Тайная канцелярия при Петре Великом - Михаил Семеновский

Ужасно было зрелище колесованных, хороши были и воспоминания, вызванные их предсмертными муками; именитые лица да любознательные иноземцы разъехались по гостям, стало темнеть, разбрелся и народ, толкуя о виденном и слышанном.

Между тем Прасковья Федоровна пообедала и, собравшись с силами, «за час до отдачи дневных часов», приказала позвать главного своего стремянного, Никиту Ивановича Иевлева. «Заложи карету, – приказывала царица, – созови людей, пусть полячка Михайловна возьмет водку, да конюх Аксен захватит с собой кулек с кнутьями».

В шесть часов экипаж был готов; закутанная царица взяла трость и, будучи не в состоянии ходить (Прасковья сильно страдала, если не ошибаюсь, водянкой), приказала служителям отнести ее в карету. Царицу провожали человек двадцать: здесь были Сергей Тихменев, один из врагов Деревнина, фрейлина или ее служанка, полька Михайловна, стремянной Никита Иевлев, брат его, задворный конюх и подключник Феоктист Иевлев, пажи Тимофей Павлович Воейков, Кондрат Иванович Маскин, брат его Михаил Маскин, Василий Моломахов, дворцовый сторож и истопник Степан Пятилет, пленный швед-служитель Карлус Фрихт, стряпчий Андрей Седриков, конюх Аксен Синьков, приказный избы села Измайлова, подьячий Михайло Крупеников, конюх Анкудин, Степан Трофимов и некоторые другие.

Кортеж тронулся в путь. Погода была ясная; ночью выпало много снегу, и на дворе трещал мороз. Едучи по Мясницкой улице, царица подозвала пажа Тимофея Воейкова: «Поезжай к царевне Катерине Ивановне и доложи ей, чтоб она немедля ехала к генералу Ивану Ивановичу Бутурлину и попросила выдать мне Деревнина и письмо, по которому его взяли».

Тяжелая карета потащилась далее по Мясницкой в Тайную канцелярию; она находилась на конце Мясницкой, против церкви Пресвятыя Богородицы Гребневския. Кстати заметим, что так называемая карета была не что иное, как колымага, сделанная снаружи наподобие фургона; в колымаге, вместо сидений, наложены были подушки, а окна и двери завешены кожею, местами золоченой и тисненой.

Пробило семь часов, когда царица, подъехав к Тайной, велела нести себя в арестантские палаты или подвалы, грязные и мрачные, никогда не опорожнявшиеся от заключенных. Одни служители несли царицу на особой скамье, другие шли впереди и сзади шумною толпою, с зажженными восковыми свечами.

Внесенная в переднюю палату, Прасковья, по старинному обычаю, тщательно выполнявшемуся некогда ею самой, стала раздавать колодникам милостыню. На этот раз царица имела другую цель и раздача милостыни была только одним из средств к ее достижению.

– А где сидит Деревнин? – спросила она у провожавших.

– Изволь, государыня, идтить в другую палату, – молвил в ответ стремянной.

По указанию Иевлева царицу пронесли далее в палату, наполненную раскольниками. Здесь, вновь раздавая милостыню, старушка с участием спросила: «Где сидит мой служитель Василий Деревнин? Я хочу и ему дать милостыньку».

Колодники спешили указать милостивой монархине отдельную казенку, где сидел Деревнин.

– Он сидит здесь, благоверная государыня, – говорил часовой Краснов, – в крепком месте, пускать к нему никого не велено.

– Какие вы дураки! – кротко заметила Прасковья, – вы не пускаете меня, а я хочу ему только милостыньку дать! Несите меня к казенке!

– Да здесь никакого колодника нет, – говорили часовые, надеясь хоть обманом остановить нежданную гостью. Гостья не слушала; ее несли Пятилет, Карлус, Кондрат Маскин, Ф. Воейков, Ф. Иевлев и В. Моломахов; а другие служители, как-то: М. Маскин, Тихменев – шли впереди и освещали путь.

Подьячий государыни постучал в дверь; дверь не отворяли: капрал Иван Красной, надзиравший за этой тюрьмой, сопротивлялся; его ударили под бок, двух часовых отбросили в сторону, и кто-то из служителей силою отворил дверь.

Ярко осветилась казенка, лишь только внесли в нее государыню; струсивший Деревнин повалился в землю.

– А, так ты вот где, гость! – заговорила старушка, внезапно изменяя вид и голос, – тут-то ты, гость! Хотела я тебе милостыню дать, да не за что: пакости ты много мне наделал! Какое ты письмо на меня подал, где взял, куда девал?

– Нашел я его, благоверная государыня, на дворе у Василья Федоровича Салтыкова.

– Куда дел… подай письмо сюда… – говорила старушка; лицо ее загорелось гневом, и удары посыпались на арестанта. – Подай письмо, письмо давай сюда, – твердила она, и снова тяжелая трость опускалась на голову и лицо Деревнина.

