинает выдвигать свое лицо из княжеских споров и пытается стряхнуть с себя свое вотчинное происхождение, она все-таки никак не может найти себе прочной юридической опоры. Вместо римского учения о неограниченной власти императора московская власть берет то, что попадается ей под руку. Югославянские и греческие монахи, пробравшиеся в Москву в XV–XVI вв. просить помощи против турок, предлагают московским великим князьям титул царя и двоякую основу для этого титула: наследственную и религиозную. Они создают легенду, будто московский царь унаследовал свою власть – по праву родства или по праву победы – прямо от древних византийских императоров. Чтобы придать московской власти религиозное освещение, они переносят к нам другую югославянскую надежду, что Москва будет третьим Римом, призванным охранять до второго пришествия потухшее во всем остальном мире православие.
Оба предания оказываются, однако, непригодными. Оба носили на себе печать слишком темной и невежественной поры, и оба рухнули при самом слабом свете европейской культуры. Московское самодержавие скоро о них и забыло. Власть московского царя XVII столетия была построена на старорусском вотчинном начале власти: царя-собственника земли, царя-хозяина.
Самодержавию так и не удалось до конца сойти с этой породившей его почвы. Оно не смогло – да и не захотело – превратиться из личной хозяйской власти в государственный орган, хотя и пыталось прибегнуть к хитроумным немецким рассуждениям. Русская монархическая власть осталась до конца патриархальной. Это ее и погубило.
Шаткая основа монархии
Петр Великий, неограниченный диктатор на практике, превратил в теории московскую вотчинную монархию в чиновническую монархию на европейский манер.
Екатерина Вторая пыталась доказать, что Россия не деспотическая страна, потому что в ней есть дворянство, привилегированный правящий класс, составляющий промежуточную силу между царем и народом. Но для народа это было плохим утешением.
Русская монархия тем и отличалась от западной, что ее не ограничивали никакие права сословий, никакие привилегии областей, и на широком просторе собранной ею Руси она хозяйничала, как хотела. Ей не пришлось бороться с чужим правом, а потому и сама она не заботилась забронировать себя доказательствами собственного права.
Когда в конце царствования Екатерины II и при Александре I образованные люди стали спорить против неограниченности царской власти, русское самодержавие прибегло к мерам самообороны. Но эти меры были не юридическими, какими было бы превращение монархической власти, хоть в это время, в государственный орган, а чисто полицейскими и военными. Борьба самодержавия с общественностью тянулась целый век. Насильственный характер этой борьбы вызвал со стороны общественности окончательное убеждение в неизбежности насильственного переворота.
Самодержавие сделало наконец в тяжелую минуту запоздалую и неискреннюю уступку в виде слабого и непоследовательного подражания единственному уцелевшему в Европе дворянско-военно-монархическому образцу – германскому. Так появилась Государственная дума и апрельские основные законы 1906 г. Но они уже не могли удовлетворить народ. В течение десяти лет существования Государственной думы продолжалась скрытая борьба: с одной стороны стоял республиканский парламентаризм интеллигенции и черный передел крестьянства, с другой стороны – ложный конституционализм царя и царицы, все еще надеявшихся, что самодержавное «солнце правды воссияет, как встарь».
Как видим, собственного твердого права у нашей монархии, которая упорно хотела остаться вотчиной, так и не было. Западное право монарха вело туда, куда вел и закон эволюции, но куда самодержавие не захотело пойти: к монархии конституционной. Не уступив закону эволюции, монархия окопалась на своих позициях и продолжала до первого толчка держаться практикой постоянно усиливавшегося насилия, рассчитывая на неподготовленность масс и всячески задерживая просвещение народа.
Многие, вероятно, читали трагический документ монархии – письма императрицы Александры Федоровны. Этот первоклассный исторический источник обнаруживает, в какой целости и неприкосновенности сохранилась до самого падения монархии немудрая, почти инстинктивная, вотчинная теория самодержавия. Существование этого документа избавляет от необходимости доказывать, почему революция, предсказанная еще век тому назад Сперанским, сделалась, наконец, неизбежной. Нам надо только выяснить, почему с тех пор монархия стала в России окончательно невозможна, а республика необходима.
Почему монархия стала невозможна?
Прежде всего не следует тут забывать, что республика в России есть существующий факт. Конечно, это республика совсем особого рода. Это – республика без народа, республика нового дворянства, именем которой правит немногочисленная кучка. Все приемы этой республики – самые
