Богдан Хмельницкий в поисках Переяславской Рады - Александр Андреев

Воевавшие в Тридцатилетней войне европейские армии были не очень большими, но за три десятка лет боевых действий, сопровождавшихся грабежами, насилиями, эпидемиями и голодом, сократили численность населения Германии, Чехии и других воевавших стран почти на порядок. Солдат монархам катастрофически не хватало и некоронованный король-кардинал Франции Джулио Мазарини запросил своего посла в Варшаве графа де Брежи о возможном наеме украинских казаков, о боевой доблести которых Парижу не раз подробно докладывал лучший военный инженер Речи Посполитой, строитель грозного Кодака и будущий блестящий автор «Описания Украины» Гильом де Боплан, лично знакомый с Богданом Хмельницким и его черноморско-крымскими запорожскими походами.

Де Брежи оперативно доложил Мазарини о военном потенциале казацких полков, которым так опасливо пренебрегала гоноровая Польская Корона: «Казаки – очень смелые воины, неплохие всадники, совершенные пехотинцы, особенно способные к защите крепостей. Сейчас у них есть очень толковый полководец Хмельницкий, его здесь при дворе уважают».

Только что разгромивший «заговор важных и высокородных» Джулио Мазарини обратился к королю Речи Посполитой, и Владислав IV срочно вызвал сотника Богдана Хмельницкого в Варшаву, успев найти его в смертельном Кодаке. В сентябре 1644 года по хорошо изъезженной дороге Субботов – Львов – Варшава будущий герой Украинской революции с хлопцами из своей сотни добрался до столицы грозно-необъятной, но так хорошо изученной Речи Посполитой.

Бывший генеральный писарь Войска Запорожского, нынешний чигиринский сотник и мастер обоерукого боя еще за Вислой увидел на холме, который позднее назовут Stare Misto, готические шпили великолепного, недавно достроенного королевского замка, ярко освещенного лучами заходящего солнца. Вдруг в голове Богдана сам собой стал складываться почти гетманский указ-универсал к народу, и рыцарь без напряжения записал обращение в своей фантастической памяти: «Люди! Вот он, этот замок-упырь, место беспредельной шляхетской гордыни, где для прихоти одного сословия бросают под ноги кровь и пот тысяч и тысяч наших дорогих тружеников, где в чудовищной роскоши, пьянстве и разврате никак не утонет это обезумевшее от хамства, своеволия и безнаказанности панство, считающее непанство за поганых псов. Здесь, в этом мрачном палаце, закована наша народная доля. Смотрите, дожидающиеся последнего кровавого конца нобили, вот уже и солнце улыбается казакам навстречу, желая им долгожданной победы. Подождите еще, всесильные магнаты, без меры жрущие на золотых подносах человечину, скоро дождетесь заслуженного вами сабельного железа под свои благородные носы».

На следующее утро отдохнувший с дальней дороги Богдан Хмельницкий уже был во дворце великого коронного канцлера Речи Посполитой Ежи Оссолинского, одетый в соответствии с рангом высокого приема. Белоснежная тонкой работы рубаха была аккуратно заправлена в широкие красные шаровары, втиснутые в мягкие сафьяновые сапоги с серебряными каблуками. Правое плечо жупана белого итальянского сукна, отороченного золотым галуном и очень эффективными аграфами и двумя рядами щедро позолоченных пуговиц, украшала офицерская кисть сотника реестрового казацкого войска. Одетый поверх жупана пышный кунтуш из темно-зеленого венецианского бархата, с дорогим шитьем и откидными рукавами-вылетами, перепоясывал широкий роскошный шелковый пояс, за который были засунуты два дорогих зачеканенных пистоля, а слева висела драгоценная сабля, королевский подарок. На голове по моде, набекрень, красовалась черная баранья шапка с красной выпушкой, украшенной золотой кистью.

Канцлер не стал держать Хмельницкого в правительственной приемной более положенных по этикету десяти минут. Он встречался с генеральным писарем-сотником несколько раз и относился к нему очень уважительно, ценя тонкий эдукованный ум казацкого руководителя. Оба собеседника хорошо видели выстроенные перед Rex Poloniae, Королем Польским, четыре высоких благородных забора. Первый был давно и надежно сложен сенаторами из верхней палаты сейма, без согласования с которыми своих действий король не мог ступить ни одного политического и даже экономического шага. Из-за второго, тоже старого, но по-прежнему надежного забора, выглядывали довольные великие, коронные, польные сановники-нобили, польские и литовские гетманы, канцлеры, подканцлеры, судьи, обозные, хорунжии, подкомории, дворянско-сеймовые маршалки, каштеляны и старосты, официально не уполномоченные на государственные решения и поступки без согласия и приказа короля, но почему-то имевшие такие же официальные права отказать монарху в повиновении. За третьим, замковым забором, удобно расположился всесильный вольный сейм Речи Посполитой с большим, но не очень понятным желанием отменявший или не исполнявший королевские указы, распоряжения и привилеи. Быстрыми темпами строился новый, четвертый, самый продажный забор, вокруг которого в нетерпении рядами стояли уродзонные шляхтичи по готовящемуся праву «liberuv veto – запрещаю» уже мечтавшие за деньги или за пьяный гонор без ума выкрикивать на любом сейме бессмысленное «не позвалям!», без особого труда уничтожавшее всю государственную деятельность королевской республики.