Царицу отвлек от беседы с Деревниным Воейков.

– Был я у государыни царевны, – доносил паж, – и царевна Екатерина Ивановна ездила по твоему, государыня, приказу к Бутурлину. Иван Иванович обещал отдать Деревнина.

– Ступай опять к царевне, слышишь, скажи, чтоб она сейчас же съездила в другой раз к Бутурлину: пусть попросит отдать мне Деревнина немедля; я буду ждать здесь… Деревнина мне подайте!

Воейков спешил выполнить приказ, а милостивая государыня вновь соизволила взяться за трость, и новые удары покрыли «плоть, лицо и спину» бывшего ее стряпчего. «Письмо на меня подал, казну покрал, совсем обокрал меня», – приговаривала царица, задыхаясь от гнева.

В казенке было тесно, смрадно; в ней набралось много народу; пылающие свечи увеличивали жар. Усиленные движения, видимо, расстроили старушку: она так старательно работала тростью, что, забыв о болезни, поднялась на ноги и тем скорее устала; ей нужен был простор – и она велела вести заключенного в передние палаты.

Толпа двинулась. Пятилет, Кондрат Маскин, Никита Иевлев, С. Тихменев, Михайло Крупеников поволокли за собой Деревнина.

Встревоженный каптенармус Бобровский, дежурный по караулу, думая, что Деревнина хотят вовсе увести из-под ареста, просил его не трогать; наконец, видя, что просьбы не действуют, стал в дверях и силою хотел удержать исполнительных челядинцев. «Помилуй, благоверная государыня, – взмолился каптенармус, низко кланяясь царице и закрывая дверь, – мне по артикулу – великий страх! Воля твоя, государыня, как изволишь, а я из-под караула его не отдам: он сидит в государеве деле».

Нетерпеливая царица не слушала; она прикрикнула на служителей, те двинулись вперед, помяли бока Бобровского, и Деревнина впереди носилок Прасковьи провели далее.

– Запирай, замыкай дверь на выход, не выпускать колодника! – закричал каптенармус солдатам. Он очень хорошо памятовал артикул: «Когда кого стеречь приказано, а тот злодей чрез небрежение караульного уйдет, или от караульного без указа отпустится, тогда виновный в сем, вместо преступителя, надлежащее наказание претерпит».

Старушка, впрочем, не была обязана знать воинские артикулы; «устав о процессах и экзекуциях» не для нее был писан, и она никак не могла себе объяснить дерзость Бобровского.

– Как ты смеешь не пускать меня? Что ж ты за караулом што ль держишь царицу?

– Я тебя, благоверная государыня, за караулом не держу, – отвечал дежурный, – а колодника из канцелярии, как изволишь, не отдам, потому, по артикулу, мне страх немалый.

Процессия должна была остановиться в передней или прихожей палате. В негодовании Прасковья опустилась на скамью; к ней подвели трепещущего Деревнина.

– Обыщите его хорошенько, – приказывала государыня, собираясь с силами, – обыщите, нет ли при нем ножа?

Быстро обшарили арестанта, ножа не нашли; отыскался мешочек с деньгами: служители немедля вытрясли их в свои карманы.

– Всемилостивейшая государыня, – взмолился Деревнин, – грабят меня, деньги у меня выняли, я детище небогатый.

– Это я приказала взять у тебя деньги, – успокоительно отвечала старушка, – для чего ты у меня разворовал, где ты письмо взял?

Допрашиваемый винился в том, в чем и прежде.

– Держите его хорошенько, крепче, – говорила государыня и вновь стала гневаться словами, а потом, по свидетельству служителей, «мало помешкав, соизволила собственною ручкою и тростью бить стряпчего по плоти и по лицу многократно».

Между тем Бутурлин не приезжал. «Швед Карлус! Поезжай ты к Ивану Ивановичу, – повелела Прасковья, – скажи, что я здесь – жду, пока выдадут мне Деревнина».

Чтобы скорей вызвать свою жертву из царских подвалов и привести в свои иэмайловские казенки, Прасковья с тем же поручением отправила Никиту Иевлева к Скорнякову-Писареву (к нему еще прежде ездил Карлус, но безуспешно) – члену Тайной канцелярии.

Иван Иванович и Григорий Григорьевич имели полное право отказать Прасковье Федоровне; но, как люди, состарившиеся в делах придворных, они ведали, с кем имеют дело, ведали, что царица пользуется большим уважением монарха, и не дерзнули на прямой отказ. С другой стороны, исполнить просьбу было дело опасное; они сами еще не знали, в чем состоит цифирное письмо, как взглянет на все происшествие суровый господин, не потребует ли он от них отчета, и что значит давать отчет Петру и насколько сподручно оправдываться перед ним – всем было известно.