Обманщик и его маскарад - Герман Мелвилл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Некоторое время травник молчал, погрузившись в раздумье. Наконец, он поднял голову и сказал:
– Друг мой, я поразмыслил о вашей истории и постарался рассмотреть ее в свете того, что считаю мировой системой вещей; но она, так сказать, настолько несовместима с моим пониманием, что, – прошу прощения, – честно говоря, я не могу в это поверить.
– Меня это не удивляет.
– Почему?
– Почти никто не верит в мою историю, поэтому я чаще всего рассказываю другую.
– Опять-таки, почему?
– Обождите немного, и я покажу вам.
С этими словами он снял мятую фуражку, поправил драный китель, насколько это было возможно, и заковылял на костылях среди пассажиров на соседней части палубы, бодро обращаясь к ним:
– Сэр, подайте шиллинг Счастливому Тому, который сражался на Буэна-Виста! Леди, подайте на пропитание солдату генерала Скотта, изувеченному на обе ноги в славной битве при Контрерасе![103]
Так вышло, что некий господин чопорного вида частично услышал историю калеки без его ведома. Теперь, наблюдая за его попрошайничеством, этот человек повернулся к травнику и раздраженно произнес:
– Сэр, как вы допускаете, что этот мошенник врет людям в глаза?
– «Любовь никогда не перестает»,[104] мой добрый сэр, – последовал ответ. – Прегрешение этого бедняги легко простить. Подумайте, ведь он лжет не ради своей прихоти.
– Ерунда. Он принадлежит к воинству дьявола, и я твердо намерен разоблачить его.
– Постыдились бы! Только попробуйте разоблачить этого беднягу, и ей-богу… лучше не делайте этого, сэр.
Что-то заметив в его манере, незнакомец решил, что будет благоразумнее ретироваться, нежели поднимать скандал. Между тем, калека вернулся в радостном настроении, собрав богатый урожай.
– Ну, вот, – сказал он. – Теперь вы знаете, что я за солдат.
– О, да. Вы тот солдат, который сражается не с тупыми мексиканцами, но с противником, достойным вашей тактики: с самой Фортуной!
– Ха-ха-ха! – рассмеялся калека, как зритель в партере шестипенсового театра. Потом он добавил: – Не вполне понял, что вы имели в виду, но вышло хорошо.
Его лицо вдруг посуровело, и он вернулся к прежней угрюмой замкнутости, отказываясь вежливо отвечать на вежливые вопросы. Он отпустил несколько нелицеприятных замечаний о «свободной Америке», как он язвительно называл свою страну. Это беспокоило и смущало травника, который, после очередного размышления, серьезно обратился к нему со следующими словами:
– Насколько я понимаю, мой достойный друг, вы невысокого мнения о правительстве, при котором живете и страдаете. Где же ваш патриотизм? Где ваша благодарность? Правда, сострадательный человек может обнаружить в вашей истории кое-что такое, что объясняет ваши комментарии. Тем не менее, даже если это правда, такие рассуждения недопустимы. Даже если допустить, что факты были именно таковы, как вы перечислили их, я должен признать, что правительство в большей или меньшей степени виновато в ваших бедах. Но нельзя забывать, что человеческое управление, будучи подчинено божественному, должно в определенной мере следовать божественной воле. То есть, хотя в общем устремлении к счастью мировой закон, с точки зрения рассудка, еще не возымел должного действия, – точно так же, как наш несовершенный разум может усмотреть некоторые диспропорции в действии небесного закона, – тем не менее, для человека с подлинной уверенностью в устройстве вещей конечное благо достигается в обоих случаях. Я довольно подробно останавливаюсь на этом моменте, так как мои соображения, взвешенные и оцененные по заслуге, позволят вам, мой бедный друг, с нерушимой верой выдерживать очевидные бедствия, постигшие вас в прошлом и преследующие вас в настоящем.
– К чему мне вся эта белиберда? – встречал калека, который, на всем протяжении этой речи, выказывал самую невежественную ожесточенность. И он снова принялся раскачиваться на костылях с оскорбленным видом.
Отвернувшись в другую сторону, пока спазмы не прекратились, травник продолжал:
– Сострадание побуждает не дивиться вашему ожесточению, друг мой, ибо вы, несомненно, считаете, что жизнь жестоко обошлась с вами; но не забудьте, что кого любят, того наказывают.[105]
– Значит, не нужно наказывать слишком сильно и слишком долго, потому что шкура и сердце черствеют и не чувствуют ни боли, ни щекотки.
– Да, обычному уму ваша история кажется достойной сожаления. Но не отчаивайтесь; многое из лучшего еще остается с вами. Вы дышите этим благотворным воздухом, солнце щедро греет вас. Хотя вы бедны, не имеете друзей и не так проворны, как в молодости, но можете целыми дня вольно бродить по лесу среди пышных мхов и ярких цветов, пока само уединение не станет радостным, а независимость не принесет душевный покой.
– Свободно бродить с этими подпорками, – ха, ха!
– Прошу прощения, я забыл про костыли. Когда я представил вас после моего лечения, то невольно проглядел ваш нынешний вид.
– После вашего лечения? Вы называете себя костоправом, – прирожденным костоправом, да? Так идите и вправьте кости этому увечному миру, а потом уже разбирайтесь с моими костями.
– Право же, мой честный друг, я снова благодарю за то, что вы вернули меня к первоначальной теме. Позвольте мне осмотреть вас, – он наклонился. – Так… понятно, понятно; у вас примерно такой же случай, как у бедного негра. Кстати, вы видели его? Ах нет, вы же поднялись на борт, когда его уже не было. Так вот, его случай немного похож на ваш. Я прописал ему лечение и совсем не удивлюсь, если в скором времени он будет ходить почти так же хорошо, как я сам. Итак, доверяете ли вы моему мастерству?
– Ха, ха!
Травник отвернулся, но когда смех прекратился, спокойно продолжал:
– Я не стану навязывать вам доверие ко мне, но охотно окажу вам дружескую услугу. Вот, возьмите эту коробочку. Просто втирайте мазь в суставы, утром и вечером. Возьмите, это бесплатно. Пусть Господь благословит вас. До свидания.
– Постойте, – калека перестал раскачиваться, не оставшись безучастным к такому неожиданному поступку. – Постойте, и спасибо вам… Но это и впрямь принесет мне пользу? Скажите честно, да или нет? Не