Владислав IV очень хотел проломиться хотя бы через два забора и прекрасно понимал, что не может этого сделать без помощи Войска Запорожского. Канцлер Оссолинский тонко посоветовал монарху отвоевать с казацкой помощью турецкое Причерноморье и сразу же сделать эти земли королевским доменом. Разбогатевший король становился по монаршему совместительству всемогущим магнатом Речи Посполитой, имея в качестве доменных надворных полков все Войско Запорожское. Десятки тысяч казацких сабель могли заняться и сносом шляхетских заборов, делая Владислава богатым и могущественным самодержавным властелином, а не разодетой куклой на троне.

Замысел великого коронного канцлера был очень хорош и, казалось, вот-вот история Речи Посполитой может пойти совсем по-другому. Хмельницкий и Оссолинский использовали французский заказ для проведения личной приватной беседы о турецкой войне за порогами. За канцлером внимательно смотрели особые сенатские люди от разных магнатских группировок, фиксируя все его встречи и контакты, само собой, называя это демократией.

– Сначала обсудим причерноморский королевский домен в Диких Полях, а затем и казацкий поход в Париж, – вежливо улыбнулся Оссолинский и сам налил в тяжелые золотые кубки старинной работы древнего изумительного литовского меда. Переговорщики молча пригубили драгоценный нектар и судьбоносная беседа тихо-тихо зазвучала в канцлерском кабинете.

Царственная роскошь бесконечных залов правительственной резиденции просто била в глаза. Стрельчатые окна и очень высокие двери были эффектно задрапированы дорогим штофом, а пол огромного зала-кабинета, где проходила беседа, полностью закрывал искусной работы персидский ковер, незаметно поглощая окружающие его звуки. Инкрустированная позолоченная мебель, обитая голубым переливающимся шелком, с избытком наполняла этот ларец-кабинет. Низкие, покрытые парчой пуховые диваны-канапе, на которых удобно расположились сотник и канцлер, украшенные подушками с драгоценной вышивкой, освещались, как и весь зал, множеством свечей в красивых серебряных канделябрах, стоявших на длинном продолговатом столе удивительной итальянской работы. Парадные комнаты были отделаны не только традиционными дубом и ясенем, но и драгоценными породами дерева, привезенного с далекого американского материка. На полированных стенах, украшенных роскошными охотничьими сценами, тут и там торчали удивленные смертью оленьи и кабаньи головы, а под самым высоким потолком разлетелись цветные гирлянды деревянных фруктов, перевитых виноградными лозами.

Разговор велся на любимой обоими собеседниками латыни. Война с Турецкой империей за Причерноморье была делом, конечно, не одного года, но и совсем не целого десятилетия. Лишенная взятых казаками опорных баз-портов Оттоманская Порта не сможет через все Черное море перебросить колоссальный и обеспеченный на много месяцев войны оружием порохом, ядрами, пулями и продовольствием десант, который без поддержки на месте удержится на черноморском побережье и ему не сможет помочь даже не очень богатое крымское ханство. Возрожденное королевскими деньгами и указами отмобилизованное, снабженное всем снаряжением Войско Запорожское в несколько десятков тысяч сабель и мушкетов, может получить у ставшего с его поддержкой всемогущим короля любые привилегии и даже шляхетские права для казаков из-за чего сейм, на радость внешнему врагу, вряд ли станет развязывать кровавую гражданскую войну в совсем не монолитном государстве. Канцлер и сотник, прекрасно понимавшие, что дело пахнет полугосударственным переворотом и возможным смертным приговором всем к нему причастным, молчаливо заключили устраивавший обе стороны политический и военный союз, само собой, незаконный по юридическим статутам Польской Короны, что давало его участникам возможность широкого лавирования и многоразличного трактования договоренностей. От подобного договора совершенно очевидно выигрывали и король, и казаки и Хмельницкий пообещал обговорить его на тайной старшинской раде, понимая, что ставшие сотниками бывшие полковники, есаулы, судьи, хорунжие, обозные, бунчужные будут в восторге от открывающихся казацких перспектив.